«Объединяйтесь, чтобы остановить Россию!» А ниже следовал текст печально знаменитого фултонского выступления Черчилля. Видный политический деятель одной из союзных держав призвал западный мир к антисоветскому объединению, с нескрываемой злобой говорил о народно-демократических государствах. На стол большой политики был брошен обветшалый козырь антикоммунизма.Ознакомившись с речью Черчилля, Геринг настолько осмелел, что сразу же заявил:— Летом прошлого года я не надеялся увидеть осень, зиму и новую весну. Если я дотяну до следующей осени, я, наверное, увижу еще не одну осень, не одну зиму и не одно лето.И, выдержав подобающую случаю паузу, с явным удовлетворением в голосе и сардонической улыбкой на лице добавил:— Единственные союзники, которые все еще находятся в союзе, — это четыре обвинителя, да и они в союзе только против подсудимых.Геринг потирал руки, смеялся охотнее и дольше, чем всегда, изливал свое чувство доктору Джильберту:— Я вам говорил, что это вполне естественно. Так всегда было. Вы видите, я прав: опять старое равновесие сил. Это они (западные державы. — А. П.) получили за их попытку стравить нас с Востоком...Воспользовавшись удобным моментом, Джильберт спросил Геринга, что думает он о мюнхенском пакте — не дала ли Англия уже тогда свое согласие на расширение границ Германии к востоку за счет России.— Да, конечно, — ответил Геринг, как будто это была вполне очевидная вещь. — Затем они испугались, что Германия будет слишком сильной державой. А вот теперь их беспокоит Россия... Вы знаете, доктор, если бы я только мог встретиться с сэром Дэвидом Максуэллом Файфом Дэвид Максуэлл Файф — английский обвинитель на Нюрнбергском процессе.

за стаканом виски и иметь с ним сердечный разговор, я уверен, что ему пришлось бы признать, что англичане всем своим сердцем желали, чтобы мы начали войну с Россией.Далее Геринг высказался в том смысле, что англо-американцам давно следовало бы найти общий язык с гитлеровской Германией.— Большинство наших лидеров, — заявил он, — были бы счастливы сотрудничать с ними...Так же оживленно протекала дискуссия и в группе Папена. Прочитав за завтраком газету с отчетом о речи Черчилля, Папен сказал:— Черт возьми, он очень откровенен!— Возвращается к своей старой политике, — с удовлетворением констатировал Дениц.— Вполне естественно, — подхватил Нейрат. — Черчилль приветствовал помощь России, когда он в ней нуждался. Но Англия была и остается Британской империей. Ему не следовало бы уступать так много русским в Тегеране и Касабланке.— В Ялте, — поправил его Дениц. — Именно там он не должен был уступать так много России, поскольку стало вполне очевидно, что Германия все равно проиграет войну... Об этом я писал Эйзенхауэру, когда был еще на свободе...Восторг гитлеровцев речью Черчилля был настолько сильным, что они не преминули заявить ходатайство о вызове его в Нюрнберг в качестве свидетеля. И Рудольф Гесс громогласно заявил Герингу:— Вы еще будете фюрером Германии.Но фултонское выступление Черчилля было не единственным приятным сюрпризом для нацистских лидеров. Вслед за тем пришло сообщение о помиловании американскими властями гитлеровского генерала Штудента. Потом разразился антисоветской речью американский главнокомандующий в Германии Мак-Нарни, вышла книга американского дипломата Буллита, в которой программа Черчилля получила дальнейшую конкретизацию.Геринг быстро ориентировался в новой обстановке. В своих показаниях он стал вдруг подробно расписывать, как еще в 1940 году Англия и Франция готовили бомбардировку нефтяных районов Кавказа. Защита поспешила тут же подкрепить эти показания документальными доказательствами, захваченными немцами во Франции. Все делалось для того, чтобы создать трещину в отношениях между советскими и западными представителями в Международном трибунале. Такую трещину, в которую мог бы провалиться весь Нюрнбергский процесс. Гневный голос миллионов Итак, еще задолго до окончания Нюрнбергского процесса в международной обстановке начались серьезные осложнения. Но, удивительное дело, все это как-то мало отразилось на поведении представителей четырех держав в Международном трибунале.Как бы хотелось подсудимым стать очевидцами какой-нибудь передряги между, скажем, Джексоном и Руденко. Увы! Такого удовольствия обвинители им не доставили.Вглядываясь в прошлое, я должен сказать, что Нюрнбергский процесс в целом был ярким примером плодотворного и лояльного сотрудничества четырех держав. Это сотрудничество охватывало буквально все стороны деятельности советской, американской, английской и французской делегаций.С первого же дня подсудимые и адвокаты вознамерились рассматривать Нюрнбергский процесс как спор между акционерными кампаниями, из которых одна потерпела крах, но все же считает, что во взаимных расчетах, вызванных прежними отношениями, должен действовать принцип смешанной ответственности. Именно поэтому время от времени они напоминали о той помощи, которую оказывали западные державы Гитлеру в осуществлении его внешней политики.Конечно, такие заявления ставили обвинителей западных держав в неудобное положение. И вот здесь-то перед советской делегацией возникала дилемма — либо стать на путь критики мюнхенской политики Запада, затеять на этой основе полемику с представителями США, Англии и Франции и уйти далеко от тех целей, которые человечество поставило перед Нюрнбергским процессом (именно этого и добивались подсудимые), либо раз и навсегда сказать главным немецким военным преступникам: действуя здесь по мандату народов всего мира, мы судим вас за ваши преступления, которые не становятся менее тяжкими и опасными от того, что в западных странах нашлись люди или группы людей, на помощь которых вы опирались, развязывая войну.Наши обвинители избрали второй путь, и на него же встали все остальные нюрнбергские обвинители.Главным американским обвинителем на процессе был Роберт Джексон, который в то время занимал в США пост члена Верховного суда. К чести его будь сказано, он не отрицал, что правящие круги Америки проводили до войны не очень-то мудрую политику в германском вопросе. В своей вступительной речи Джексон заявил:— Демократические элементы, пытавшиеся управлять Германией при помощи... механизма, созданного Веймарской республикой, не получили достаточной поддержки от демократических сил остальных стран, включая мою страну.Далее он опять возвращается к этой мысли. Говоря о политике крупных империалистических держав в тридцатых годах, о проблемах предотвращения войны в связи с агрессивными акциями нацистской Германии, Джексон подчеркивал:— Мы не можем сослаться ни на этику, ни на мудрость ни одной из стран, в том числе моей собственной, перед лицом этих проблем...Пройдет несколько лет, и мы станем свидетелями того, что история повторяется. В определенной мере окажется под влиянием этой новой обстановки и сам Джексон. Тогда в Нюрнберге он, как опытный юрист и политический деятель, сделал, в общем, правильный вывод о роли и значении Нюрнбергского процесса. Его речи, его допросы свидетельствовали, что американский обвинитель настроен самым решительным образом, желая разоблачить гитлеровскую угрозу, которая вчера чуть было не преуспела в Европе, а завтра могла стать реальностью и на американском континенте.Джексон отлично понимал, с какой надеждой смотрят на Нюрнбергский процесс народы всего мира, в том числе американский народ, и, конечно, как всякий буржуазный политический деятель, учитывал, что верный тон выступлений на таком процессе может способствовать усилению его популярности в американском общественном мнении. А это тоже важно, особенно когда пост члена Верховного суда не кажется пределом карьеры (ведь как раз во время Нюрнбергского процесса было объявлено о смерти председателя Верховного суда США Стоуна).Но Джексон понимал и другое. Как-то еще в Лондоне, при подписании соглашения о Международном трибунале, в разговоре с советским представителем, будущим судьей на Нюрнбергском процессе генералом Никитченко, он сказал:— Вы знаете, генерал, этого соглашения мне в Америке многие не простят.Генерал Никитченко отлично понимал, о ком говорит Джексон Совершенно очевидно было, что речь идет об американской реакции, о тех кругах в США, которые с сожалением отнеслись к факту разгрома гитлеровской Германии и которые считали, что отныне в Европе не будет силы, способной держать в руках и в необходимых границах народные массы. Поэтому Никитченко дал Джексону совет:— А вы, когда вернетесь в Америку, выступите по радио и объясните американскому народу все, что думаете по поводу предстоящего судебного процесса.Позже, когда Джексон вернулся из Америки и вновь встретился с Никитченко, первыми его словами были:— Знаете, генерал, я действительно выступил по радио, и все прошло великолепно...В своих речах на Нюрнбергском процессе Роберт Джексон говорил не только о прошлом, гневно осуждая нацистские преступления, но и заглядывал в будущее, подчеркивая ту мысль, что никакие судебные процессы не обезопасят человечество, если в новых условиях будет проводиться старая политика в германском вопросе. И это не понравилось правящим кругам США. Это вызвало нападки на него в реакционной американской печати, становившейся все более агрессивной по мере того, как активизировалась послевоенная американская политика восстановления германского милитаризма.На Нюрнбергском процессе Роберт Джексон настоятельно и в сильных выражениях требовал предать суду Круппа за соучастие в гитлеровской агрессии и военных преступлениях. Он прямо заявил:— Интересы правосудия не будут соблюдены, если не принять во внимание интересы людей четырех поколений, чьи жизни были отняты оружием Круппа или же находились под его угрозой, а также интересы народов будущего, которые не могут чувстровать себя в безопасности, если Крупп и ему подобные не будут осуждены на таком процессе.Но стоило измениться политической обстановке, стоило американским круппам выразить возмущение такой позицией, и Роберт Джексон сразу почувствовал, что под ним разверзается пропасть. Когда практически встал вопрос о международном судебном процессе над германскими промышленниками, в том числе и Круппом, тот же Джексон радикально изменил свою позицию. Он вдруг сделал заявление, диаметрально противоположное всем своим прошлым высказываниям: будто на Соединенных Штатах «не лежит ни морального, ни юридического обязательства проводить в дальнейшем процессы такого рода».Так произошла обычная в буржуазном мире политическая метаморфоза. Но объективности ради мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что на Нюрнбергском процессе Джексон сделал немало для разоблачения германского фашизма и милитаризма. Благодаря этому у членов советской делегации остались о нем самые хорошие воспоминания.Хочется сказать несколько слов и о заместителе Джексона Томасе Додде. Он значительно уступал Джексону в политической эрудиции. Тем не менее его речи, его допросы буквально разили нацистов и их политику. Всему миру известна фотография, на которой изображен Томас Додд, предъявляющий суду вещественное доказательство — препарированную голову казненного поляка, которая являлась своего рода украшением на письменном столе начальника одного из нацистских лагерей смерти. Опытный нью-йоркский адвокат знал, что и как надо делать на процессе, чтобы завоевать популярность в американском народе. Прошло немного лет, и американские избиратели, памятуя речи Додда в Нюрнберге, избрали его в сенат. Но, став сенатором, Додд, уже не заботясь ни о чем, поплыл в фарватере послевоенной американской агрессивной политики, о сущности которой, даже не подозревая того, он так много и ярко говорил на Нюрнбергском процессе. Став председателем сенатской подкомиссии безопасности и обретя власть, Томас Додд стал вдруг поклоняться тому, что совсем недавно испепелял в своих речах. Тогда, в Нюрнберге, он убедительно доказывал, что антикоммунизм — это лишь прием маскировки агрессивной политики. А теперь, в США, оказался в числе наиболее злых проповедников антикоммунизма. Нападает на Сайруса Итона только за то, что тот решается на какие-то контакты с «русскими коммунистами». Выступает с манифестом, который, по его словам, должен впредь стать символом веры для всех вышедших «на смертельную борьбу против мирового коммунизма».Таким был и таким стал заместитель главного американского обвинителя.Но встречались среди американских обвинителей и совсем иные натуры. Наиболее яркая из них — Тельфорд Тэйлор. Его невзлюбили в США за то, что он умел правильно предвидеть будущее и слишком акцентировал внимание миллионов людей на опасности возрождения германского милитаризма. Выступая на процессе с обвинительной речью по делу германского генерального штаба, Тэйлор предъявил массу документальных и иных доказательств виновности этой организации в тягчайших преступлениях против мира и человечества. Очень убедительно прозвучали его слова:— Центральной пружиной немецкого милитаризма в течение многих лет являлась группа профессиональных военных руководителей, которая стала известна всему миру как немецкий генеральный штаб. Именно поэтому разоблачение и дискредитация этой группы в результате объявления ее преступной являются значительно более важными, чем судьба отдельных лиц, одетых в военную форму и сидящих на скамье подсудимых.Глубоко правильная мысль! Тэйлор видел задачу в том, чтобы на многие годы обезвредить эту наиболее агрессивную организацию германского милитаризма. Однако Международный трибунал, вернее, его буржуазное большинство рассудило иначе. Требование о признании германского генерального штаба преступной организацией было отклонено.Западная реакционная печать сразу откликнулась на это панегириками. А Тэйлору американские милитаристы ясно дали понять, что вооруженные силы США с легкостью обойдутся без такого генерала, как он, «Арми энд нэви джорнэл» обрушил на него, а заодно и на Джексона каскад самых нелестных эпитетов за то, что они посмели выступить с обвинением против «лиц почетной военной профессии», против генералов, которые лишь «выполняли свой долг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80