Для этого были брошены друг другу навстречу из района северо-западнее Ярцева в направлении Соловьева 7-я танковая и 20-я механизированная дивизии и из района Лапино на Радчино 17-я пехотная дивизия. Однако и эти отряды были разбиты у Радчино частями полковника Лелюкова и у Соловьева – частями 5-го мехкорпуса. Войска же, отходившие из-под Смоленска, хотя и несли большие потери, но упорно сдерживали бешеный натиск врага и двигались к днепровским переправам.
– Какие вести с Днепра? – спросил фон Бок вошедшего в кабинет генерала, показывая карандашом на карте синюю извилистую ленту Днепра у пункта «Соловьево».
Генерал хотел было сказать: «Окружить не удалось», но, увидев стянутое морщинами лицо командующего, выражавшее теперь скорее боль, чем злобу, доложил так, как оно было на самом деле:
– Прорвались…
– Прор-ва-лись?! – повторил фон Бок и потянулся рукой к сердцу. – Значит, опять ушли? – его губы чуть слышно прошептали: – Позор! – Он застыл в задумчивости у стола. Ему было тяжело окончательно убедиться в том, что план «молниеносного» разгрома Советской Армии и удушения Советской России провалился.
Фельдмаршал фон Бок подавил в себе волнение и, стукнув согнутым пальцем по карте, произнес:
– Все, генерал, свершилось! Теперь надо думать, как быть дальше… – и фон Бок опустился в кресло.
Генерал безмолвно положил папку с докладом на стол. Сверху лежала копия приказа командира танковой дивизии генерала Неринга, в котором говорилось: «…наши потери снаряжением, оружием и машинами необычайно велики и значительно превышают захваченные трофеи. Это положение нетерпимо, иначе мы „напобеждаемся“ до своей собственной гибели…» Оловянный взгляд командующего остановился на фразе: «…мы „напобеждаемся“ до своей собственной гибели».
– Что? – он поднял усталые веки. – И это пишет генерал? Командир дивизии?! Позор! Он паникер!
Командующий размашисто наискось написал на приказе: «Вызвать ко мне!»
Однако, немного подумав, несколько тише, но решительно приказал:
– Напишите донесение в ставку, что наши войска натолкнулись на сильно укрепленную линию русских на рубеже… – он запнулся и, водя растопыренными пальцами по карте, соображал, как назвать этот рубеж, – на рубеже Ельня – Ярцево, – наконец определил он.
– Надо взять еще шире: по всему фронту – от Жлобина до Великих Лук. Ведь там тоже застопорилось, – не без опаски ответил генерал, ожидая, что это может вызвать бурю негодования.
Фельдмаршал кивнул головой.
– Пожалуй так… – И он грузно осел в кресло, пораженный страшной действительностью. Нервно постукивая пальцем по глухому дереву стола, он думал: «Да, с „планом Барбаросса“ покончено! Требуется передышка. – И в его памяти предстало властное лицо Гитлера. – Но как объяснить такую очевидную вещь этому неуравновешенному человеку?»
Хотя фельдмаршал фон Бок и был уверен, что в недалеком будущем германская армия победит красную Россию, но все же будущее пугало его. Пугало необыкновенно упорное сопротивление советских людей. И фон Бок задумался над тем, как бы яснее изложить эту мысль главному командованию сухопутных войск, чтобы заставить и командование и Гитлера прислушаться к ней и изменить взгляды на Россию. «Иначе произойдет трагедия!..» – И, обдумывая каждое слово, он стал вслух формулировать основную мысль доклада:
– Я считаю, что завершение уничтожающих боев на Востоке будет разительно отличаться от того, как это было на Западе. На Западе и в польской кампании войска окруженного противника после боев в основном почти добровольно сдавались в плен. На Востоке большое количество русских укрылось в лесах, на полях, на болотах, в обширных, еще не прочесанных нами районах.
Там находятся вооруженные батальоны, которые представляют для нас опасность… Причина кроется в том, что русские в основном уклоняются от плена… – фон Бок перевел усталый взгляд на генерала, записывавшего в тетрадь высказанные командующим мысли, и сказал ему: – Сейчас же передайте начальнику штаба.
Начальник штаба одобрительно отнесся к предложенной командующим формулировке и почти целиком, с небольшим изменением, поместил ее в доклад главному командованию сухопутных войск.
– Вот так! – многозначительно произнес командующий, подписал доклад, а ниже, перед словами «июля 1941 года», поставил 29-е число.

В те дни, когда передовые отряды гитлеровцев, захватив Ярцево и станцию Днепровскую, двигались с юга и с севера навстречу друг другу, чтобы отрезать пути отходящим из-под Смоленска советским войскам, полковник Железнов получил в штабе фронта новое назначение.
Выйдя из отдела кадров, расположившегося в кустах под открытым небом, в полукилометре от штаба фронта, Железнов направился к своей укрытой в роще машине. Вдали он увидел военного, который шел от штаба фронта, то и дело вытирая платком бритую голову. Яков Иванович узнал в нем полковника Лелюкова.
– Чертушка, здравствуй! – Лелюков схватил Железнова за плечи. – Жив, курилка? Слышно что-нибудь о семье?
– Нет, Александр Ильич, – ответил Железнов и, вытянув руки по швам, отрапортовал: – Товарищ полковник! Прибыл в ваше распоряжение. Назначен вашим заместителем.
– Пракрасно!.. прекрасно!.. – сказал Лелюков. – Перво-наперво пойдем в столовую, а потом поговорим.
В столовой штаба было очень жарко. С бритой головы Лелюкова за воротник гимнастерки стекал пот. Быстро пообедав, они с Железновым прошли в сад и там, в тени вековых лип, сели на траву. Лелюков разложил карту.
– Вот смотри! Они стремятся окружить смоленскую группировку. Захватили Ярцево и станцию Днепровскую и с этих пунктов прорываются друг другу навстречу, чтобы окончательно отрезать нашим войскам единственную Старо-Смоленскую дорогу. – Пальцы Лелюкова, очертив два полукруга, сошлись у надписи «Соловьево». – Видал?
Яков Иванович кивнул головой.
– Нам приказано не допустить этого. Мы должны стать стальной дугой, которую не в силах смять немецкие клещи. Нам дают сводный отряд из двух стрелковых полков и двух саперных батальонов. Этими силами мы должны сдержать врага, построить через Днепр переправы и пропустить по ним наши войска из-под Смоленска…
В эту же ночь отряд Лелюкова был на машинах переброшен в лес, который тянулся вдоль левого берега Днепра, против Соловьева и Радчина. Полки сразу пошли навстречу врагу, а батальоны саперов начали строить переправы. Основная переправа была приказом фронта назначена у Радчина и Пашкова. Здесь на двухкилометровом участке строились четыре моста: на плотах, на козлах и на коротких сваях.
Полки внезапно с ходу ударили по гитлеровским передовым отрядам и заставили их отступить. Командование врага неистовствовало. Оно открыто по радио передавало приказ командирам частей:
«…Немедленно разбить небольшой отряд пехоты большевиков! Остатки его потопить в реке! Захватить берег Днепра и прочно закрыть выход войскам, отступающим от Смоленска!..»
Но потопить «большевистских солдат» в Днепре гитлеровцам так и не удалось. Каждая атака фашистов, проводилась ли она днем или ночью, стоила им больших жертв.
В артиллерийском грохоте и в пороховом дыму круглые сутки работали саперы, наводя переправы.
Село Радчино и деревня Пашково раскинулись по правому берегу Днепра. Старенькая церковь, окруженная зеленью садов, поднималась над рекой. Сюда вновь, после многих лет, прошедших с нашествия французов, ворвался враг, и теперь нескончаемые потоки людей, обозы и скот уходили от него по дорогам, прогонам, по песчаным спускам, направляясь к только что построенным переправам.
Железнову встретился старик, перегонявший скот через глубокий брод. Старик погрозил высохшим кулаком в ту сторону, откуда доносилась стрельба, и сказал:
– Кабы не гэта скацина, я б с вами сражался… – он постучал кулаком в грудь. – Душа не терпит!
Яков Иванович узнал в старике деда Апанаса, которого видел накануне войны в Западной Белоруссии.
– Дедушка, как же вы это, в такую даль? Небось отдохнуть вам надо!
– Ваша правда, товарищ командир. Дуже заморился. Да что делать-то, нужно добро сдать! А что касаемо отдыха, так у нас есть главный – зять мой Дементий. Он должен нагнать нас и распорядиться. – Дед Апанас забеспокоился, что коровы ушли в сторону, и хрипло крикнул шагавшим с ним ребятам: – Хрол! Пугни тварыну-то! – Потом снова обратился к Железнову: – Мы можем ваших красноармейцев молочком напоить. А одна у нас коровенка, боюсь, не дотянет, так мы, если желаете, ее вам на харч сдадим. Вы только нам квиток напишите для порядочка, ведь скотина-то, сами знаете, общественная.
Кроме радчинских переправ строились еще переправы через Вопь – у Пущина и через Днепр – у Соловьева. Так как через Соловьево шло шоссе Смоленск – Дорогобуж и по этой дороге двигались отходящие войска, то штаб армии назвал все эти переправы через Днепр и Вопь Соловьевской переправой.
Объехав за ночь и утро все мосты, Яков Иванович возвращался в Радчино с неприятными вестями: гитлеровцы заняли северную окраину деревни Задняя и, приблизившись к Соловьеву, обстреливали наши войска и мешали их переправе.
Когда машина Железнова спускалась через деревню Заборье к ручью, Яков Иванович увидел Лелюкова. Он находился на колокольне старенькой церкви у реки. Полковник держал возле уха телефонную трубку и, резко размахивая рукой, с кем-то разговаривал.
Железнов вылез из машины и поспешил на паром, собранный из крестьянских лодок.
Вода плескалась о борта лодок, словно подгоняя паром. По реке разносились стук топоров, тупой визг пил да гомон работающих на переправах людей. На козловом мосту рослый старшина покрикивал на своих солдат:
– Быстрей, ребята! Ромашка нас перегоняет!
А Ромашка, сидя верхом на кругляке, долбил врубку и кричал с плотового моста:
– Серега! Нажимай! Концы видать! Нажимай, саперы-молодцы!
Паром стукнулся о причал. Яков Иванович соскочил с зыбкого помоста и поднялся на колокольню.
– Фашисты взяли Пнево и Пневскую Слободу, теснят стрелковую дивизию, – сказал ему взволнованно Лелюков. Он обнял Железнова за плечи и повернул его к северному проему: – Смотри вправо от Митькова: за рощей разрывы. Видишь, как близко бой? – Яков Иванович посмотрел и ахнул. – Если захватят переправы, все пропало – войска погибнут в Днепре. Возьмем-ка, Яков Иванович, всех, кого только можно взять с мостов, и внезапно ударим по Пневу. Потом повернем наших и стукнем по хуторам Пневской Слободы – во фланг «фюрерам». Верно я говорю, а?
– Верно, Александр Ильич, – согласился Железнов.
Он вытащил пачку папирос и протянул Лелюкову. Тот взял папиросу и закурил.
Дым закружился и, растягиваясь, поплыл в проем звонницы.
– Что вы задумались, Александр Ильич?
– Задумался? – повторил Лелюков и вздохнул. – Задумался о сыне… Где-то он сейчас? Сражается? Жив ли? – и, словно спохватившись, заговорил о другом: – Ну, надо мне торопиться, Яков Иванович. Ты здесь командуй и держи со мной связь… В первую очередь пропускай автоцистерны: отходящим войскам нечем тащить артиллерию – тракторы стоят…
С колокольни Якову Ивановичу было видно, как удалялось облачко пыли, поднятое машиной Лелюкова. Вот оно скрылось за речкой Орлеей и снова поднялось справа от деревни Митьково.
Вскоре оттуда долетели звуки стрельбы.
«Пошли!» – подумал Железнов.
Вдруг со стороны ближайшей деревни Ляхово появились бойцы. Они бежали к мостам. А за ними, покачиваясь и стреляя, ползли темно-серые танки. До мостов оставалось не больше километра. Сейчас ворвутся на переправу, отрежут Лелюкова, закроют путь частям, идущим из-под Смоленска!.. Медлить нельзя!..
Железнов бегом спустился с колокольни вниз и крикнул командиру зенитной батареи:
– Добри-ян!.. К бою!.. На Ляхово по танкам! – И со всех ног побежал к наплавному мосту. – Кончай работать! В ружье!
Мост задрожал от топота ног.
– На Ляхово! Вперед! – командовал Яков Иванович.
За ним бежали все, кто до этого работал на мосту.
Завязался неравный бой. Саперы яростно бросились в штыки. Фашисты не выдержали рукопашной, отступили к деревне и залегли в огородах. Но уцелевшие танки, оставляя позади себя пехоту, упрямо двигались к мостам.
Яков Иванович лежал на бугорке, недалеко от цепи бойцов, и с трудом сдерживал себя. Он рвался туда, в бой к своим бойцам, но обязан был лежать здесь, чтобы, командуя, удерживать отсеченную от танков гитлеровскую пехоту.
Позади замолчали орудия: сначала те, что были ближе всего, в саду, а потом и те, что стояли у мостов. Первые из прорвавшихся танков уже скрылись за изгородями деревни.
«Что там с переправами?» – в ужасе подумал Яков Иванович.
Нервы были так напряжены, что ему уже слышалось лязганье гусениц танков по мостам.
Через некоторое время один за другим грянули три выстрела, и все стихло. «Что это? Погибла батарея?.. Танки захватили мосты?.. Или?..» – Якову Ивановичу страстно хотелось верить в это «или».
Вот из-за той же изгороди села, где только что скрылись танки, показались штыки и головы солдат. «Кто такие?.. Пилотки, кажется, наши…»
– Наши! – закричал Железнов, убедившись, что не ошибся, и хлопнул по спине связного. – Наши!..
Позади него, на сжатом поле, развертывался только что прибывший прямо из Москвы коммунистический батальон. Несмотря на жужжание пуль, Яков Иванович поднялся и, пригибаясь, побежал навстречу рассыпавшимся в цепь солдатам.
– На Ляхово! Вперед! – кричал он, показывая рукой в сторону деревни. Снова «заговорили» зенитки, батальон с криками «ура» дружно рванулся вперед, врезался в цепи гитлеровцев и погнал их далеко за Ляхово…
Спустя немного времени саперы, подразделения которых значительно поредели, возвратились на свои мосты. И их топоры застучали снова.
Когда Железнов спускался к мосту, связной передал ему пакет.
Лелюков писал: «Дела идут хорошо. Выбиваем „фюреров“ из Пневской. Строй скорее переправы».
Проходя по мосту на козловых опорах, Яков Иванович остановился. Мост скрипел и трещал. Казалось, он того и гляди провалится от тяжести артиллерийской колонны или даже от конского топота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60