И терпеть супружество не только ради долга.
— Стало быть, вы не собираетесь хранить верность своей супруге?
Чрезвычайное изумление отразилось в его очах, тут же, впрочем, сменившееся любопытством.
— Ты, верно, смеешься надо мной, чаровница. Или тебе неведомо, что верных мужей не существует в природе. Людям свойственно грешить. Однако, клянусь Господом, я согласен вытерпеть любую епитимью, ежели ты позволишь мне согрешить с тобой. — Его пальцы снова украдкой пробрались к тесемкам маски.
— Нет! — Розамунда, испуганно вскочив, устремилась к танцующим. Однако Генри поймал ее и, рывком развернув, прижал к каменной колонне. И хотя золоченая маска почти полностью скрывала лицо девушки, он нашел ее губы и впился в них поцелуем. Огонь пробежал по ее жилам, и она обессиленно поникла в его объятиях.
Взлелеянные ею в мечтах поцелуи ярмарочного принца не шли ни в какое сравнение с этой жгучей, отдавшейся в каждой ее жилочке лаской. Розамунда ощущала твердость его мускулов, это было живое горячее тело, а не какие-то неуловимые грезы. Она знала, что под зеленым дублетом кровь его бешено клокочет. И еще она знала, что, если бы он так крепко ее не держал, она, верно, не устояла бы на ногах, упала бы без чувств, не вынеся остроты наслаждения.
Где-то сзади них актеры загорланили непристойную песенку, и гости с хохотом стали ободряюще им подхлопывать.
— Нет? Значит ты не хочешь быть моей? — слегка отстранившись, нежно спросил Генри.
— «Нет» — значит, что я не хочу, чтобы ты снял с меня маску, — пока не хочу, — выдавая себя, прошептала она и положила ладони на его широкие плечи, перебирая пальцами бархат, такой шелковистый… Потом она с дразнящей медлительностью провела кончиками пальцев по его подбородку — такой твердый…
Ее невысказанное согласие распалило Генри еще сильнее. Синие очи потемнели от желания, заставляя и Розамунду изнемогать от жажды любви: чем более приближался миг свершения заветных грез, тем мучительней становилась жажда. Этот столь настойчиво домогавшийся соединения с нею мужчина завтра станет ее мужем… Нынешняя ночь будет первой из бесконечного множества таких же, полных блаженства ночей…
— Сердце мое, скажи, что ты тоже этого хочешь, — молил он, прижав ее к себе — так крепко, что она явственно ощутила, как бьется его сердце.
Она положила голову ему на плечо, чувствуя, как ее щеку ласкают нежные бархатные ворсинки, и стараясь сохранить остатки благоразумия. Она уговаривала себя успокоиться и подольше продлить волнующую близость. Уж очень быстро сбываются все мечты, — наверное, все это просто ей снится, и она вот-вот проснется…
Частый стук сердца Генри отдавался в ее ушах музыкой, она совсем размякла и доверчиво прижалась к нему всем телом. И тут же ощутила жар его бедер, который, казалось, способен прожечь ее пунцово-золотистую юбку. Его мускулы становились все тверже, жадно приникая к ее нежному телу: Розамунда подумала, что сейчас оно расплавится от неги. Изнемогая от блаженства, она все-таки не могла не прислушиваться к внутреннему голосу, который, к ее досаде, все искушал сорвать маску. А и в самом деле, как он к этому отнесется? Разъярится? «Нет конечно, — уговаривала она себя. — Напротив, когда Генри поймет, что незнакомка в маске, разбившая, говоря его словами, ему сердце, — его собственная жена, он от души расхохочется».
Пламя его губ, вновь прильнувших к ее рту, едва не заставило ее сердце выскочить из груди. А потом эти губы заскользили по затылку, все сильнее ее раззадоривая.
Розамунда взяла его руку и прижалась губами к узкой ладони.
— О Гарри, я желала тебя с того самого момента, как поняла, что такое любовь, — едва слышно произнесла она, неотрывно глядя в его склоненное к ней лицо.
Благословенный Боже, — коротко выдохнул он в ответ на признание, пожирая ее испепеляющим взглядом. — Так не будем же терять времени, я больше не в силах терпеть, еще немного — и я уложу тебя прямо на стол.
Его пыл нарастал. Все его тело сводило от желания, оно стало твердым как железо.
— И ты смеешь называть меня соблазнительницей? — прошептала она, медленно облизнув свои полные губы, невольно заставив его взгляд еще раз устремиться к их манящей алости.
— Давай сбежим отсюда, пока все глазеют на горланящих актеров.
— А как быть с моим мужем?
— С твоим мужем? — озадаченно переспросил он и, помолчав, добавил: — Думаешь, он может нас выследить?
Притворившись, что она высматривает среди гостей своего вымышленного мужа, Розамунда покачала головой:
— Может, его развезло, и он уснул.
— Ну так поспешим, пока он не проснулся. — Генри схватил ее за руку и чуть не бегом повлек по замусоренным уже стараниями скопища гостей циновкам прочь из залы.
Несколько невольных свидетелей его исчезновения понимающе усмехнулись, гадая, что за дама скрывается под золоченой маской.
В коридоре было очень холодно, и студеный воздух слегка отрезвил Розамунду. Она с трепетом подумала о том, что, вероятно, зашла слишком далеко. Однако, как только Генри притянул шалунью к себе, благоразумие опять покинуло ее. Страстные поцелуи согрели ее дрожащие губы, а потом и обнаженные плечи. Вскоре ей пришлось оттолкнуть нетерпеливого возлюбленного: Розамунда почувствовала, что у нее больше нет сил сопротивляться, и она готова отдаться ему прямо здесь, в коридоре.
— Нас могут увидеть, — не очень убедительно возразила она, стараясь держаться от искусителя подальше, что было совсем непросто в этом узком коридоре.
— Ну и пусть видят! Ты забыла, что я здесь хозяин. Сюда, пожалуйста.
— А если нас увидит твоя нареченная? — вырвалось у нее.
Тихонько про себя выругавшись, он с раздражением заметил:
— Твоя щепетильность по отношению к моей будущей жене начинает меня утомлять.
Это прозвучало как предостережение. Розамунда поняла, что ее подначки становятся рискованными. Довольно с нее будет и того удовольствия, которое она получит, избавившись от маски. Мысль о маске напомнила ей, что их восхитительная игра близится к концу. Пора было опомниться и рассудить, как вести себя дальше. Она хотела ему отдаться, но вовсе не хотела, чтобы он ее узнал. Прежде чем предаться с ней жарким утехам, он конечно же сорвет с нее маску. Стало быть, ей необходимо увлечь его в темное местечко, чтобы он как можно дольше не мог разглядеть ее лицо.
— Больно уж здесь светло. Пойдем куда-нибудь, где темнее, в самое укромное место. — Голос ее дрожал: она чувствовала, что роковой момент близок.
— Неужто ты такая скромница, моя милая? — удивился Генри, подталкивая ее в альков. — Здесь в полной мере будут удовлетворены и твоя страстность, и твоя застенчивость.
Внезапный взрыв пьяного хохота известил их о том, что гнездышко уже занято. Генри досадливо поморщился:
— Идем. Тут поблизости есть пустая комната, я точно знаю.
— А почему ты так уверен, что она пуста?
Генри ничего не ответил, просто молча повел Розамунду куда-то наверх, а там нужно было пройти еще по коридору, от промозглых каменных стен которого веяло могильным холодом. Он вставил ключ в какую-то дверь и рывком ее отворил. Розамунда увидела просторную комнату, освещенную лишь серебристым светом луны, косо падавшим им под ноги. Огромная кровать, стоявшая в середине покоя, подсказала Розамунде, что эта спальня предназначена для особо почетного гостя.
— Чья это комната? — спросила она, увидев, что Генри ногой затворяет дверь.
Снова обняв страстную скромницу, он притиснул ее к плотно прикрытой двери.
— Это покой новобрачной, — прошептал он, заглушив своим поцелуем вырвавшийся было у Розамунды вскрик удивления.
— Полагаешь, теперь мою душу зацапает дьявол — за то что посмел осквернить супружеское ложе? — озорно усмехнулся он и, не дав Розамунде времени на ответ, подхватил ее и понес к кровати под черным балдахином.
Они упали вдвоем на мягкие перины, смяв бархатное покрывало. Генри был так тяжел, что у Розамунды перехватило дыхание. Он прижал ее к себе, чувствуя, как она напряглась от прикосновения его вздыбившегося под одеждой орудия любострастия.
— Видишь как я по тебе истомился… я сейчас просто взорвусь от желания. Пора закончить игру. А ежели кто и грешен из нас, так это ты — так долго меня мучаешь… Ну что ты на это скажешь, прелестная моя мучительница?
Его горячий влажный язык, пробежавшись по ее подбородку и шее, замер, достигнув чуть приоткрытых вырезом платья грудей. Он нетерпеливо сдернул с нее пунцово-золотистый лиф — теперь два мягких упругих шара были полностью обнажены. Их белизна едва мерцала в темноте, но Генри весь закипел, ибо его воображение мигом восполнило то, что утаил от него мрак.
Когда он сжал губами нежные кончики грудей, посасывая их, медленно облизывая розовые полукружья вокруг все более твердеющих бугорков, Розамунде показалось, что она сейчас растает… Она то и дело вскрикивала от наслаждения и, запустив пальцы в густую его гриву, все теснее прижимала ласкающий рот к своим соскам.
Чуть погодя Генри, осыпая поцелуями ее ключицы и шею, добрался до ее рта. Розамунда в ошеломлении почувствовала, как он языком пытается раздвинуть ей губы… и вот этот горячий язык уже гладил ее небо и зубы. От столь сокровенной ласки огонь заструился по ее жилам. Она опьянела от шквала неведомых ей доныне дивных ощущений, и, когда его чресла прижались к ее лону, у Розамунды уже не было сил уклониться от нацеленного на нее орудия наслаждения, твердого как сталь, — что было вернейшим доказательством неистовости его влечения. Изнемогая от зажженного им пламени, она тоже крепче прижалась к возлюбленному… все ее существо ликовало… нестерпимый жар (жаливший даже сквозь одежду!) его тела говорил ей: она желанна лорду Рэвенскрэгу!
А язык его все неистовствовал у нее во рту, то вонзаясь почти в горло, то возвращаясь вспять — словно хотел изобразить предвкушаемое ими соединение… Она чуть стиснула его язык и принялась сосать. Но Генри неожиданно оторвался от ее рта, и через миг Розамунда почувствовала, как его пальцы, одолев преграду из юбки, ласкают ей бедра. Повинуясь зову страсти, она тут же их раздвинула… и вот настойчивые пальцы уже на заветном холмике, а еще через миг они с благоговейной осторожностью проникли внутрь — в сокровищницу несказанных наслаждений… Не вынеся мучительной неги, Розамунда громко застонала… Не помня себя, она неловкими движениями стала расстегивать его бархатный дублет, потом принялась торопливо развязывать тесемки на вороте сорочки — они не поддавались. Тогда Генри, оторвавшись от нежных прелестей своей Джейн, стал ей помогать: через миг Розамунда восхищенно гладила маленькой ладошкой его мощный торс, нежно перебирая черные завитки волос. Наткнувшись на бугорок соска, она тут же обхватила его губами и несколько раз провела по нему языком — точно так же, как делал несколько минут назад сам Генри…
От этой неожиданной ласки Генри восторженно вскрикнул и притиснул ее голову к своей груди крепко-крепко, до боли. Пылая все сильнее, он молил ее продлить эту сладкую пытку:
— О Джейн, ради Бога… перестань…
Ему уже нужны были более дерзкие наслаждения, и он потянул ласковую ладошку вниз, к твердому выступу.
Розамунде сразу захотелось расстегнуть его бархатные панталоны и посмотреть на тайну тайн его плоти, но внезапное смущение остановило ее. Тогда она начала гладить его поверх гульфика, вдоль всей длины дарованного ему природой отменного дротика. Неудовлетворенный этой неполной лаской, он сам нетерпеливо высвободил трепещущего пленника, который с готовностью лег в ее ладони и который, казалось, жил своей собственной, не зависимой от своего обладателя жизнью. Розамунда знала, что Генри давно уже в полной боевой готовности, но никак не ожидала, что орудие вожделеющего ее мужчины настолько твердо и горячо на ощупь. Она нежно ласкала бархатистую кожу, едва касаясь набухших жилок, пядь за пядью исследуя этот пылающий кусок плоти.
— Тебе приятно, милая? — хрипло спросил он, встревоженный ее молчанием.
Она прошептала, что да, очень, и в самозабвении продолжала ласкать этот пылающий шелк — с такой нежностью, что он вынужден был придержать ее пальцы!
— Не надо больше, иначе я расплещусь раньше времени, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. — Ну иди же… предайся мне, — прошептал он, опрокидывая ее навзничь и вновь осыпая поцелуями.
Розамунда чуть покусывала его мочку и готова была умереть от переполнявшей ее нежности.
— Ах, Гарри, я тебя люблю, всем сердцем люблю, — шепотом призналась она, прижимаясь губами к его твердому подбородку и пробуя на вкус его горячую, с терпким ароматом мужества кожу.
— Иди ко мне. Яви мне свою любовь, — снова потребовал он, обхватывая ладонями ее груди, сжимая их и поглаживая, — у Розамунды закружилась голова…
Горячее бремя, покоившееся между ее ног, давило все сильнее. Повинуясь ему, она расслабилась, раскинулась шире, готовая принять его… она совсем обезумела от поцелуев Генри, от его хриплого горячечного шепота. Невероятная боль вдруг пронзила ее пах, — боль, от которой у нее брызнули слезы, — Генри торил путь в заветную девичью сокровищницу. Жгучая боль стала еще острее, но тут к ней добавилось не менее острое наслаждение — тело Розамунды содрогалось. Обхватив ногами бедра Генри, она с готовностью повиновалась… когда он приподнял ее бедра — чтобы глубже в нее войти. Розамунду охватило пламя. Поцелуи его стали не такими свирепыми, из губ Генри она пила теперь влагу неутолимого его желания, и оно тут же заставило ее забыть о причиненной ей только что боли. Он все крепче вжимал ее в перины — пока наконец окончательно ею не овладел, устремившись на крыльях страсти к полному слиянию их душ и тел.
Розамунда забыла обо всем на свете, в эти минуты для нее существовал лишь этот, пронизывающий ее наслаждением мужчина, погружающий ее все глубже в огненную бездну. Ее тело затрепетало от пика блаженства, но потом, сквозь пелену сладкого забытья, она вновь ощутила его — успокаивающие уже поцелуи и ласковые поглаживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49