Заулыбался даже. Кофе и чего покрепче предложил. Ну и переводчика, ясное дело, вызвал.После длительного разговора, в ходе которого высокие договаривающиеся стороны успели пообедать, а заодно и поужинать, местный начальник перезвонил куда-то и долго о чем-то с кем-то разговаривал, тоскливо поглядывая в сторону нашего героя, уничтожающего запасы его коньяка и сигар. Коньяк, кстати говоря, по словам офицера, был весьма недурен, хотя сигары, даром что в ящичке из палисандрового дерева лежали, дерьмовыми оказались. Ну да не о том речь.Не прошло и суток, как герой наш был со всеми воинскими почестями доставлен в расположение своей части. Обошлось, как ни странно, без участия советских дипломатов, выдачи выездных и въездных виз. Даже без нот протеста и прочих демаршей. Интернациональный долг Разве что самый ленивый да равнодушный не высказался сегодня на тему интернационального долга. Его понимания и трактовки. Вопросу этому посвящены тысячи фильмов, телевизионных передач, книг, газетных и журнальных статей, в которых авторы как хотят и как умеют изгаляются по поводу тех, кто честно и добросовестно нес службу. Загонял куда-то очень далеко инстинкт самосохранения и логику. Выполнял приказ и, бывало, расплачивался за это жизнь. А бывало, оставался жив. И даже сохранял чувство юмора — уникальное, доложу я вам, средство против стрессов. На войне как на войне, одним словом.К новичкам на передовой бывалые фронтовики всегда относились с каким-то особым, трепетным чувством. Только что прибывших в район боевых действий берегли, как могли, открывали все известные способы сохранения жизни, посвящали в бытующие в той или иной части суеверия. Ну и угощали, естественно. Как положено.Импровизированный стол, накрытый на двух составленных вместе ящиках с минами, поражал обилием и разнообразием. Помимо непременных, густо смазанных тавотом жестянок с тушенкой, крутого армейского хлеба, соли и внушительного вида стеклянных банок с какой-то мутной жидкостью здесь были в изобилии представлены дары местной флоры, в которой цветом и запахом выделялись абрикосы. Огромные, на мой непросвещенный взгляд, неправдоподобно оранжевые, налитые медовой мякотью, прозрачные на просвет.Специально для нас, только что прибывших с «Большой земли», новые товарищи раздобыли водки, которую старший по воинскому званию офицер — подполковник в немыслимых где-нибудь в Союзе кроссовках — разлил, тщательно дозируя, в две алюминиевые кружки. Для нас с товарищем. Себе хозяева налили той самой мутной жидкости из нехилых стеклянных банок.— Будем! — выдохнул подполковник в кроссовках и залпом осушил содержимое своего стакана.— Будем! — эхом отозвались остальные присутствующие, среди которых я с удивлением обнаружил не только офицеров, но несколько сержантов и рядовых, и выпили.Хлебнули жидкости из кружек и мы с приятелем. В смысле, набрали в рот, проглотили было и… задохнулись! Хозяева не пожадничали и плеснули нам неразбавленного медицинского спирта. Миллилитров по 250—300.«Предупреждать надо!» — хотелось сказать мне, но отказавшийся повиноваться артикуляционный аппарат сумел выдать лишь нечто нечленораздельное.— Воды! — прохрипел мой приятель.И тут же услужливые руки бывалых фронтовиков протянули нам новые кружки, из которых мы с жадностью начали пить. Чтобы убедиться, что и на сей раз жидкостью, предложенной на «запив», был все тот же спирт. Страшно дефицитный, кстати говоря, вообще, а на передовой — особенно.Мгновенно обмякшие, мы с приятелем еще какое-то время пытались изображать присутствие за столом, но довольно быстро вырубились, забыв, надо отметить, о естественных страхах, испытываемых нами в течение всего полета и усилившихся после приземления под плотным минометным огнем, когда местные партизаны отмечали наше прибытие.Довольно скоро я узнал, что подобному обряду «посвящения» подвергаются все без исключения военнослужащие, прибывающие в соединение, контролирующее один из важнейших стратегических пунктов театра военных действий. «Хозяева» предпочитали употреблять «бормотуху» собственного приготовления, являющуюся продуктом форсированного брожения практически любого вещества. Гнали ее из местных фруктов и леденцов, из хлеба и овощей, но наибольшей популярностью пользовалась «помидоровка» — брага, изготовленная из томатной пасты с добавлением дрожжей и сахара. Приготовленное подобным образом сусло сливалось в плотно закрывающуюся емкость, которая, в свою очередь, крепилась к импровизированной центрифуге — диску поднятого на высоту домкрата колеса. Для ускорения химических процессов брожения, так сказать. И неплохо получалось. Хотя я сам, честно говоря, предпочитал «кишмишовку». Или что-нибудь «цивильное», если удавалось вырваться в крупный населенный пункт и выменять бутылку «Столичной» на пригоршню-другую каких-нибудь минералов у наших специалистов, наводнивших местные, партийные, властные и специальные органы заброшенной на окраину цивилизации страны.— Лазурит! — настойчиво утверждал начальник штаба, высказывая собственную точку зрения по поводу причин, заставляющих советское командование раз за разом бросать в кровавую мясорубку ущелья новые части. — Это единственное место в мире, где добывают подобные минералы!— Какие там минералы! — не менее настойчиво возражал начальник разведки, грузно навалившись грудью на складной стол, застеленный крупномасштабной картой местности. — Генштабу нужен полигон для обкатки людей и новых образцов боевой техники! Сам ведь знаешь, за одного битого двух небитых дают.— Ничегошеньки вы, мужики, не понимаете, — подключался к разговору замполит. — Мы должны решительно пресекать происки США и НАТО в любой точке Земного шара! У нас тоже есть «зоны жизненных интересов», и наш противник обязан знать, что для их защиты мы ни перед чем не остановимся!— А как же люди? — подал голос сержант, после смерти штатного замполита роты временно исполняющий его обязанности. — Что мне ребятам говорить после вчерашнего, когда «вертушки» не появились и через сутки с тех пор, как батальон попал в окружение?Несмотря на то, что война смела все прежние представления об уставных взаимоотношениях, а офицеры и солдаты давно уже научились выстраивать новые, оптимальные для боевых условий, сержант говорил негромко. Хотя в его голосе слышалось злость. И страшная усталость. Люди очень устают от войны. Бред Бред, свидетелями и невольными участниками которого все мы стали всего несколько лет назад, застал меня в одном из регионов бывшего некогда единым и нерушимым Союза. В регионе, где разворачивались наиболее драматические события нашей новейшей истории.Даже пытаться не буду анализировать происходившее в те кошмарные годы — пусть этим занимаются те, кто все это время просидел в мягких креслах неплохо обставленных кабинетов. Или те, кто считает, что действительно все понимает, а, понимая, может, и должен обо всем сказать. Только не я.Я ка-те-го-ри-чес-ки отказываюсь что-либо понимать, зная, что понять —значит простить. А я, как и тысячи, десятки тысяч моих братьев, товарищей, друзей, врагов, никому и ничего не собираюсь прощать. Бог простит. Если посчитает нужным.Ежедневный разбор очередных суток боевых действий поразительно напоминал привычную картину учений. На стене карта ТВД с синими и красными стрелами условного обозначения действий своих войск и войск условного противника. Перед картой — генерал в полевой форме с указкой в твердой руке, докладывающий об итогах проведенной операции, потерях в живой силе и боевой технике. И только то, что генерал не заглядывает в обычные для учений «точняки» — бумажные полушки с подготовленными штабом колонками цифр — свидетельствует о том, что никакое это не учение. Это война. Война не между «синими» и «красными», не советских войск против натовских, а своих со своими.По другую сторону передовой генерал, бывший однополчанин и близкий друг этого генерала, точно так же стоит у карты с указкой и докладывает об итогах очередного дня напряженных боев. О потерях в живой силе и боевой технике. И тоже без «точняка» в руке. Потому что все без исключения цифры не «высосаны из пальца» штабистами, а навечно запечатлены в его памяти со срывающихся на крик слов командиров подчиненных частей.И в окопах по обе стороны ставшей в одночасье спорной границы сидят не «бумажные» взводы, роты, батальоны и полки, а все еще живые люди. Которые еще вчера служили в соседних подразделениях и дымили в одной курилке. А сегодня стреляют друг в друга боевыми патронами. Давят танками. Жгут огнем батарей залпового огня. Вкапывают в землю тяжелыми авиабомбами.Это — не учения. Это война. Развязанная в одном месте, она очень быстро перекидывается в другое. И бывшие соседи, друзья, братья начинают вкапывать друг друга в землю. Замешивая на крови взаимные обиды и претензии. Забывая не только прошлое добро, но даже причины их нынешнего разделения на разорванные линией фронта, враждующие, непримиримые стороны. По обе стороны передовой — солдаты. Я много раз подолгу и внимательно смотрел на этих солдат. На солдат подобных бредовых войн. И очень долго не мог понять, что именно в их поведении вызывало у меня щемящее чувство тоски и безысходности. И только совсем недавно, по прошествии нескольких лет после моей последней командировки в очередную «горячую» точку понял, что. Они не шутили. И не смеялись… Прощай, оружие! Я нисколько не сожалею по поводу того, что уволился из армии. И не держу обиду на сановных идиотов в военной форме, которые в свое время превратили Вооруженные силы в «отстойник» для тупых и ленивых, освоивших единственную науку — урвать побольше, сделать поменьше, а главное — суметь угодить.Было все это в нашей армии не так давно. Не уверен, что не осталось этого и сегодня, хотя со все большим удовольствием узнаю от бывших сослуживцев о ветрах перемен, долетевших и до этого, самого консервативного по определению, института нашего общества. И жду не дождусь, когда служба в Вооруженных силах самой могучей страны в мире вновь станет не только почетной обязанностью, но и самым здоровым инструментом становления мужчины. Патриота. Человека.Не одно поколение моих предков посвятило жизнь службе Отчизне. Не так давно уволился из армии мой старший сын. Все еще состоит в рядах Вооруженных сил младший. Точно знаю, что будут служить Родине и мои не родившиеся еще внуки. И дети моих внуков. И с успехом бороться с непременным для любого закрытого общественного института маразмом. Отличным знанием дела, примерным его выполнением и шуткой. А как же иначе?!А вообще-то военная служба в нашем роду, как и в тысячах других российских семей, во все времена была чем-то само собой разумеющимся. Как честь. Как воздух. Как родная земля.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17