Но, нагибаясь, нечаянно задел Стрекалову отлетевшей полой сюртука. Лежавшая в кармане скляночка стукнула ее по бедру.– Что у вас там? – спросила она.Человек, таскающий при себе склянки с солеными грибами, навряд ли способен поймать убийцу.– Что? – Иван Дмитриевич с невозмутимым видом хлопнул по карману. – Это револьвер.Стрекалова впервые взглянула на него с уважением. Но тут же безнадежно махнула рукой;– Он вам не поможет. Все равно побоитесь.– Да говорите же прямо! Кто убийца? Вы знаете?– Побоитесь, побоитесь, – как заведенная повторила Стрекалова. – Никто не позволит вам уличить этого человека. Тем более арестовать его.Рука Ивана Дмитриевича вновь дернулась к правой бакенбарде, чтобы заплести ее в косичку. Поясница взмокла от пота. Неужели Хотек прав? Нет, не может быть! А если все-таки прав? Если и в самом деле к убийству причастны жандармы? Дыма без огня не бывает, это же их логика. Трое часов, показывающих разное время, предстали знаком тройственной сущности графа Шувалова: он был един в трех лицах. Каждое из них делало свое дело, не докладываясь двум другим, и жило в своем времени.– Кажется, я догадываюсь, кого вы имеете в виду, – сказал Иван Дмитриевич. – Это его подчиненные следили за домом князя?– Так вам все известно? – поразилась Стрекалова.– Все.– Тогда будем говорить прямо. Да, граф приставил своих людей к Людвигу, потому что боялся и ненавидел его.«Ну, голубушка, – с жалостью подумал Иван Дмитриевич, – ежели ты, милая, замахнулась на самого Шувалова, союзники не сыщутся. Что толку в твоих статях!»– Значит, из-за него, – Иван Дмитриевич не мог заставить себя произнести вслух фамилию шефа жандармов, – вы должны были покидать эту… – он хотел употребить слово «постель», но в последний момент нашел более деликатное, – эту опочивальню еще затемно.Стрекалова не знала, то ли радоваться осведомленности собеседника, то ли ненавидеть его за такое мелочное многознание, которое унижает ее женскую гордость.– Да, я уходила отсюда рано утром. Крадучись. Как горничная от барчука. Но я не стыжусь этого. Слышите? Не стыжусь! Людвиг любил меня. Но он был дипломат. Ему следовало заботиться о своей репутации. Иначе он бы никогда не стал послом. Пришлось даже уволить швейцара, тот доносил о нем…– И камердинера, – добавил Иван Дмитриевич.– Нет. Прежний лакей сильно пил, и я предложила взамен своего. А он все проспал, свинья! – Сидя на кровати, Стрекалова старательно утюжила рукой покрывало, на котором и без того не было ни морщинки. – Ну что, возьметесь уличить убийцу?Иван Дмитриевич молчал.– Струсите, не возьметесь. Этот негодяй…– Только не называйте имен! – перебил ее Иван Дмитриевич: из гостиной раздался вой дверных петель, затем послышался голос Певцова.Певцов явился не один, привел с собой преображенского поручика. Тот как раз принял дежурство по батальону, и вести его было недалеко, всего через улицу.– Вот такая у нас служба, ротмистр! Спать не дает, – посетовал Иван Дмитриевич, даже не взглянув на своего обидчика.Затем он вернулся в спальню, а Певцов с поручиком остались беседовать в гостиной.Разговор шел одновременно в обеих комнатах.
* * * Певцов. По-вашему, князя фон Аренсберга мог убить любой, кому дорого могущество России?Поручик. Имя им – легион.Иван Дмитриевич. Прошу говорить потише.Стрекалова. Вы уже боитесь…Иван Дмитриевич. Вернемся к тому лицу, о котором мы говорили.Стрекалова. Он хотел опорочить Людвига перед государем. Выставить его развратником, игроком, пропойцей.Иван Дмитриевич. А это не так?Стрекалова. Вам, наверное, кажется странным, что я полюбила этого иностранца. Но клянусь, его деньги меня не интересовали! Он был настоящий мужчина, истинный рыцарь, каких я не видела вокруг себя. Воевал в Италии. Падал с конем в пропасть. Восемь раз дрался на дуэли. Все будочники отдают ему честь. А мой муж, когда возвращается из гостей навеселе, сам норовит снять шляпу перед каждым полицейским. Он боится начальства, боится быстрой езды, гусей, простуды, моих слишком ярких туалетов, снов с четверга на пятницу, холеры и войны с англичанами: вдруг британские корабли с моря будут обстреливать нашу Кирочную улицу?Певцов. Где вы провели сегодняшнюю ночь?Поручик. У дамы.Певцов. Ее имя?Поручик. Как вы смеете? На такие вопросы я не отвечаю.Певцов. Хорошо… Почему у вас перевязана рука?Поручик. Шомполом оцарапал.Певцов. Будьте любезны снять повязку… Так-так. По-моему, это след укуса.Поручик. Совсем забыл! Я же на другой руке шомполом. А тут меня собачка цапнула.Певцов. Собачка?Поручик. Такой рыжий пуделек. Зовут Чука. Зубастая, стерва!Певцов. Интересная собачка. Похоже, у нее человеческие зубы.Стрекалов а. Когда мой муж хотел ублажить меня, то приносил домой полфунта урюка. А ночью, желая склонить к ласке, нежно шептал на ухо, что я, только я одна сумела открыть ему глаза на целительные свойства черничного киселя. Людвиг же говорил, что из-за меня начинает понимать и любить Россию. А ведь он был дипломат! Его любовь могла иметь далеко идущие последствия. Оставаясь женщиной, любящей и любимой, я чувствовала свое политическое значение. От моего платья и прически зависели, может быть, судьбы Европы. Вот величайшее счастье, доступное женщине! К тому же Людвигу прочили место посла… Скажу прямо: я даже мечтала обратить его в православие.Иван Дмитриевич. Вы ревновали князя к другим женщинам?Стрекалова. Теперь это уже неважно.Иван Дмитриевич. Мне нужно кое о чем спросить камердинера. Пожалуйста, позовите его.Стрекалова. Сейчас.Иван Дмитриевич. Зачем ходить? Он у себя в каморке.Стрекалова. Не кричать же! Да он и не услышит.Иван Дмитриевич. И кричать не надо. Есть звонок.Стрекалова. Где?Певцов. Скажите честно, кто вас укусил?Поручик. Да не все ли вам равно! Может быть, это след любовной страсти?Певцов. А может быть, вы пытались кому-то зажать рот? Чтобы нельзя было позвать на помощь…
* * * Сбоку от изголовья княжеской кровати висела большая картина, изображающая трех обнаженных итальянок на фоне Везувия. Они стояли с крохотными кувшинчиками, в которых воды хватило бы только чай заварить. А итальянки из них собирались мыться. Вот она, хваленая европейская чистоплотность!Желтый, под цвет обоев, шнурок-сонетка проходил по стене за этой картиной. Снизу торчал лишь самый кончик. Он терялся в багетовых завитках рамы и со стороны был почти не заметен.Иван Дмитриевич еще раньше понял, что камердинер ни в чем не виноват. Ему-то зачем было бы оттаскивать князя от изголовья? Пускай бы звонил сколько влезет.Теперь можно снять подозрение и со Стрекаловой.Бедная! Тебя выставляли отсюда рано утром, как гулящую девку, даже без завтрака, ведь если б подавался завтрак, ты знала бы про этот шнурок. Твой возлюбленный нехотя вставал и в одном белье, позевывая, провожал тебя не далее чем до дверей гостиной. Затем, напившись кофе, нежился в постели, разглядывал голых итальянок, сличал их прелести с твоими: тут бы немного убрать, тут выгнуть покруче, а ты одиноко шла по улице, дрожа от утреннего морозца, и твой же собственный бывший лакей с гнусной ухмылкой на роже смотрел из окна тебе вслед.– Возможно, гроб еще не отправили на железную дорогу, – сказал Иван Дмитриевич. – Поезжайте в. посольство, проститесь.– В посольство? Никогда!– Знаете, – мягко заговорил Иван Дмитриевич, – прошлой весной у меня маменька из саней выпала, головой об лед. Не чаяли, что жива будет. Нет, поправилась. Тот свет повидала и назад пришла. Ну, я ее спрашиваю: «Как, маменька, страшно помирать?» А она мне: «Уж так сладко! Будто, говорит, каждую мою жилочку в бархат оборачивали…» Может, и у князя было вроде того.Иван Дмитриевич вообще жалел женщин. Просто так, без всяких причин, лишь за то, что они – женщины, хотя обычно хотелось пожалеть маленьких, воздушных, не таких, как Стрекалова. Но сейчас это могучее литое тело казалось беспомощным и слабым. Угораздило же ее!– У вас есть улики? – спросил онОна покачала головой:– Нет.– Ну-у, – протянул Иван Дмитриевич. – Тогда о чем разговор?– Но ведь вы сыщик! – она смотрела на него с каким-то вымученным кокетством, и в голосе ее звучали капризные нотки, словно речь шла о пустячном одолжении. – Уличите его!– И что дальше?– С этими уликами я дойду до государя. И обещаю не упоминать вашего имени.Уличить шефа жандармов? Безумная затея. Однако Иван Дмитриевич начал колебаться.– Я вам нравлюсь? – вдруг спросила Стрекалова, игриво-жалким движением поправляя прическу. – Помогите мне отомстить. Я буду вашей…– У меня жена есть, – хрипло сказал Иван Дмитриевич.Истошный вопль донесся из-за двери.– Он меня цапнул! – орал поручик. – Он! Приятель ваш! Путилин!Иван Дмитриевич выскочил в гостиную.– Признавайтесь! – бросился к нему поручик. – Это же вы меня укусили! Что молчите? Вы или не вы?– Или, может быть, князь фон Аренсберг, – сказал Певцов.– Вот вам! Видали? – поручик показал ему кукиш. – Хотите русского офицера козлом отпущения сделать? Перед австрияками выслуживаетесь?– Послушайте, поручик, – примирительно проговорил Певцов. – Скрыться от нас вы все равно не сумеете. Ступайте-ка в батальон, успокойтесь, обдумайте свое положение. Я подожду здесь.– Черта с два дождетесь меня!– В таком случае я приду за вами сам.– С лестницы спущу! – пообещал поручик.– Я приду не один… Рукавишников!Жандармский унтер с шашкой на боку вырос у порога.– А я, – распалился поручик, – подниму взвод моих молодцов!– Не советую, – сказал Иван Дмитриевич.– Ага! – обернулся к нему поручик, потрясая прокушенной ладонью. – Так вы нарочно оставили мне эту метину? Подлец! – Он с лязгом обнажил шашку и двумя ударами крест-накрест рубанул перед собой спертый воздух. Затем снес верхушку лимонного деревца в кадке. – Защищайтесь!– Чем? – Иван Дмитриевич спокойно наблюдал эти воинственные экзерсисы. Он чувствовал себя надежно защищенным собственной безоружностью.Обогнув стол, за которым сидел потерявший дар речи Певцов, поручик с разбегу притиснул к стене Рукавишникова, левой рукой вырвал у него из ножен шашку и через всю гостиную метнул противнику. Но Иван Дмитриевич даже и не подумал ее ловить. Он вбежал в спальню, захлопнул за собой дверь и встретил испуганный взгляд Стрекаловой.– У вас же револьвер есть, – напомнила она.Поручик уже держал в каждой руке по шашке. Одну из них он хотел насильно всучить своему врагу, чтобы иметь законное право шарахнуть его другой. Он пнул дверь, а когда отскочил назад, намереваясь ударить в нее грудью, Иван Дмитриевич предупредил:– Осторожнее! У меня револьвер.Опомнившись, Певцов мигнул Рукавишникову, они вдвоем сзади навалились на поручика, отняли шашки, заломили ему руки за спину.Опасность миновала. Иван Дмитриевич вышел из осады:– Что, брат? Видишь, каково за носы хвататься!– Подлец! – поручик зычно харкнул, собирая слюну. Но Рукавишников успел пригнуть ему голову, и плевок попал не в лицо Ивану Дмитриевичу, а на носок сапога.– Можно его в чулане запереть, – посоветовал прибежавший на шум камердинер. – Там окон нет.Втроем – Иван Дмитриевич в этом не участвовал – они поволокли поручика по коридору, но запихать его в чулан оказалось не так-то просто.– Иуды! – кричал он, цепляясь пальцами за косяки. – Куда вы меня?Певцов сопел и не отвечал. Дальнейший разговор пока не имел смысла.Тем временем Иван Дмитриевич вернулся в спальню.– Не огорчайтесь, – Стрекалова ласково погладила его по плечу. – Потом пошлете ему вызов… Вы что, подозреваете этого офицера?– Нет. У нас свои счеты.Он испытывал некоторую неловкость, но не перед поручиком – тот сам виноват, а потому что время для сведения личных счетов было неподходящее.– Я прилягу, – Стрекалова откинулась на подушки, ничуть не стесняясь его присутствия, словно то, что она посулила, уже произошло. – Потом пошлете ему вызов. Бедненький! Я видела, каких трудов стоило вам удержаться и не вступить в поединок.– Да, – пробормотал Иван Дмитриевич.– Значит, жизнь нужна вам, чтобы уличить убийцу? Или я не права? Ну, не отвечайте, не надо. В таком деле обязательства только мешают. Дайте мне вашу руку… У Людвига тоже были короткие пальцы, А у графа они тонкие, длинные и желтые, как лапша… Я хочу остаться здесь одна. Вы идите, идите. – Она с нежностью перекрестила его и отвернулась к стене.Стемнело. В гостиной Иван Дмитриевич подкрутил фитиль лампы, пламя вспыхнуло ярче, завоняло керосином, тень от» качнувшегося абажура пробежала по фарфоровым наядам на полке. Показалось, будто все они разом сделали книксен, приветствуя вошедшего Певцова.– Дайте вашу руку, – весело насвистывая, сказал он. – Дело кончено!– Вы так считаете?– Кончено, кончено! Ишь, за простаков нас держал. Купить хотел своей откровенностью. Весь, дескать, на виду , ешьте меня с маслом… Гогенбрюк! Гогенбрюк! – передразнил поручика Певцов. – Настоящий фанатик! И похоже, немного умом тронутый. В чем решил вас обвинить! А?– А вдруг я его и укусил?– Вы? – Певцов захохотал. – Теперь можно шутки шутить. Кто, кстати, эта особа в спальне?– Она любила князя…– Весомая женщина! И как он ладил с такой?– Прекратите, ротмистр! – вскинулся Иван Дмитриевич.– Да будет вам! Давайте лучше условимся о доле каждого из нас в этом деле. Подозрения ваши, улики мои. Согласны?– Скорее уж наоборот.– Пускай так, – Певцов легкомысленно отнесся к этому уточнению, не вникая в суть. – Надо бы отметить удачу. У князя найдется, я полагаю, что-нибудь горячительное. Он и по этой части был не промах. – Певцов пошарил в буфете, достал початую бутылку хереса и две рюмки. – Прошу к столу! Покойник только рад был бы угостить нас по такому случаю.Иван Дмитриевич к своей рюмке даже не прикоснулся, а Певцов выпил, чокнувшись с отражением в буфетной дверце и сказав при этом:– По-гусарски!Иван Дмитриевич вспомнил, что жандармские офицеры пслучают самое высокое в армии жалованье – не то по гусарскому, не то по кирасирскому окладу, и рассердился: было бы за что! Дармоеды!– Пейте, – усмехнулся Певцов. – Или думаете, что он не признается? Это я беру на себя. Таким людям главное, чтобы их подвиг оценили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19