Таким образом, Мыльников и Тамара получили некий маленький задаток, а потенциальные покупатели образец товара.
После этого они погрузились уже на этот кораблик и поплыли дальше по Днепру.
Из Киева все они уезжали уже с украинскими паспортами.
Кузнецов сразу же после Киева начал настойчиво выяснять у Патрика, почему именно так все произошло.
– Куда мы снова плывем? Почему нельзя было переправить библиотеку из Киева самолетом? Почему нельзя было произвести расчет с ними уже в Киеве? Почему нельзя было встретиться в Киеве же с более высокопоставленными, чем Патрик, представителями Белого Интернационала?
Примерно такие вопросы в разных вариантах задавал Кузнецов.
Патрик поначалу не мог найти некоего правильного тона и правильных убедительных формулировок. Чувствовалось, что это у него самого вызывает досаду. Тем в большей степени злился и досадовал Кузнецов.
Но где-то перед Запорожьем у них состоялся наконец-то разговор, во время которого взаимопонимание было достигнуто.
– Видишь ли Святослав, – сказал тогда Патрик. – Мне кажется, что ты неправильно оцениваешь Белый Интернационал. Ты прямо-таки думаешь, что мы чуть ли не Мировое Правительство, что мы всесильны. Что стоит стране освободиться от тоталитаризма и пережитков социализма советского, китайского или кубинского образца, как тут же появляемся мы и начинаем чуть ли не командовать.
Это не так. Более того, если бы это было так, нам бы просто нечего было делать. Сиди себе и жди, пока очередной пещерный режим, как у вас изящно выражаются, не обосрется и не рухнет сам под тяжестью собственного идиотизма.
А мы тогда приходили бы на готовенькое. Как, опять же у вас говорят, все в белом.
Но, во-первых, такого уровня могущества не достиг даже Запад в целом. Официальный, сильный и богатый Запад. А во-вторых, мы сами на Западе не командуем. Мы сами что-то вроде полуоппозиции. На самом Западе нам многое не нравится. И, что существеннее, мы многим не нравимся.
И мы боремся за некие цели как внутри самого Запада, так и в странах, которые только присоединяются к западному миру. Боремся, чтобы они вступили в цивилизованное сообщество как можно более соответствующими нашим взглядам и целям. И это особенно важно для нас. Ибо именно такие страны могут стать нашей главной опорой. Мы сразу делаем их не частично своими, а своими целиком.
Понимаешь!
– Прекрасно понимаю. И должен сказать, идея более чем здравая.
– Хорошо, что ты все так правильно понял, но я продолжу. Да, на Украине Запад переиграл Россию, пытающуюся сейчас возродить у себя, да и во всем вашем СНГ то, что у вас называют «совком».
Но, во-первых, переиграл не окончательно. Здесь еще масса полевых агентов и агентов влияния Кремля. А, во-вторых, победил Запад, а не Белый Интернационал. И на Украине на уровне идей это тоже хорошо понимают.
Поэтому возможности наши тут хотя и значительно больше, чем в России, но они не безграничны. Вот так придти с вашими сундуками в аэропорт и потрясая мобильником, из которого доносился бы командный голос некоего начальника, симпатизирующего нам, погрузиться в самолет и улететь без прохождения формальностей, мы не можем.
Мы сами здесь не столько дипломаты, сколько агенты. Хотя нам и симпатизируют многие в украинской верхушке и украинских спецслужбах. Но ведь не только нам! Есть и люди прямо противоположных взглядов!
Поэтому действуем мы именно как агенты.
Теперь представив эту ситуацию, осознай свою позицию. Кто ты?
– Мне кажется, что мы это давно обговорили. Мы в некотором роде русский отряд Белого Интернационала.
– Правильно! Правильно. Так вот, представь себе, нужно провести определенную операцию. Для этого нужно подтянуть, деньги, связи и полевых агентов. Деньги и связи мы подтянули. А полевых агентов не хватает. Ба, да у нас здесь под рукой целый русский отряд! Впрягайтесь в выполнение общей задачи, ребята! А вы в ответ, – да нет, мы только туристы. И требуем обеспечения комфортных условий путешествия у туроператора.
Это, что ли, твоя позиция?
– Нет, ты чего Патрик сдурел?! Да когда русские так себя вели? Да если говорить о делах самоорганизации белых людей, то вспомни, как самоотверженны были русские добровольцы в армии буров во время англо-бурской войны. Как русские капитаны спасали бурских и русских пленных с цейлонских каторг.
Если мы встаем под знамена, то бьемся до конца. Разумеется, если сами встали под эти знамена, а не под дулами пулеметов сталинских заградотрядов.
– Браво, Михалыч! – сказал Патрик, ибо частенько звал профессора так.– А то, я уж думал, что вы, установив с нами контакт, уляжетесь на печи, и будете думать, что даже национальную антиимперскую революцию в России за вас сделают некие толпы «агентов Белого Интернационала», или хотя бы «агентов Запада». Нет, ребята! Деньгами, крышей на Западе, поддержкой в мировых СМИ, иногда конкретной помощью по частным вопросам, типа моей помощи вам при вывозе этой библиотеки, поможем.
Но национальную революцию у себя в стране делать вам самим. А если оказались за бугром, в одной упряжке с нашими бойцами, то тяните эту упряжку наравне с ними как полевые агенты.
– Я понял, дружище. И рад, что мы объяснились. Но почему ты это не сказал сразу и прямо. Мы готовы рисковать, стрелять и плыть хоть до Кейптауна, – тут Патрик как-то многозначительно улыбнулся, – но чтобы нам четко поставили задачу. Пойми теперь и ты. Допустим, ты приглашаешь меня на пикник. Я прихожу на полянку, а она пристрелена снайперами врага.
Они, естественно, начинают в меня палить. А вы их тем самым вычисляете и потом уничтожаете.
Так вы скажите прямо: «Михалыч, надо выйти на эту полянку и побыть живой мишенью». Я даже о своих шансах спрашивать не буду, выйду и спляшу под их прицелами что угодно. Да еще и х…м помашу.
При этих словах Патрик рассмеялся. Улыбнулся и Кузнецов. И продолжал:
– И если после таких плясок я не выживу, я вам, летя в страну Вечного Лета, даже слова упрека не брошу. Надо, так надо. На войне, как на войне.
Но скажите прямо, мать вашу! Не используйте втемную! Уважайте в нас надежных соратников, а не лохов.
Патрик задумался.
– Отлично, что мы с тобой, наконец, поговорили. Знаешь, ваша страна представляет сейчас одну из точек, нажав на которую, можно вызвать изменение ситуации во всем мире. И Белый Интернационал это понимает. Вы нам очень важны как равноправные соратники, находящиеся на направлении главного удара.
Нам очень важно найти с вами взаимопонимание. И мы его находим. В том числе и сейчас. В этом разговоре. Твои замечания я считаю справедливыми. И могу пообещать, что они будут учтены.
С другой стороны я рад, что ты лучше понял, что же такое Белый Интернационал. Теперь еще раз определимся, кто есть кто.
Ты и твоя команда.
Кузнецов хотел его прервать уточнениями, но Патрик как будто поняв, что он хочет сказать, опередил его.
– Я уже понял, что твоя команда это Алексей и Виталий. Тамара вам симпатизирует, а Семен ваш временный попутчик. Скорее надежный, хотя я могу и ошибаться, но вам нисколечко ни симпатизирующий.
Итак, твоя команда это одновременно и продавцы весьма ценного товара, за который Белый Интернационал готов заплатить, и полевые агенты этого самого Интернационала, которые обеспечивают доставку этого товара, и верхушка будущего русского отдела этого Интернационала.
Так что ты одновременно и простой продавец краденного, и командир отделения охраны некой частной международной структуры, и генерал ордена, член совета директоров той же самой структуры.
– Четко, Патрик, четко. Молодец. Теперь все точки над «i» расставлены. Теперь, как говорил наш Суворов, я знаю свой маневр.
– Должен сделать комплимент твоим ребятам. Они выше всяких похвал. Вот это бойцы! Ни одного вопроса. Спокойствие, полное доверие шефу, энтузиазм, интерес. Ради такого контингента мы и будем помогать Руси. Без таких парней Белый мир не сможет выжить.
– Спасибо на добром слове, Патрик.
И вот теперь они плыли уже по Каховскому водохранилищу. По пути отдыхая, и развлекаясь, как могли. Хотя пистолеты, после консультаций с коллегами Патрика в Киеве, решено было оставить. Более того, они из них еще и постреляли немного на каком-то стрельбище, привыкая каждый к своему стволу.
– Ценю твой энтузиазм, – ответил Патрик на реплику Кузнецова.
Между тем, левый берег немного придвинулся, и им стали видны большие обрывы из красной глины. Обрывы состояли как бы из долгой череды гладко отполированных водой глинистых колонн.
– Смотри, Патрик, какое интересное явление природы, – сказал Кузнецов.
– И все же, Михалыч, нет более красивого явления природы, чем женщина.
– Что, не прочь полюбоваться на прелести Тамары и жаждешь, чтобы она вышла сейчас позагорать рядом с нами?
– Ни в коем случае, Михалыч! Это же такой стресс, видеть такую прелесть и не обладать ей. Говорю тебе, как биолог по базовому образованию. При таких стрессах, выбросы катехоламинов превышают их выброс при электрошоке в разы.
– А что такое катехоламины?
– Долго объяснять, профессор.
– Ладно, но все равно звучит заманчиво.
– Так что пусть лучше уж ваш Семен не выпускает ее из койки. А то мы все здесь скончаемся от разрыва сердца. Кстати, мне кажется, что если бы в программу олимпиад был включен спортивный секс, наш подполковник уже мог бы претендовать на участие в этом виде спорта. В начале нашего путешествия он начинал как новичок. А теперь, судя по всему, становится мастером. Впрочем, с таким тренером.
Он многозначительно замолчал.
– Слушай Патрик, чисто ради моего просвещения, что на Западе джентльмены вот так могут обсуждать даму?
– Обиделся?
– Нет, интересуюсь.
– Отличный вопрос, Святослав. Отличный. Видишь ли, на Западе нет абсолютов. В принципе можно все, но в соответствующем месте, в соответствующее время и в соответствующей форме. Византийский абсолют создан для идиотов. Которым нельзя доверить оценку ситуации и определение что в данном случае можно, а что нельзя. Поэтому для верности лучше сразу все запретить. А если не все, то как можно больше.
– Поразительно верное понимание этой сволочной модели жизни. Ну, ничего, мы еще врежем по нему и нашей библиотекой и нашей политикой.
Рядом раздался шорох. Они разом обернулись и увидели, что размягченные полуденным солнцем и интересной беседой не заметили, как к ним подошла Тамара.
Она была ослепительно красива. Сейчас, под ярким южным солнцем ее волосы показались Кузнецову несколько более светлыми, чем казались раньше. Не светло-каштановые, а цвета слегка потемневшей меди. Ну, а фигура! Фигура ее была просто идеальной. В плавках у Кузнецова сразу возникло напряжение.
– Мальчики, хотите пари?
– Согласны, княжна.
– Сто против одного, что вы сейчас говорили о бабах.
Она легко и упруго присела рядом с ними, опершись спиной о какую то бухту истрепанных, но промытых дождями и забортной водой, просушенных солнцем канатов.
– Не испачкаешься, княжна, они могут быть грязными? – сказал Кузнецов, показывая на канаты.
– Не беспокойся, я прежде, чем примоститься здесь, посмотрела, куда сажусь. Но не уходи от ответа.
– Пари не корректно. Это очевидно, как закон всемирного тяготения. Разумеется о бабах.
– И по причине присутствия на борту только одной из них, вы перемывали косточки именно ей.
– Неужели подслушивала?
Она засмеялась.
– Нет, просто догадалась. Эх, мальчики, по уму, по нашему ведьмовскому обычаю, надо бы мне здесь всех вас обиходить. Но, извините, Семен не поймет.
– Извиняем, княжна. Хотя такое признание для нас несколько необычно.
– Вам надо еще очень много в себе пересматривать, прежде чем стать неоязычниками. Византийскую заразу надо из себя выдавливать по капле. Чехов говорил, что выдавливать надо раба. Он просто не понимал, что раб и столь обожаемый в России «раб Божий» это одно и то же.
– Эх, мальчики, – продолжила она после небольшой паузы, – беда многих политических реформаторов в том, что они не понимают роли настоящей женщины в любом проекте. Тем боле роли ведьмы.
Последнее слово она проговорила медленно, как бы прислушиваясь к себе, и резко вскочила.
Их кораблик дал гудок, потом другой.
– Тревога, мальчики, – тихо сказала она и кинулась внутрь корабля.
– Ты що, сказився! – раздался истерический голос за бортом слева по курсу.
Кузнецов и Святослав резко вскочили. Их корабль продолжал давать гудки, но не обращая на них внимания, ему наперерез шла убогая лодчонка, как будто желая их протаранить. Мужик, сидевший там ругался на южно-украинском суржике, мешая русские и украинские слова, осыпая бранью их капитана, который якобы таранил его лодку.
Слева по борту, но уже сзади, нарастал шум мотора. К ним подходил милицейский катер.
– Остановиться! – приказали с катера.
Капитан отдал соответствующий приказ в машинное отделение и корабль стал.
– Святослав, прикрывать меня до последней возможности. Я должен успеть дозвониться, – шепнул Патрик, исчезая в люке.
Катер ловко пришвартовался. Из него на палубу быстро взобрались три человека. Четвертым был тот мужичок с лодки, который при ближайшем рассмотрении оказался отнюдь не плюгавым. Подтянутый, жилистый, быстрый в движениях, с цепким, настороженным взглядом.
Пришедшие быстро рассыпались по палубе. Старший подошел к невысокой рубке.
– Капитан, вы уклонились от рекомендованного фарватера, и чуть не протаранили эту лодку. Поворачивайте в Верхний Рогачик. Там составим соответствующий протокол. Кстати, проверим правильность оформления груза.
Старший говорил по-русски. Без южного акцента.
– Командир, если составлять протоколы, то лучше в Великую Лепетиху, там ваше отделение.
– Прекратите пререкания! Выполняйте!
Пришедшие, среди которых человек с лодки вел себя как свой, между тем быстро обшарили палубу и устремились к люку. Кузнецов неловко стал у них на пути.
– В чем дело, панове? – спросил он, мешая тому, кто хотел пройти вовнутрь. – Корабль зафрахтован мною, это мой груз и почему вы по такому надуманному основанию меняете курс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52