Ты что, в самом деле нас за чеченцев принял?— А кто вас знает... Может, вы перекрашенные. Вон показывали недавно старика — десять лет в рабстве у чеченцев был. Даже забыл, как его зовут.— Напомним, — мрачно обронил Андрей.— Приехали, — сказал Пафнутьев. Машина остановилась у здания следственного управления. Первым вышел Андрей, распахнул заднюю дверцу машины и напористо произнес: — Прошу!Величковский вылез осторожно, чуть помедлив. Он тоскливо посмотрел по сторонам, механически бросил взгляд на свои туфли.— Так это же прокуратура? — жалобно произнес Величковский. Голос его сделался каким-то слабым, в нем не осталось и нотки того куража, с которым он совсем недавно показывал снимки девиц.— Ты что же думаешь, в прокуратуре туалета нет? — спросил Худолей, выбравшись из своей машины. — У нас тут все как у людей. Краны, правда, текут, пол мокрый, вода в бачках не держится, туалетную бумагу посетители воруют с такой скоростью, что невозможно уследить... А так все в порядке, все как у порядочных.— Если дело в этом, тогда другое дело, — облегченно протянул Величковский, но опасливость в его взгляде, скошенном, как у молодого жеребца, не исчезла. — А платить кто будет?— Еще сам доплатишь.— Как сам?!— Пошли, — Пафнутьев положил руку Величковскому на плечо. — Шутят ребята, понял? Шутки у них такие.— Таких шуток не бывает, — плиточник послушно поплелся к зданию.— Я с вами, Павел Николаевич? — крикнул им вслед Худолей. — А то вроде того, что...В ответ Пафнутьев, не оборачиваясь, махнул приглашающе рукой: давай, дескать, не отставай. И Худолей обрадованно бросился следом, будто опасался, что начальство передумает.— Прошу садиться, — сказал Пафнутьев Величковскому уже в кабинете.— А плитка...— О плитке чуть попозже. Сначала о людях.— Каких людях?— А вот об этих, — Пафнутьев бросил на стол пачку снимков.— Вы думаете, что я...— Нет, я вообще не думаю. Все, что можно, я в своей жизни уже передумал. Мне теперь нет никакой надобности заниматься этим пустым делом.— Каким? — не понял Величковский.— Думанием.— А ваш туалет, о котором говорил...— О нем тоже чуть попозже. У тебя есть фотография? — обратился Пафнутьев к Худолею, расположившемуся в углу кабинета.— Какая? — спросил тот, но тут же понял, о чем идет речь. Порывшись во внутреннем кармане пиджака, Худолей положил перед Пафнутьевым портрет Светы Юшковой. Снимок был сделан хорошим мастером — объемный свет, мягкие линии, подсвеченные со спины светлые волосы.— Да, — протянул Пафнутьев, рассматривая портрет. — Кажется, я начинаю тебя понимать.— В жизни она еще лучше.— Допускаю, — кивнул Пафнутьев. — Подойди, — сказал он Величковскому. — Знаешь этого человека?— О! — счастливо протянул Величковский. — Светка... Надо же где довелось свидеться!— Знаешь, кто это? — спросил Пафнутьев, делая успокаивающий жест Худолею, который напрягся в своем кресле, готовый вскочить и разобраться с этим долговязым фиксатым плиточником.— Говорю же — Светка Юшкова.— Откуда ее знаешь?— Общались.— В каком смысле?— А! Не то что вы подумали. Не мой человек. — Величковский бросил быстрый взгляд на пачку снимков, лежащих на столе. — Просто общались. Она это... Игорёвая.— Какая? — не понял Худолей.— Ну... В смысле человек Игоря. Зовут его так.— Фамилия?— Фамилия? — удивился Величковский. — Фамилия, — повторил он растерянно. — А я не знаю. Игорь, он и есть Игорь.— Хорошо, — Пафнутьев помолчал, не зная, что спросить, поскольку очевидных вопросов в разговоре с этим странным плиточником у него не возникало. — Хорошо... Квартира, которую ты сейчас ремонтируешь... кому принадлежит?— Игорю.— Он там прописан?— А вот этого не скажу.— Почему?— Потому что не знаю. — Величковский преданно смотрел Пафнутьеву в глаза, и тот понимал — не врет. Может быть, просто потому, что неспособен, не дано это ему, он, похоже, может произносить только ответы на четко поставленные вопросы. Но знал Пафнутьев и то, что можно отвечать прямо, правдиво, но при этом отчаянно лукавить.— Хорошо. — Пафнутьев медленно перетасовал пачку снимков. — Хорошо... Как же они согласились вот так сфотографироваться?— Я же говорил — уговоры у меня получаются! — воскликнул Величковский даже с некоторой горделивостью. — Доверяют они мне. Глупые, — добавил он для убедительности.— Так это твоя работа?— Вы имеете в виду...— Фотографировал ты?— Ну.— Послушай, Дима... Я понимаю, когда говорят «да», понимаю, когда говорят «нет». Но я не понимаю, когда говорят «ну»! Скажи мне, пожалуйста, что означает эта конская погонялка?— Какая погонялка? — Величковский был, кажется, испуган неожиданным вопросом.— Конская! Лошадиная! Кобылья! Жеребячья!— Вы же сами спросили...— Ты фотографировал этих толстозадых красавиц?— Ну.Пафнутьев обессиленно откинулся на спинку стула и некоторое время сидел, уставившись в противоположную стенку. Он прекрасно понимал значение злосчастного «ну», это было своеобразное, смягченное, но все-таки утверждение, то же «да», но с вопросом, дескать, да, согласен, но не окончательно, произнося «ну» вместо «да», человек как бы и соглашается, но оставляет себе запасной выход.— Где ты познакомился с Юшковой? — устало спросил Пафнутьев, уже не надеясь на ясный ответ.— Так она же ко мне пришла квартиру снимать!— Почему она пришла именно к тебе?— Я же сказал — Игорь направил. Она — Игорёвая. Чтобы вам было понятнее, могу сказать по-другому... Светка — человек Игоря.— Сколько ты с нее получал за квартиру?— Не надо меня дурить! — взвился Величковский. — Ничего я не получал! Ни копейки!— Сдавал квартиру даром?— Ничего я ей не сдавал! — выкрикнул Величковский и даже отвернулся обиженно, будто обошлись с ним незаслуженно грубо.— Чем же она с тобой расплачивалась? — спросил Пафнутьев, прекрасно сознавая, как к этому вопросу отнесется оцепеневший в углу Худолей.— Ничем! — Величковский все еще был обижен и не желал разговаривать с человеком, который задает такие неприятные, оскорбительные вопросы. — Говорю — ничем, значит — ничем. И вообще, ничего мне от нее не надо! Мне есть кому позвонить, с кем вечер провести, — он неуловимо быстро бросил взгляд на пачку снимков, которые все еще лежали на столе.— Прости, Дима. — Пафнутьев нащупал наконец тональность, с которой можно разговаривать с этим по-детски обидчивым человеком, — слова нужно подбирать уважительные, поскольку душа его желала пусть маленького, но восхищения со стороны людей грубых и бестолковых, неспособных даже установить унитаз в собственном туалете. — Прости, Дима, — повторил Пафнутьев для надежности, — но я не понимаю... Ты вложил в эту квартиру кучу денег, отремонтировал так, как мало кто может, ты же настоящий мастер... А потом отдаешь ее едва знакомому человеку, ничего за это не требуя... Объясни, пожалуйста!— Не вкладывал я в эту квартиру никаких денег! Не моя она. Это Игорёвая квартира. И деньги со Светки получал он. Светка сама ему эти деньги отдавала. — Обида Величковского с каждым словом таяла.— А в домоуправлении говорят, — начал было Худолей, но Величковский его перебил:— Тоже еще — домоуправление! Что им скажешь, то они и запишут! Игорь на меня записал эту квартиру, чтобы не платить много денег за излишки жилья — вот и вся хитрость.— Он не побоялся записать на тебя эту квартиру? Ведь ты можешь и не отдать?— Не побоялся. Во-первых, потому что он бандюга, каких свет не видел, а во-вторых, я бумагу подписал у нотариуса.— Какую бумагу?— Что на самом деле эта квартира принадлежит ему, а не мне.— А квартира, которую ты сейчас ремонтируешь? На кого записана? Тоже на тебя?— Нет, на меня нельзя. Тогда это будет уже вторая моя квартира, и платить придется по полной программе.— На кого же она записана?— Не знаю. Может, на Игоря, может, еще на кого... Мы с ним об этом не говорили.В этот момент в кармане Величковского запищал мобильный телефон. Он хотел было тут же вынуть его, но Пафнутьев с неожиданной ловкостью выскочил из-за стола и успел перехватить руку Величковского.— О том, что ты здесь, ни слова! Ясно?— А где же я?— Скажи, что в той квартире, что ремонт продолжается.— А если звонок как раз из квартиры?— Какой хитрый! — восхитился Пафнутьев. — Тогда скажи, что сидишь возле универмага на скамеечке и ешь мороженое.— Мороженое я люблю, — кивнул Величковский и нажал наконец кнопочку мобильника. Разговор был совершенно бестолковым.— Да! — кричал Величковский почему-то радостным голосом: видимо, был польщен проявленным к нему вниманием. — Конечно. Будь спок! — И вдруг осекся — похоже, прозвучал вопрос, касающийся его места пребывания. И Пафнутьев тут же угрожающе показал кулак — дескать, только попробуй скажи, где находишься, только попробуй.— Так это же самое... На месте! Ну как где, где всегда... Возле универмага. Ну как что... То, что и всегда... Мороженое ем, ванильное. Почему не нормальный голос... Как всегда. Мороженое еще не успел проглотить. Погода? Летная погода. Да ничего я не пудрю... Какой телевизор! Мне сейчас только телевизора не хватает. Хорошо, посмотрю, я всегда эти передачи смотрю... Доложу! Звони вечером, все как есть доложу! Ну, пока.Сунув мобильник в карман, Величковский ссутулился, уставившись взглядом в пол, и, казалось, забыл и о Пафнутьеве, и о Худолее.— Кто звонил? — нарушил Пафнутьев молчание. — Игорь?— Ага, — кивнул Величковский, все еще не отрывая взгляда от пола.— Как у него там?— Нормально.— Погода хорошая?— Там всегда хорошая погода.— Южное побережье? — продолжал допытываться Пафнутьев.— Северное, — неожиданно сказал Величковский.— Да-а-а? — протянул Пафнутьев, стараясь вложить в это слово как можно больше удивления, может быть, даже потрясенности. И, кажется, добился своего — Величковский вскинул голову, горделиво оглянулся на Худолея: дескать, и ты должен знать, откуда мне иногда звонят. — Северное побережье Италии.— Рановато он собрался на отдых, там еще холодно, — заметил Пафнутьев.— А он и не отдыхает.— Работает?— Можно и так сказать.— Девочки?— С чего вы взяли? — насторожился Величковский.— Так ты же сам и рассказал, — обращаясь на «ты», Пафнутьев точно рассчитал — доверительность интонации часто срабатывает лучше, чем самые коварные вопросы.— Надо же... А я и не заметил.— В квартире рассказал, где мы встретились. Даже на выбор предложил некоторых, — Пафнутьев взял со стола пачку снимков и снова положил их на место. — Вот эти красавицы... Ты ведь с любой можешь связаться?— Ну.— И любая откликнется?— Еще как!— Тогда вот что, — Пафнутьев встал из-за стола, решительно подтащил парня к своему стулу, усадил, положил перед ним пачку снимков, ручку. — Садись и пиши! На обороте каждого снимка. Как зовут, куда звонить, где живет... Ну, и так далее.— А я не помню, — попытался было отвертеться Величковский, но Пафнутьев был неумолим.— Сам предложил? Сам. Мы твоим девочкам такую жизнь устроим, такой спрос обеспечим... Они будут визжать от счастья. Тебя подарками завалят в знак благодарности.— Точно? — Губы Величковского медленно расползлись в улыбку, обнажив золотые фиксы. — Может быть, кого-то из них нет в городе...— Подождем.— Или не согласятся...— Уговорим. Ты умеешь уговаривать? Сам говорил, что умеешь. Авось и у нас получится.— Только это самое, — посерьезнел Величковский. — Не насильничать.— Ты что, старик?! — вскричал потрясенный Пафнутьев. — Посмотри на меня! Посмотри на Валю! — И он кивнул в сторону Худолея. — А Андрея в машине видел? Ему в кино предлагали сниматься! Может быть, и твои красавицы на экран попадут!— А что, можно?— Нужно! — отсек Пафнутьев слабые сомнения Величковского.— Тогда это... Может, и я в кадре окажусь?— Да тебе только захотеть!Дальнейшее происходило в полной тишине. Слышалось только усердное посапывание Величковского. Он вынул из своей сумки маленький блокнотик и, сверяясь с ним, старательно вывел на оборотной стороне снимков имена, фамилии, возле некоторых указал даже телефоны.— А адреса? — спросил Пафнутьев.— Зачем вам адреса? Я их и сам не знаю. Все они из Пятихаток. Какие у них там улицы и переулки — понятия не имею. Покажете фотки — вам каждый дорогу поможет найти.— Известные, значит, девушки?— В определенных кругах.— И тебя все знают?— Меня? — весело удивился Величковский. — Да я только появлюсь — через два часа Пятихатки на ушах! Я у них, как принц на белом коне. Они же не знают, как мне вкалывать приходится, не знают, что ночую где попало, ем где перепадает. Они думают, что я крутой. — Величковский счастливо засмеялся. — Поэтому эти красавицы и липнут ко мне, просят в город их забрать, пристроить где-нибудь! Потому и фотографируются в чем мать родила. Скажешь, ножку поверни — поворачивает, скажешь, чтоб заросли сбрила — тут же!— Значит, они знают, на какую работу ты пристраиваешь?— А что ж тут догадываться? Конечно, знают.— И соглашаются?— С восторгом! И меня готовы благодарить всем, что у них в наличии имеется.— Везучий ты мужик! — простонал в своем углу Худолей.— А я вообще ничего! Никто не жаловался! И на подарки не скуплюсь.— Лифчики-трусики?— Думаешь, мало?! Они же в Пятихатках и этого никогда не видят! За коробку конфет лягут с кем угодно, какую угодно позу примут!— Шоколадных конфет? — серьезно спросил Пафнутьев.— Да какая разница! Была бы коробка!— А родители?— Какие там родители! Они счастливы хоть на время здыхаться от этих детишек.— Здыхаться? Это как?— Ну... Избавиться. Передохнуть. Дух перевести. Вы что думаете, я тут дуркую перед вами?— Дуркую? — уточнил Пафнутьев.— А! — Величковский весело махнул рукой, — Это я опять сбился. Дуркую — значит, валяю дурака, придуриваюсь... — Видимо, механически, не совсем понимая, что он делает и насколько это уместно, парень достал черную коробочку, открыл ее и тщательно протер свои и без того сверкающие туфли.Пафнутьев некоторое время с удивлением наблюдал за ним, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом собрал снимки, убедился, что на обороте каждого указаны имя, фамилия, и спрятал все их в стол.— Теперь они от вас никуда не денутся! — одобрительно хохотнул Величковский.— От меня вообще никто никуда не девается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48