С этой самой высокой точки дворца открывался вид на весь Шангду – город великого хана: на узкие улочки и широкие площади; огромные сады, напоминающие парки; округлые дома из белого мрамора; храмы и мечети, где поклонялись всем богам. Но этого мало: куда глаз хватал, с башни великолепно обозревались окрестности, растворяясь в бескрайней степи… Маффео не обращал внимания на все эти красоты – его мучили мрачные, печальные мысли. В изнеможении прислонился он к стене и украдкой потер больное колено, с ужасом думая о предстоящем спуске.– Почему? – Он прилагал все силы, чтобы не застонать. – Зачем ты хотел испытать ее?– Эта женщина выплыла из Небытия. И она говорит на языке арабов.– Джинким, я же тебе объяснил…– Знаю. Ты мне уже все рассказал. О том, где она родилась, об эмире и всей прочей ерунде. Но все это – только с ее слов. Где эта страна, в которой, как она говорит, находится ее родина? Я такой страны не знаю! А ты? Ты знаешь? Она могла обмануть тебя. – Он скрестил руки на груди. – Через два дня из Тайту вернется мой брат. Ты понимаешь, что это означает? Я не могу рисковать.– И что ты собираешься теперь делать? Хочешь запереть ее, пока великий хан не покинет Шангду? Ведь это может продолжаться до весны.Джинким покачал головой.– Нет. Я уже сказал тебе: я верю, что эта женщина не представляет угрозы. Но ты поручишься за нее, мой друг. Поклянешься своей жизнью.– Хорошо, я…– Я знаю, что у тебя тоже есть тайна, Маффео Поло! – прервал его Джинким. – Может быть, эта женщина делит с тобой твою тайну?У Маффео перехватило дыхание, под взглядом Джинкима стало душно, воротник давил шею… Что он знает? Известно ли ему о камне Фатимы? О том, что Маффео владеет камнем? Видел ли он там, в степи, сапфир в руке у Беатриче?.. Маффео боролся с собой. Может быть, рассказать Джинкиму о камне Фатимы? Он поклялся, что сохранит камень, – да, это так! Но он сильно дорожит дружбой с Джинкимом, она много значит для него, очень много…Зачем только лама Фагспа возложил на него эту ответственность?! Маффео мучительно размышлял, взвешивая на чаше весов – говорить или не говорить?..– Я всегда знал, что ты мне доверяешь, – наконец произнес он и почти решился: есть на свете вещи, которые важнее, чем симпатии, дружба и даже жизнь.– Ты не ошибся, – подтвердил Джинким. – Я верю тебе, друг мой. Верю тебе больше, чем всем остальным в окружении великого хана! Но я не глупец. Думаю не только о том, что вижу и слышу, но и том, чего не вижу и не слышу. – Он положил руку на плечо Маффео и улыбнулся. – Храни свою тайну, мой друг и товарищ по охоте! Хорошо храни. Я не хочу отнимать ее у тебя. Но не забывай: твоя тайна не должна быть угрозой для моего брата.Маффео взглянул на Джинкима – он испытывал больше чем облегчение. В глазах его стояли слезы, позволительные даже мужчине. Джинким все понял. Маффео положил руку на руку монгола и крепко ее пожал.– Ты можешь положиться на меня, Джинким, мой друг и товарищ по охоте! Клянусь тебе всем, что для меня свято! VI «Вернусь, как только смогу!» – уходя, пообещал Маффео. Но что-то, видимо, помешало ему исполнить свое обещание. Целый день Беатриче прождала его. Наверное, монгол запретил ему общаться с ней… Она все глаза проглядела, сидя у окна; ходила по комнате взад и вперед.Что сказать Маффео? Какие вопросы ему задать? Как ответить на его вопросы? В конце концов она не выдержала внутреннего напряжения. Если уж ее бросили здесь одну, почему бы не последовать совету Ли Мубая и немного не проветриться? Движение и свежий воздух пойдут ей на пользу и приведут в порядок мысли.После обеда, опять состоявшего из риса и овощей, она решила совершить ознакомительную прогулку. Когда Минг удалилась, открыла дверь и вышла в галерею, окаймлявшую круглый внутренний двор.Изящные колонны из белого мрамора подпирали крышу с сильно выступающими краями – из одного края дворца в другой можно пройти в любую непогоду, не замочив ног. Колоннада напомнила ей крытые галереи католических соборов. Кругом деловито сновали многочисленные слуги, в большинстве своем китайцы. Тащили кувшины, белье, корзины с фруктами и овощами или спешили куда-то, пряча руки в широких рукавах. Суетились безмолвно, словно все дали обет молчания или им запретили разговаривать друг с другом.Она остановилась и принялась разглядывать толпу. Слуги проскакивали мимо, будто ее не существует… Казалось, никто ее не замечает. Медленно, осторожно она двинулась дальше. Спешить, собственно, некуда.Беатриче пришла в восторг, увидев украшенные богатой резьбой шкафы, комоды с множеством выдвижных ящичков, тяжелые, обитые железом сундуки, расставленные вдоль галереи. Время от времени останавливалась, осторожно трогая инкрустации из золота и слоновой кости, экзотические цветы и фигурки персонажей из китайской мифологии.Неужели все эти драгоценные предметы стоят здесь круглый год? Как же эти ценнейшие произведения искусства выдерживают мороз и жару, сухость и влажность… ведь дерево может разбухнуть, а инкрустации – потерять изначальную красоту. Или мебель каждый год просто меняют на новую? Такое тоже возможно – по всем признакам деньги при дворе хана не играли никакой роли. А когда казна пустела, Хубилай отправлялся со своим войском в новый поход и грабил что душе угодно.Обойдя примерно половину внутреннего двора, Беатриче подошла к воротам. За ними – огромная площадь с массивными зданиями, они украшены куполами и башнями.Никому нет до нее дела… Она собралась с духом и вышла из двора на площадь.Неожиданно ее обдало таким холодом, что ей захотелось вернуться обратно, в защищенный внутренний двор. Здесь, на площади, ледяной ветер гуляет, не встречая преград… Рвет на ней одежду, развевает волосы, пронзает насквозь… Она съежилась, не решаясь идти дальше.По площади бойко сновали слуги и служанки, нагруженные тяжелыми корзинами и огромными кувшинами, в последний момент увертываясь от всадников. Те с гордым, воинственным видом восседали на лошадях, убранных богатой сбруей. Кое-кто даже получал пинок или удар хлыстом, если вовремя не освобождал дорогу.Везде одно и то же – в Бухаре так же обращались с челядью и рабами, бить слуг считалось обычным делом. Беатриче пересекла площадь, и никто не обратил на нее внимания. Не зная, какой выбрать путь, повернула к зданию справа от нее – там открыты ворота. Она посмотрела по сторонам: не собирается ли кто-нибудь ее задержать? Нет, все спокойно. И тогда шагнула внутрь – за ворота.По всей видимости, она попала в казарму. В огромном, открытом со всех сторон дворе примерно дюжина мужчин выстроились друг против друга. Держа в руках небольшие щиты, они размахивали деревянными мечами и кривыми саблями. Немного поодаль два воина целились из лука, натянув тетиву, в соломенное чучело. На возвышении с угрюмым видом сидел еще один воин, с длинными седыми волосами и спутанной бородой. По всей вероятности, инструктор – наблюдал сверху за происходящим. От его глаз не ускользнет ни один промах, ни одна малейшая ошибка воина. Его низкий, зычный голос грохотал, прорываясь сквозь общий гам. Судя по интонации, в этих окриках больше порицания, чем похвалы.Беатриче медленно побрела вдоль колонн по галерее, наблюдая, как воины выполняют свою тяжелую, потную работу.Вдруг она остановилась: дорогу ей пересекали двое мужчин. Судя по одежде, один – монгол, другой – араб. Плетутся так медленно, что даже ей, двигающейся со скоростью черепахи, легко их обогнать. Только она собралась прибавить шаг и поскорее обойти эту пару, как вдруг услышала арабскую речь… Не просто арабский, а совершенно определенный диалект, на нем говорили в Бухаре.Вообще-то не в ее правилах подслушивать чужие разговоры. Но неожиданные звуки знакомого языка, вид говорящего на нем человека, по одежде – респектабельного арабского купца, подействовали на нее магически. Невозможно устоять перед таким соблазном – их разговор повлиял на нее как звуки флейты на крысу из известной легенды про гамельнского крысолова. И она снова замедлила шаг – тогда можно будет хоть что-нибудь услышать…– Написал мне. В письме намекнул, что этот человек о чем-то догадывается, – говорил араб. – Отец его упомянул об этом в одном разговоре. Не могу объяснить, как это произошло, но…– Неужели? – перебил его собеседник. – А ты был осторожен?– Всегда знал, что его нельзя недооценивать, – продолжал араб. – Этот человек намного умнее, чем кажется. Под личиной добродушного старика скрывается острый ум. Он слишком много знает. Потому нам и понадобилась твоя помощь, друг мой.– Понимаю, – кивнул другой; он говорил с сильным акцентом. – Давно понял по многим признакам, что это случится. Дурак не поймет. Но ты не беспокойся, есть много средств и способов… – И тихо засмеялся.От этого смеха Беатриче стало не по себе.– У меня уже созрел план. Уверен – не обману твоих надежд. Только подготовиться хорошо надо, нельзя так, с бухты-барахты. Знаешь – везде шпионы. Немного потерпи, дам тебе знать, когда все будет готово. А покончим с этим – приступим к главному.– Я знал, что могу на тебя положиться, – отвечал араб. – А ты уже обдумал то, другое дело?Тот молчал, и араб спросил нерешительно:– Как думаешь, справимся?Собеседник его презрительно фыркнул.– Еще бы! А то зачем мне ввязываться?– Так-так… Можешь рассказать подробнее?– Терпение, мой друг, терпение! Скоро все узнаешь.Слушая этот голос. Беатриче снова ужаснулась. Все это напомнило ей одну из последних сцен «Пропавшего без вести». В этом фильме, с Кифером Сазерлендом в главной роли, герой в конце оказывается под землей – в гробу. Надо ей быть осторожнее, а то как бы самой там не оказаться. И она продолжала наблюдение, слушая диалог мужчин.– Не будем сейчас об этом, – согласился монгол. – Давай вернемся, пока никто нас не увидел вместе.– Ты прав. Джинким меня уже ждет.Оба остановились.Кажется, они ее не заметили… Беатриче стала панически искать глазами место, где могла бы спрятаться. Вон там, слева, в двух метрах от нее, дверь… Скорее, скорее! Если дверь заперта – тогда останется лишь молиться.Не тратя времени на дальнейшие размышления, она метнулась туда. Судьба оказалась милостива к ней – позволила скрыться.
Джинким стоял у окна апартамента, где принимал посетителей, и задумчиво смотрел вдаль. Спускались сумерки, повсюду зажигали факелы. Прямо перед ним открывался вид на площадь – в теплое время года здесь устраивались парады и состязания всадников в честь великого хана.Летними ночами у костров собирались подданные хана, рассказывали истории своих предков, распевали старинные песни о любви и смерти, мудрости богов и доблестных подвигах героев.За день солнце нагрело плотно утоптанную, пахнущую травами землю, и ощутимое даже в безветренные дни легкое дуновение воздуха принесло благословенную прохладу. Ночью над площадью простиралось ясное звездное небо, посылая на землю вести богов об ушедших предках.Весной и осенью ветры сгоняли на небе облака, а дожди смягчали землю. Лошади вязли по колено в грязи. Тех, кто мог себе это позволить, через площадь на специальных носилках несли слуги.Сейчас зима на носу – площадь заметно опустела. На ней очень ветрено, люди торопятся поскорее оказаться в теплом доме. И все же степь всегда прекрасна.«Вот уже совсем скоро, – думал Джинким, – площадь заметет снегом, лошади увязнут в сугробах, и это в последний раз».Шангду – с его площадями, садами и парком, где весело резвились великолепные кобылицы хана, каменными округлыми домами, напоминающими юрты кочевников, – скоро опустеет. Отправятся в путь караваны, навьюченные мебелью, домашней утварью и всеми документами из ханского дворца, которые нельзя оставлять здесь. Это произойдет совсем скоро. Хан и его советники окончательно переедут в Тайту. Строительные работы, продолжавшиеся много лет, подошли к концу. «Великий город» наконец построен. Сегодня утром гонец принес ему весть. Давно он знал о планах Хубилая, о том, что переезд может начаться в любой момент, – и все же это известие подействовало на него как удар молотом.Тайту… Сам Джинким там еще не был, но знал город по макетам зодчих. Эти игрушечные модели города долгое время находились в покоях Хубилая: квадратные дома; вымощенные камнем площади и дворы, где нет места цветущим растениям и влажной земле; сады, в которых каждая травинка, дерево и цветок росли там, где их посадил человек.Тайту – чисто китайский город: спроектирован китайскими архитекторами, выстроен китайскими рабочими; населен китайскими торговцами, чиновниками и аристократами.Согласно воле Хубилая, Тайту станет столицей Монгольского царства и символом его единства и могущества, а переезд двора со всей его свитой призван способствовать его укреплению.Джинким опасался, что китайская оппозиция расправит здесь крылья, а он и его брат – чистокровные монголы. Может быть, Хубилай за время своего правления в стремлении объединить все народы под своей властью забыл об этом? Но если дереву обрубить корни, оно погибнет.Где Хубилай станет черпать силы, чтобы держать в руках государство, если захочет управлять китайским народом? В глазах Джинкима строительство Тайту – страшное оскорбление, бросающее вызов богам предков. Оскорбление это увековечено в камне и дереве. И так считает не он один. Многие старики и воины, отважившиеся высказать свое мнение, согласны с ним.Джинким предлагал Хубилаю перевести в Тайту только административные службы, а все главные государственные дела вести по-прежнему из Шангду. А еще лучше снова переехать в Каракорум, город их деда Чингисхана, где концентрировалась вся мощь монгольской нации.Но, как ни старается, не в силах он переубедить брата. Тот неумолимо, с упрямством ишака идет к своей цели. Хубилай – хан, и его слово, доброе или злое, – закон. Джинкиму не остается ничего другого, как на коленях молить богов не бросать Хубилая на произвол судьбы, а хранить его и весь монгольский народ.Дверь за его спиной открылась и снова закрылась – тихо, почти бесшумно. Но от чуткого слуха Джинкима ничто не ускользало – даже в сильнейшую бурю он улавливал шорох мыши в траве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41