Наше древнее племя, порожденное горячим первобытным солнцем, сырости не выносит. Поэтому многие из нас стали простужаться и умирать. Так нас оставалось все меньше и меньше; пришла, наконец, такая пора, что люди уже не просили у нас никакой другой дичи, а только одних лишь мегатериев и ели про запас вдвое больше, чем хотелось: ведь могли пройти целые недели, прежде чем удастся встретить другого Псаммиада, который исполнит просьбу.
— А вас море ни разу не вымочило? — спросил Роберт. Дрожь пробежала по телу Дива.
— Единственный раз в моей жизни, и то лишь один кончик двенадцатого волоска моей левой баки. Это место до сих пор дает себя знать в дурную погоду. Но и одного такого случая было вполне достаточно для меня. Высушив свою бедную левую баку, я тотчас же ушел подальше от моря и выкопал себе дом в теплом сухом песке. Так я с тех пор и живу. Потом и море отсюда отступило. А теперь я расскажу вам кое-что другое.
— Будьте добры, ответьте еще на один вопрос, — сказала Антея. — А сейчас вы может исполнять чужие желания?
— Разумеется, — подтвердило Диво. — Разве я не исполнил вашего желания несколько минут тому назад? Кто-то из вас сказал: «Мы желали бы с вами познакомиться», и вот я теперь с вами беседую.
— Пожалуйста, исполните еще что-нибудь!
— Хорошо, но только говорите скорее, я уже устал.
Наверное, вы часто думали о том, чего бы вы пожелали, если бы кто-нибудь вдруг обещал исполнить три ваших желания. Конечно, вы смеялись над стариком и старухой в известной немецкой сказке, которые неосторожно попросили у феи блюдо сосисок; и вы были уверены, что если бы к вам явилась добрая фея и согласилась исполнить три ваших просьбы, то уж вы-то, конечно, знали бы чего пожелать. Дети часто обсуждали между собой этот вопрос, но вот теперь, когда вдруг представился такой редкий случай, у них все мысли из головы вылетели.
— Скорее же! — торопило их Диво. А придумать никто ничего не мог.
Наконец Антея кое-как собралась с мыслями и вспомнила, что у нее с Джейн было одно общее заветное желание, о котором они никогда не говорили мальчикам: те вряд ли одобрили бы его. Но теперь уж лучше было сказать хоть что-нибудь, чем совсем ничего. И Антея попросила:
— Я хочу, чтобы мы все были прекрасном, как утро майское! Дети взглянули друг на друга, чтобы запомнить, какие лица были у них до сих пор. А в это время Псаммиад выпустил вперед свои длинные глаза, как будто перестал дышать и стал вдвое толще, чем был раньше. Вдруг он опять заговорил:
— Боюсь, что мне это не удастся: должно быть, я разучился. Дети были страшно разочарованы.
— Ну, пожалуйста, попробуйте еще раз, — не отступались они.
— Хорошо, — кивнуло Диво. — Дело в том, что я немножко приберег свою силу, чтобы вы все захотели одного и того же. Если вы сговоритесь и удовольствуетесь одним общим желанием в день, то, так и быть, я буду их вам исполнять. С этим-то желанием вы все согласны?
— Да, о, да! — воскликнули Джейн и Антея. А мальчики утвердительно кивнули головами. Они не могли поверить, что Псаммиад совершит такое чудо. Девочек всегда легче убедить, чем мальчиков.
Диво еще дальше вытянуло вперед глаза и стало все больше и больше раздуваться.
— А он от этого не заболеет? — робко шепнула Антея.
— И кожа у него не лопнет? — добавила Джейн.
Кирилл же, который весь еще был во власти рассказа Дива о давней-давней старине с ихтиозаврами да плезиозаврами, заметил:
— Да он сам похож на какого-то… Чудозавра. Вы не находите?
— И верно, — поддержал его Роберт. — Вылитый Чудозавр.
— Вот мы его и окрестили, — обрадовалась Антея.
Все почувствовали большое облегчение, когда Чудозавр, раздувшийся так, что во всей австралийской норе почти не осталось места, вдруг выпустил воздух и принял свои обычные размеры.
— Готово! — объявил он, тяжело дыша. — Завтра будет легче.
— Вам не очень больно это делать? — справилась Антея.
— Только в простуженной баке немного отзывается, — ответил Чудозавр. — Благодарю! Ты, я вижу, добрая и внимательная девочка. Прощайте!
Он вдруг начал сноровисто раскапывать песок всеми четырьмя лапами и скрылся.
Проводив его взглядом, дети переключили внимание на себя, и каждый из них вдруг увидел, что находится в обществе каких-то трех незнакомцев необыкновенной красоты. Несколько мгновений все стояли в глубоком молчании. Каждому казалось, что его братья и сестры куда-то исчезли, а вместо них незаметно подкрались совсем незнакомые дети.
Антея обрела речь первая.
— Простите, — сказала она, очень вежливо обращаясь к Джейн, у которой теперь были огромные голубые глаза и темные курчавые волосы с красноватым отливом, — не видали ли вы поблизости двух мальчиков и маленькую девочку с ними?
— Я только что хотела вас о том же спросить, — призналась Джейн. В это время Кирилл вскрикнул:
— Постой! Да ведь это ты! Я узнал твой разорванный передник. Ты — Джейн, не правда ли? А ты — Пантера! И вот твой грязный платок, который ты забыла переменить, после того, как порезала палец. О-хо! Значит, то желание все-таки исполнилось! Неужели и я такой же красивый, как вы все?
— Если ты — Кирилл, то ты раньше мне гораздо больше нравился, — сказала Антея решительно. — Ты теперь со своими золотыми кудрями похож на ангела с елки. А если это Роберт, так он стал — ни дать ни взять! — итальянский мальчик с шарманкой; смотрите — волосы у него совсем черные!
— В таком случае и вы, девочки, обе похожи на раскрашенные открытки, глупые открытки, которые на Рождество посылают, — парировал Роберт сердито. — У Джейн волосы, точно морковь. И правда, ее волосы были того красновато-золотистого оттенка, которым так восхищаются художники.
— Хорошо! Не будем искать недостатки друг в друге, — примирила их Антея. — Лучше подхватим Ягненка и побежим обедать. Вот прислуга-то на нас подивится!
Когда они подошли к своему меньшому братишке, он только что просыпался. По счастью, он не стал прекрасен, как майское утро, а остался таким же, каким и был. И все почему-то были очень этому рады.
— Должно быть, Ягненок еще слишком мал, и потому у него нет никаких желаний, — сказала Антея. — В следующий раз о нем надо будет упоминать особо.
С этими словами Антея наклонилась, протянув руки к ребенку.
— Иди к своей Пантере, детка! — проворковала она.
Но дитя взглянуло на нее совсем насупленно и засунуло себе в рот перепачканный в песке кулак. Антея была его любимая сестра.
— Иди же ко мне, — продолжала она.
— Пошла плочь! — выпалил ребенок.
— Пойди к своей Киске, — позвала тогда Джейн.
— Хоцю мою Панти, — объявил малютка кисло, и губки его задрожали.
— А ну-ка, старый воин, садись на спину к своему Робби и поскачем домой! — сказал Роберт, пытаясь взять его к себе на руки.
— А-а! — завопил малыш во всю мочь и залился горючими слезами. Тут дети сообразили: их маленький брат не узнавал их.
В отчаянии глядели они друг на друга и, что было хуже всего в этом печальном положении, вместо давно знакомых веселых и ласковых глазенок своих братьев и сестер, каждый встречал большие, красивые и совершенно незнакомые глаза каких-то чужих людей.
— Это в самом деле ужасно, — заключил Кирилл, тоже сделавший попытку взять к себе на руки Ягненка, причем тот царапался и ревел диким голосом. — Нам надо прежде всего подружиться с ним. Не могу я нести его домой, когда он так орет. Подумать только, что надо заводить знакомство с собственным братом! Фу, как это глупо!
Однако ничего другого не оставалось. Такая задача была еще трудна тем, что ребенок был голоден, как лев в пустыне.
Прошел целый час, прежде чем он кое-как позволил этим незнакомцам взять себя на руки и по очереди нести домой.
— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку. Нянька Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.
— Вот, возьми его!
— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — оживилась она. — А где же другие-то? Да вы кто такие будете?
— Как — кто? Мы, — ответил Роберт.
— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — насмешливо спросила Марта.
— Говорят же тебе, что это мы, — вышел из себя Кирилл. — Вот я — Кирилл, а это — все остальные, и все мы до чертиков хотим есть. Пусти же нас и не будь дурой.
Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Кирилла и только загородила перед ним дверь.
— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все-таки я — Антея. И все мы так устали, а время обеда уже давно прошло.
— Так и ступайте обедать к себе домой, — отшила она. — А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так передайте им от меня: за это кому-то, ох, как попадет!
С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и закрыла ее на ключ. Кирилл изо всей силы дернул звонок. Ответа не было. Затем нянька высунула голову из окна столовой и крикнула:
— Убирайтесь-ка вы подобру-поздорову, да живо, а то я сейчас за полицейским пойду.
— Ой, дело плохо! — пригорюнилась Антея. — Уйдем скорее, пока нас и в самом деле не посадили в тюрьму.
Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно посадить человека в тюрьму только за то, что он прекрасен, как майское утро. Однако — делать нечего — и они побрели вон из сада на дорогу.
— Я думаю, что когда солнце сядет, мы опять станем такими, как прежде, — утешила Джейн.
— Ай, — вскрикнула Антея, — а вдруг мы после захода солнца обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?
Она заплакала, за нею и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог проронить ни слова.
Это был ужасный вечер. Кругом поблизости ни одного дома, где бы можно было достать хоть корку хлеба или стакан воды. В деревню идти побоялись: туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне жил полицейский. Правда, они были прекрасны, как майское утро, но это плохое утешение, когда вам хочется и есть и пить, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных барханах пустыни.
Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом, но все было напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая пролезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить всех остальных. Но окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.
После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородь, спустив ноги в сухую канаву, ожидали там захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц; и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса оставались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже глядеть на них было неприятно.
— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудозавр обещал завтра исполнить другое наше желание, а как бы он мог это сделать, если мы будем каменные?
Другие ухватились: «Конечно, не мог бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.
Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Кирилл:
— Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг, — но только я чувствую — со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела; наверное, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами будет то же.
— Ничего! — сказал Роберт участливо. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.
Но когда выяснилось, что Кирилл только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок, и она вновь вернулась к жизни, все остальные очень рассердились.
— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.
Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:
— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудозавра, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.
Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им уже и думать ни о чем не хотелось.
В конце концов четыре таких неприятных чувства, как голод, страх, скука и усталость, соединившись все вместе, принесли сон: дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.
Антея проснулась первая; солнце уже закатилось, наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.
— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели. А ты, Кирилл, — у, какой ты опять стал хороший. Некрасивый, с веснушками, с маленькими глазенками, рыжий. И вы все такие же, — прибавила она, чтобы и другим было не завидно.
Когда они пришли домой, Марта сперва долго их бранила, а потом рассказала им о незнакомых детях:
— Такие-то красавчики, что просто загляденье, но уж и назойливые, да и озорники.
— Мы их видели, — ответил Роберт, знавший по опыту, что Марту никакими объяснениями все равно ни в чем не убедишь.
— Да вы-то где пропадали весь день-деньской, скажите мне? — допытывалась Марта.
— Мы были на лугу.
— Что же вы домой не шли?
— Из-за них.
— Из-за кого ж это?
— А вот из-за этих красивых детей. Они задержали нас до заката солнца. Мы не могли вернуться, пока они не уйдут. Ах, ты не знаешь, как мы их ненавидели! Дай же нам поскорее ужинать. Нам так есть хочется!
— Еще бы есть не хотеть, когда целый день без обеда прошастали! — говорила Марта сердито. — Ну, это вам урок: не связывайтесь с чужими ребятами, а то еще, того гляди, корь схватите. Если вы их еще раз встретите, то и не заговаривайте с ними, даже и не глядите на них, а прямо идите и скажите мне. Я уж с ними разделаюсь!
— Если мы только их когда-нибудь увидим, то непременно тебе скажем, — заверила Антея. А Роберт, нетерпеливо поглядывая на холодное жаркое, принесенное кухаркой, добавил вполголоса, но вполне чистосердечно:
— Только уж мы лучше постараемся никогда их больше не видеть.
И правда, тех красавцев дети никогда больше не видали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21