Азазел, как обычно, появился с пронзительным визгом. Независимо от того, как часто мы с ним видимся, я оказываю на него неизгладимое впечатление. Полагаю, он закрывает глаза, чтобы не ослепнуть от моего великолепия.
Вот и Азазел – ярко-красный, двухсантиметровый, с крошечными рожками и длинным острым хвостом. Сегодня он выглядит необычно – к хвосту его привязана длинная голубая лента. На ней так много колечек и завитушек, что я не могу их все разглядеть.
– Что это, о Защитник Беззащитных? – спрашиваю я, ибо ему очень нравится этот бессмысленный титул.
– На банкете, – самодовольно произносит Азазел, – отметили мои заслуги перед народом. Разумеется, мне пришлось надеть зплатчник.
– Сплатчник?
– Нет. Зплатчник. Первая согласная звонкая. Ни один уважающий себя мужчина не позволит себе явиться на церемонию награждения без зплатчника.
– Ага, – понимающе кивнул я. – Официальная одежда.
– Конечно, официальная. На что еще это похоже?
На самом деле зплатчник походил на обыкновенную голубую ленточку, но я почувствовал, что говорить этого не стоило.
– Выглядит строго и со вкусом, – отметил я. – По странному совпадению именно о формальных тонкостях я и хотел сегодня побеседовать.
Я рассказал ему историю Уинтропа, и Азазел уронил несколько крошечных слезинок. Когда чьи-нибудь невзгоды напоминают его собственные, он становится чрезвычайно мягкосердечным.
– Да, – наконец произнес он, – формальности могут замучить кого угодно. Я не стал бы говорить об этом с первым встречным, но зплатчник причиняет мне массу неудобств. В частности, он затрудняет вращательные движения моего замечательного хвостового придатка. Но что делать? Появиться на официальной церемонии без зплатчника – значит вызвать настоящий скандал. Тебя вышвырнут на тротуар, да так, что ты еще и подскочишь.
– Можно ли как-нибудь помочь Уинтропу, о Надежда Скорбящих?
– Думаю, да, – неожиданно жизнерадостно произнес Азазел. Обычно, когда я обращаюсь к нему с мелкими просьбами, он пытается раздуть из них целое дело, долго описывает возникающие сложности и проблемы. – По правде говоря, в моем мире, как, очевидно, и на вашей ничтожной грязной планете, никому не нравятся формальности. Они являются отголоском садистского воспитания с раннего детства. Достаточно удалить крошечный участок мозга, известный в моем мире как нервный узел Зудко, и личность немедленно возвращается к природной лени и апатии.
– Можешь ли ты вылечить Уинтропа?
– Конечно, если ты нас познакомишь. Надо оценить его умственные способности, какими бы они ни оказались.
Устроить встречу оказалось совсем не сложно. Отправляясь на очередной обед с Уинтропом, я положил Азазела в карман куртки. Мы выбрали бар; весьма удачный выбор, поскольку посещающих бостонские бары пьяниц трудно смутить выглядывающей из кармана красной рожей с рожками. Эти выпивохи и в трезвом состоянии видали вещи пострашнее.
Уинтроп Азазела не заметил, ибо последний обладал способностью затуманивать сознание человека, чем всегда напоминал мне твою манеру писать, дружище.
Как бы то ни было, в определенный момент мне показалось, что Азазел приступил к работе, ибо глаза Уинтропа широко раскрылись. Очевидно, внутри его что-то происходило. Никаких звуков я не слышал, но глаза его выдавали.
Результаты не заставили себя долго ждать. Спустя неделю Уинтроп заглянул ко мне в гостиницу.
– Уинтроп, – сказал я, – ты выглядишь жутко расхлябанным.
И действительно, одна из пуговиц на воротничке была расстегнута.
Рука его непроизвольно потянулась к пуговице, но потом Уинтроп тихо проворчал:
– Ну и черт с ней. Мне все равно. – Затем, так же тихо, он добавил: – Я порвал с Гортензией.
– О боже! – воскликнул я. – Почему?
– Все произошло из-за пустяка. В понедельник я отправился к ней на чай в воскресных туфлях. Просто недосмотрел. Не заметил, и все. Кстати, многое стало ускользать от моего внимания. Это меня волнует, Джордж, но, к счастью, не сильно.
– Если я правильно понял, оплошность заметила Гортензия?
– В ту же секунду, ибо она столь же наблюдательна, как и я. Вернее, столь же наблюдательна, как я раньше. И вот она мне заявляет: «Уинтроп, вы обуты не надлежащим образом». Не знаю почему, но ее голос подействовал на меня раздражающе, и я ответил: «Я имею право обуваться так, как мне того хочется, а вы, если вам что-то не нравится, можете ехать в Нью-Хейвен».
– Нью-Хейвен? Почему в Нью-Хейвен?
– Отвратительное место. Насколько мне известно, там расположен какой-то паршивый общеобразовательный институт – не то Йельский, не то Джельский, точно не помню. Будучи до мозга костей радклифовской женщиной. Гортензия восприняла мое замечание как оскорбление только потому, что я намеревался ее оскорбить. Она поспешно вернула мне увядшую розу, которую и подарил ей еще в прошлом году, и объявила нашу помолвку расторгнутой. Кольцо, однако, она оставила себе, справедливо заметив, что оно обладает реальной стоимостью. Вот так.
– Мне жаль, Уинтроп.
– Не жалей, Джордж. Гортензия плоская, как доска. У меня нет тому прямых доказательств, но визуально она кажется вогнутой. Не то что Черри.
– Что за Черри?
– Не что, а кто. Это великолепная женщина, мы познакомились совсем недавно. Вот где, должен тебе заметить, выпуклая особа. Полное ее имя Черри Ланг Ган. Она принадлежит к роду Лангов из Бенсонхойста.
– Бенсонхойста? Где это?
– Не знаю. Думаю, где-то на задворках нации. Черри говорит на причудливом диалекте, развившемся на основе английского языка. – Уинтроп глуповато улыбнулся. – Она называет меня бойчиком.
– Почему?
– Потому, что в Бенсонхойсте это слово означает «молодой человек». Я стараюсь как можно быстрее овладеть этим языком. Если ты, например, захочешь сказать: «Приветствую вас, сэр, рад вас видеть» – как, по-твоему, это будет звучать?
– Так и будет.
– В Бенсонхойсте ты бы сказал: «Привет, паря». Коротко и ясно, понял? Ну ладно, я хочу, чтобы ты ее увидел. Приглашаю тебя на обед завтра в Лок-Обер.
Мне было очень интересно повидать Черри, к тому же не в моих привычках пропускать обед в Лок-Обере. Так что на следующий вечер я прибыл на место задолго до назначенного срока.
Вскоре после меня в зал вошел Уинтроп в сопровождении весьма выпуклой молодой дамы, в которой я без труда узнал Черри Ланг Ган, принадлежащую к роду Лангов из Бенсонхойста. У нее была чрезвычайно узкая талия и роскошные бедра, которыми она покачивала как на ходу, так и стоя на месте. Если бы в тазу дамы находилась сметана, она бы давно превратила ее в масло.
У Черри были кудрявые волосы пугающего желтого цвета и пугающего красного цвета губы, бесконечно перекатывающие жвачку.
– Джордж, – произнес Уинтроп, – познакомься с моей невестой Черри. Черри, это Джордж.
– Ооччнпрятн, – сказала Черри. Слов я не разобрал, но по резкому носовому произношению понял, что она пришла в восторг от возможности со мной познакомиться.
В течение нескольких минут мое внимание было поглощено Черри. Кое-что в ней стоило рассмотреть поближе. Как бы то ни было, от меня не ускользнуло, что Уинтроп растрепан. Пиджак расстегнулся, галстука не было вовсе. Приглядевшись, я заметил, что на пиджаке не хватало пуговиц, а галстук все-таки был, но оказался заброшен за спину.
– Уинтроп, – пробормотал я и показал на галстук. Слов я не находил.
– Меня тягали за галстук в банке.
– Как это – тягали?
– Сегодня утром я решил не утруждать себя бритьем. Вечером я собирался на обед, и мне все равно пришлось бы бриться после работы. Вот я и рассудил, что с утра бриться незачем. Разве я не прав, Джордж?
– Абсолютно прав, – кивнул я.
– Короче, они заметили, что я не побрился, и после недолгого разбирательства в кабинете президента (нелепое и противозаконное судилище, если хочешь знать мое мнение) меня подвергли вот такому наказанию. Выгнали из банка и швырнули на жесткий бетон Тремонт-авеню. Я подпрыгнул два раза, – добавил он с едва заметной гордостью.
– Но это же означает, что ты лишился должности! – в ужасе воскликнул я. Мне частенько доводилось сидеть без работы, и я знал, что увольнение влечет за собой определенные трудности.
– Верно, – кивнул Уинтроп. – Теперь у меня ничего не осталось, кроме биржевых акций, ценных бумаг и земли, на территории которой возводится Центр Благоразумия… ну и, конечно, Черри.
– В натуре, – хихикнула Черри. – Я бы не стала дергаться, если бы не бабки. Считай, что я тебя заарканила, Уинтроп.
– Заарканила? – переспросил я.
– Полагаю, она имела в виду таинство брака, – пояснил Уинтроп.
Вскоре после этого Черри отправилась в туалет, а я заметил:
– Уинтроп, это прекрасная женщина, наделенная замечательными формами, но, если ты на ней женишься, от тебя отвернется вся Новая Англия. С тобой не станут разговаривать даже в Нью-Хейвене.
– И не надо. – Он поглядел по сторонам, потом наклонился и прошептал: – Черри учит меня сексу.
– Я думал, ты это уже прошел, Уинтроп.
– И я так думал. Оказалось, что существуют специальные курсы, причем такой глубины и интенсивности, о которых я вообще не подозревал.
– Где же она сама этому научилась? – поинтересовался я.
– Представь, меня это тоже взволновало. И я спросил Черри напрямую. Не стану скрывать, у меня закралась мыслишка, что у нее был опыт общения с другими мужчинами, хотя это почти исключено, учитывая ее утонченное воспитание и невинность.
– Что же она тебе ответила?
– Что в Бенсонхойсте женщины знают о сексе с рождения.
– До чего же удобно!
– Да. Мне было двадцать четыре, когда я… Ладно, забыли.
Как бы то ни было, вечер получился весьма поучительным.
Должен сказать, что после него Уинтроп стремительно покатился вниз. Как оказалось, действительно достаточно удалить узел, отвечающий за формальности, и вольностям уже нет предела.
Как я и предсказывал, с ним порвали отношения все уважаемые люди Новой Англии. Даже в Нью-Хейвене, где расположен позорный общеобразовательный институт, о котором Уинтроп говорил, содрогаясь от отвращения, прослышали про его случай. На стенах Джейла или Джуйла – уже не помню, как правильно называется эта богадельня – появились веселые и оскорбительные надписи типа: «Уинтроп Карвер Кэбуэлл закончил Гарвард».
Как вы прекрасно понимаете, все уважающие себя выпускники Гарварда встали на дыбы, поползли даже слухи о возможном нападении на Йейл. В штатах Массачусетс и Коннектикут готовились призвать резервистов, но кризис, к счастью, миновал. Горячие головы в Гарварде и в той дыре – опять забыл название – сообразили, что война изрядно попортит их одежду.
Уинтропу пришлось бежать. Он женился на Черри, после чего молодожены удалились в маленький домик в Фа-Рокэвей, где, судя по всему, находилась Ривьера Бенсонхойста. Там Уинтроп и жил в полной безвестности, окруженный внушительными остатками своего богатства и Черри, чьи волосы с годами стали каштановыми, а фигура заметно раздалась.
У них родилось пятеро малышей; похоже, Черри явно переусердствовала в обучении Уинтропа сексу. Детей, насколько я помню, звали Пойл, Хойбат, Бойнард, Гойтруда и Пойси, отличные бенсонхойстские имена. Что же касается Уинтропа, то теперь его знают и любят как «Неряху из Фа-Рокэвея». На официальных церемониях он предпочитает появляться в старом поношенном банном халате.
Я терпеливо дослушал рассказ до конца и, когда Джордж замолчал, заметил:
– Ну вот. Еще одна история с ужасным концом, случившаяся благодаря твоему вмешательству.
– С ужасным? – негодующе переспросил Джордж. – С чего ты решил, что у нее ужасный конец? Я заезжал к Уинтропу буквально на прошлой неделе. Он сыто рыгает над кружкой пива, похлопывает себя по животу и рассуждает о том, как он счастлив. «Свобода, Джордж, – говорит он. – Я обрел свободу и чувствую, что некоторым образом я обязан этим тебе. Даже не знаю, откуда взялось это чувство, но я не могу от него отделаться». Уинтроп заставил меня взять десять долларов. Он предложил их от чистого сердца, и я не стал отказываться, чтобы его не обидеть. Кстати, это напомнило мне, дружище, о том, что ты тоже задолжал мне десятку. Помнишь, ты предлагал пари, что все мои истории имеют плохой конец?
– Такого пари не помню, Джордж, – ответил я.
Джордж закатил глаза.
– До чего же удобно устроена у некоторых людей память! А ведь случись тебе выиграть – ни за что бы не забыл. Неужели я должен записывать такие мелочи, чтобы избавить тебя от неуклюжих попыток избежать расчета?
– Хорошо, хорошо, – проворчал я, протягивая ему десятидолларовую купюру. – Я не обижусь, если ты не возьмешь.
– Я понимаю, что ты говоришь это от чистого сердца, – ответил Джордж. – Но я-то знаю, что ты обидишься, и не могу этого допустить.
С этими словами он положил деньги в карман.


Конец

Я пристально наблюдал за читающим мой рассказ мистером Нортропом.
Лицо его было мрачнее обычного, за все время он ни разу не засмеялся и даже не улыбнулся, хотя я знал, что рассказ получился очень смешной.
Закончив, он перечитал рукопись снова, на этот раз гораздо быстрее. Затем посмотрел на меня, и в глазах его вспыхнула откровенная враждебность.
– Ты сам это придумал, Кэл?
– Да, сэр.
– Помогал тебе кто-нибудь? Были ли куски, которые ты переписал из других рассказов?
– Нет, сэр. По-вашему, рассказ не смешной?
– Все зависит от чувства юмора, – кисло ответил мистер Нортроп.
– Разве это не сатира? Считаете, что получилось не смешно?
– Мы не станем это обсуждать, Кэл. Отправляйся на место.
Остаток дня я провел в своей нише, размышляя над несправедливостью мистера Нортропа. Мне казалось, что я написал именно то, что он от меня ожидал, и у него не было причин для недовольства. Я не понимал, что могло не понравиться мистеру Нортропу, и злился на него.
На следующий день приехал техник. Мистер Нортроп вручил ему рукопись.
– Прочтите, – сказал он.
Техник прочитал рассказ, несколько раз рассмеялся, после чего с широкой улыбкой вернул рукопись мистеру Нортропу.
– Кэл сочинил?
– Да.
– И это всего лишь третий его рассказ?
1 2 3 4 5