Флетч уже не лежал, а сидел, глядя на жену, как умирающий от жажды на чашу с водой.
Поппи снова облизнула губы, еще больше приспустила платье, потом еще…
– Дорогая, ты меня просто убиваешь! – не выдержал герцог, и от его полукрика-полустона по телу Поппи побежала горячая волна.
– М-м-м… – промычала она, стягивая лиф еще ниже. Обнажилась грудь. Проследив за взглядом мужа, Поппи тоже посмотрела на нее – пышная, прекрасной формы, она была очень хороша. Поппи очень хотелось, что бы ее коснулись руки Флетча.
Она встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах отражение своего желания.
– Поппи, – проговорил Флетч охрипшим голосом, – пожалуйста, подойди ко мне.
Француженка победила, решила герцогиня, и теперь можно уступить инициативу Флетчу. Это было хорошо, потому что…
В этот момент Поппи обнаружила, что спущенные рукава мешают ей двигаться. Она хотела поднять руку, но не смогла.
– Ты в ловушке, дорогая, – сообщил Флетч, как ей показалось, не без удовольствия, и спустил ноги с кровати.
Теперь Поппи уже не была француженкой – разве искушенная французская любовница может запутаться в собственной одежде?
И все же…
Флетч даже не пытался помочь ей освободиться. Он просто стоял перед ней и целовал, не прикасаясь к ней руками, – разве так трудно догадаться, чего ей хотелось? Его поцелуи казались Поппи сладкими, как мед или как первородный грех, или как исполнение самой заветной в жизни мечты.
Постепенно Поппи начала терять самообладание: ей страстно захотелось большего. Но как дать это понять Флетчу? Вспомнив о своем французском образе, она сама провела языком по губам Флетча, сразу ощутив их приятный, чуть пряный вкус.
«Поцелуй же меня по-настоящему, – мысленно молила она, – поцелуй!»
Его губы стали мягче, но не открылись, веселые огоньки в его глазах померкли, уступив место властному выражению, заставившему Поппи поежиться.
– Поцелуй меня, Флетч, – наконец решилась она произнести вслух.
И он это сделал. Он обхватил Поппи одной рукой, привлек к себе и, прильнув к ее рту, начал ласкать его языком.
– Тебе нравится? – спросил он через несколько мгновений.
– Да, – прошептала она, тяжело дыша. У нее заныли притиснутые к его груди соски, и она попыталась немного ослабить силу его объятий.
– Что именно тебе нравится?
Поняв, что он собирается мучить ее расспросами, она сказала:
– Поцелуй меня еще, Флетч!
Просительные нотки, неожиданно для самой Поппи прозвучавшие в ее голосе, заставили ее вздрогнуть от унижения, но Флетч вновь принялся ее целовать, и она забыла обо всем…
Он прикоснулся рукой к ее щеке, потом рука соскользнула ниже, на шею. Все естество Поппи безмолвно молило о ласках, но Флетч почему-то медлил. Почему?
Она хотела попросить, но испугалась, что это будет слишком смело. Флетч с упоением продолжал ее целовать, и Поппи вдруг поняла, что ей самой хочется трогать и ласкать его. Она бы сделала это, не раздумывая, если бы не дурацкое платье. Пытаясь освободиться, она начала извиваться и ерзать.
Флетч оторвался от губ жены и удивленно воззрился на нее. Выражение его глаз снова изменилось: они стали серьезными сосредоточенными. «Он опять видит во мне француженку», – сообразила Поппи и забеспокоилась: что делать дальше?
Но Флетч взял бремя решений на себя.
– La liberie! – шепнул он, провел обеими руками по ее шее и груди, отчего Поппи бросило в жар, и одним быстрым движением разорвал путы, так что тонкая ткань полетела на пол. – Очень хорошо, – протянул герцог, обозревая плоды своих усилий.
Опешившая Поппи хотела прикрыть одной рукой грудь, а второй – низ живота, но вовремя вспомнила, что она – француженка. Поэтому просто подняла руки над головой и неспешно потянулась. Она чувствовала, что готова принять Флетча, и в предвкушении этого внутри у нее все пело.
А Флетч улыбался. Направляемая инстинктом, Поппи неспешно забралась на кровать, при этом рука мужа скользнула по ее округлому заду, и Поппи услышала негромкий стон, похожий на сдавленное проклятие. Она легла и перевернулась на спину.
Флетч стоял рядом и смотрел на нее потемневшими от страсти глазами:
– Что теперь вам угодно, мадам?
– Поцелуйте меня, – ответила Поппи и потянулась, зная, что это зрительно увеличивает грудь.
Поппи вновь прибегла к своей французской уловке: она улыбнулась и проворковала единственное французское слово, которое пришло на память:
– Месье?
– О, Поппи! – выдохнул Флетч и припал к ее губам.
Этот поцелуй был как подарок. Они целовались много-много раз, но никогда так, как сейчас, когда оба пылали желанием и когда не только Флетчер, но и Поппи жаждала поцелуя. Он был для обоих слаще нектара и амброзии.
– Хочешь, я потушу свечи? – прошептал герцог, обдав теплым дыханием шею жены.
Поппи не слушала – она обнаружила, что даже простое прикосновение к его мускулистой спине с новой силой воспламеняет желание в ее крови.
– Потушить свечи? – повторил он вопрос.
– Помолчи, – шепотом ответила Поппи, а потом попросила: – Поцелуй еще! Сильнее!
Сколько новых открытий ее ждало!
Например, раньше она никогда не слышала, чтобы Флетч так нежно, воркующе смеялся, как сейчас, когда он покрывал поцелуями ее грудь. При этом про себя Поппи думала, что он мог бы гораздо лучше потратить это время.
Прошло какое-то время, и настал момент, когда Флетч сам стал с наслаждением ласкать прекрасную грудь Поппи. Когда он чуть сжал зубами ее соски, она застонала.
Наконец они уже не могли больше ждать – Поппи, всхлипывая, молила, чтобы он взял ее, тело Флетча горело, как в огне. И все же он боялся совершить ошибку, боялся, что Поппи опять не сможет его принять.
Она притянула его к себе и потребовала:
– Флетч, ты должен сейчас же заняться со мной любовью, иначе… – Тут она изогнулась всем телом и сладострастно приникла к Флетчу. Герцог мгновенно забыл о своих глупых опасениях, словно это была их первая брачная ночь. Воистину, Рождество – время чудес. Он начал тереться о нее всем телом, дразня ее и целуя, и она, его обожаемая строптивица, принялась было опять ворчать, и тогда он, не прекращая поцелуев, вошел в нее… как в первый раз, как в последний раз.
Поппи смотрела на него, чувствуя, к своему ужасу, что ее глаза наполняются слезами. Французские куртизанки не плачут, лежа в постели с мужчиной! Устыдившись, она шмыгнула носом и постаралась рассуждать так, как подобает француженке. Но тут Флетч, ее милый Флетч, поцелуями осушил влагу на ее лице, и они вновь слились воедино. Поппи забыла о своих тревогах, стараясь поймать ритм их общего танца. Поначалу это не очень получалось – она отставала. Флетч двигался энергично, равномерно, глубоко погружаясь в ее лоно, она же извивалась по ним, стараясь задержать его натиск, столь желанный и сладостный.
Осознав тщетность этих попыток, Поппи отдалась ритму и предоставила все Флетчу. Через несколько мгновений она рванулась навстречу его движению, выгнулась дугой – Господи, вот оно, блаженное ощущение упругого давления внутри, оно нарастает… Флетч глухо застонал и откинул голову назад.
Это была их общая победа, победа Флетча и Поппи.
Ее глаза опять наполнились слезами, да и как могло быть иначе? Их тела двигались в унисон, распаленные страстью, покрытые испариной, но такие прекрасные в своей естественности. Охрипший, задыхавшийся Флетч бормотал слова любви, тоже прекрасные и естественные.
Прижимаясь к нему, Поппи с трудом удерживала слезы, когда он начинал ее целовать, вернее, когда они оба целовали друг друга. С каждым мгновением она двигалась все быстрее и быстрее, пока разум не покинул ее окончательно. С ее губ сорвался крик, и она со всеми своими идеалами, муками плоти и любовной испариной рассыпалась на тысячи мелких осколков.
Глава 49
На следующий вечер
– Вот и вечер сочельника, – произнес Вильерс. Его голос был так слаб, что он едва сам себя слышал. Что это означало? Он не стал тратить силы на размышления, потому что и так знал ответ, чувствовал его каждой клеточкой своего измученного болезнью тела и принимал свою судьбу. – Прочтите, пожалуйста, еще раз то предание, – попросил он Шарлотту.
Удивительно, но только эту худенькую, умную, не дававшую себя в обиду старую деву хотел видеть герцог у своего смертного одра.
Она позволяла себе дерзить, иногда даже могла прикрикнуть на него, но Вильерс не помнил случая, чтобы Шарлотта плакала, хотя несколько раз он замечал слезы в ее глазах.
– Я уже говорил, что собираюсь на вас жениться? – пробормотал герцог.
– Берегитесь! Если выздоровеете, я могу поймать вас на слове и выйти за вас из мести, – пошутила Шарлотта. – Впрочем, я уверена, что вы откажетесь от своего намерения, когда оправитесь от болезни.
– Тогда вы сможете подать на меня жалобу о нарушении обещания жениться.
– Какую же я, по-вашему, получу компенсацию?
Ох, как трудно было сосредоточиться и ответить на вопрос, все равно что плыть в патоке, но герцогу нравился этот беззлобный обмен колкостями, поэтому он напрягся и подсчитал:
– Пожалуй, я заплатил бы вам не менее тридцати шести тысяч фунтов. Как видите, я богат.
– Так много?!
– Да, – не без гордости сказал Вильерс. – Образумьтесь, пока не поздно, и выходите за меня.
– Вы для меня слишком стары, – парировала Шарлотта. – И посмотрите на себя – вы тощий, как щепка!
Вильерс хотел ответить какой-нибудь непристойной шуткой, но не смог вспомнить ни одной. Он был теперь очень далек от плотских желаний, хотя прежде никогда не слышал, что с приближением смерти влечение к женщине исчезает. Увы, в смерти вообще много такого, о чем узнаешь только на смертном одре…
– Тогда почитайте мне ту историю еще раз, – повторил он свою просьбу.
– Которую?
– О ночи, когда родился Иисус.
– Да, помню, о рождественской ночи, – улыбнулась Шарлотта. – Ах, эта ночь действительно волшебная. Мне любила о ней рассказывать бабушка. Только рождественской ночью животные обретают способность разговаривать между собой.
– О Рождестве есть у Шекспира, – заметил Вильерс. И неожиданно для него самого в памяти легко, словно по благословению Божьему, всплыли слова: – «Всю ночь святую не смолкают птичьи трели, и дух нечистый не смеет беспокоить живые души…» – Герцог запнулся, вспоминая, потом продолжил: – Там есть еще строка: «Ни фея добрая, ни ведьма не имеют власти над чародейством, так почитаема и благодатна пора святая».
– Вам больше по душе Евангелие от Луки? – спросила Шарлотта.
– Да, пожалуйста, прочтите то место про постоялый двор и архангелов, – кивнул больной.
Шарлотта начала читать своим чистым проникновенным голосом древнее предание, и Вильерс уцепился за знакомые с детства, дорогие сердцу слова, как за спасательный трос, протянутый из мира живых.
– «И на шестой месяц послал Господь архангела Гавриила в Галилею…»
Глава 50
За окнами сгущались сумерки. Завывания бури прекратились, но снегопад продолжался. Оставив на время гостей, Поппи вошла в эркер, придвинулась к самому стеклу и стала разглядывать огромный парк, окружавший дом. Там, где накануне высились голые, без листьев, живые изгороди, возникли мягкие линии сказочного снежного пейзажа, испещренного причудливыми тенями. Под падавшим из окон светом снег блестел, словно осыпанный бриллиантами, в тени же казался мягким, как бархат.
Поппи каким-то шестым чувством ощутила, что Флетч рядом, хотя он еще только приближался к ней. Казалось, их связывала какая-то тончайшая, дрожавшая от напряжения ниточка: даже не поворачивая головы, герцогиня знала, что Флетч близко, что он идет к ней.
Остановившись сзади, он обнял ее за плечи, прижался щекой к затылку.
– А вот и ты, – произнесла она своим низким и хрипловатым «французским» голосом.
– Поппи… – выдохнул Флетч, приник к ней всем телом и начал ласкать.
Поппи почувствовала его возбужденную плоть, и ее, словно молния, пронзило желание.
– Я так люблю, когда на тебе нет кринолина, – прошептал он ей на ухо. – Но у нас беда, дорогая, – теперь я не могу выйти к гостям.
– Почему?
– Потому что на мне камзол открытого фасона и все увидят, в каком я состоянии.
– Не волнуйся, кого-кого, а Джемму этим не шокируешь.
– Как бы она не лишилась рассудка от похоти.
– Джемма уже видела тебя таким, – фыркнула Поппи.
– Не очень-то рассчитывай на ее благоразумие, – хвастливо парировал герцог.
Не оборачиваясь, Поппи положила голову ему на плечо. «Как безнадежно глупы и самодовольны эти мужчины», – вспомнились ей слова Джеммы.
Флетч обнял жену за талию и принялся поглаживать ее по спине.
Прошло несколько минут.
– Ты должен сейчас же это прекратить, – потребовала обеспокоенная герцогиня.
– Это невозможно.
– Нас могут увидеть!
Но его рука продолжала ласкать ее.
– Я задернул портьеру, думаю, сюда вряд ли кто-то сунет нос, – постарался успокоить жену Флетч.
Поппи оглянулась – действительно, он предусмотрительно задернул портьеру малинового бархата, и они оказались, по сути, в маленькой комнатке с окном, за которым простирался огромный заснеженный мир. Голоса гостей теперь слышались приглушенно, как будто тоже пробивались сквозь снежную пелену.
– В любой момент кто-нибудь может отдернуть штору! – не унималась Поппи.
Рука Флетча накрыла ее грудь, большой палец стал грубо ласкать сосок, пока Поппи не начала сладострастно извиваться в его объятиях.
– Они же не дураки, – проговорил герцог низким, напряженным от страсти голосом и начал легонько покусывать ее – Ухо, шею, плечо…
– Ты ведешь себя как животное.
– Это потому, что во мне кипит животная страсть.
– Тебе известно, что лошади покусывают друг друга во время ухаживания?
– Никогда не изучал этот вопрос.
– Я прочла об этом в книге, – ответила Поппи, снова содрогаясь от сладострастия.
Свободной рукой герцог начал поглаживать ее между бедер, и вскоре Поппи стала задыхаться, хватая ртом воздух.
Она подняла глаза и увидела себя с Флетчем в темном оконном стекле – ее голова лежит на его плече, он неистово целует ее в шею, пряди черных волос упали ему на лицо, сильные руки ласкают ее тело так, словно играют на каком-то небывалом инструменте, извлекая из него музыку любовной неги – сладострастные стоны, всхлипы, вскрики… Он стал более настойчив, и Поппи, вконец обессилев от страсти, уже только всхлипывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42