Железная рама кабины устояла, и тяжелое навершие не обрушилось, а лишь продавило потолок. Сквозь большую щель он увидел внутренность шахты, уходившей высоко вверх.
Когда металлический звон от упавшего троса стих, за перегородкой, отделявшей подвал от шахты, раздались голоса. Привстав на колени, Таштемир вытащил пистолет.
— Как думаешь, ему конец? — спросил кто-то надтреснутым фальцетом. Голос показался Таштемиру очень знакомым.
— Что тут думать, — просипел испитый бас. — Ты сам видел, как все это летело. Там отбивная котлета.
— Все же откроем. Паук велел для надежности пристукнуть его по башке, чтобы подольше не опознали. Давай шевелись! — скрипнул фальцет. — Сейчас «скорая» подрулит, уже позвонили.
Створки кабины заскрипели: снаружи их чем-то подцепили и стали с силой раздвигать. В открывшуюся щель Таштемир увидел вдруг давнего знакомца, Шамшира, уголовника, имевшего три судимости. Когда тот замахнулся ломиком, выстрелил не целясь в жирное пузо, обтянутое засаленной джинсовой курткой.
Оттолкнув падавшее на него тело, Таштемир выскочил в полуосвещенный подвал и увидел перед собой растерянного сообщника Шамшира. Тот сразу поднял руки вверх:
— Сдаюсь, не стреляй!
Таштемир с детства не любил драк и никогда не бил первым. Но тут дракой и не пахло. Кулак Таштемира попал точно в челюсть противника, отшвырнул его к стенке подвала. Второй удар — рукояткой пистолета — пришелся упавшему по темени.
Все еще сжимая пистолет, он выскочил на лестничную клетку, затем пересек двор и затаился за углом дома. Из своего укрытия он видел, как к подъезду подкатила и, резко тормознув, остановилась «скорая помощь». Распахнулись дверцы, и трое мужчин в белых халатах бросились к подъезду. Кто их вызвал? К кому? К Калмыкову или к нему, Иргашеву? Чья рука режиссировала эту трагедию? То, что он угодил в засаду, сомнений не было.
Сейчас должна появиться и милиция. Пора было уходить.
Таштемир стремительно рванулся к «скорой», распахнул дверцу.
— Эй, эй! — окликнул его водитель и запнулся, увидев черный глаз пистолета. — Ты… ты чего, парень?
Таштемир прыгнул на сиденье и повел стволом:
— Вперед!
— Куда?
Только теперь к водителю пришел настоящий испуг.
— Вперед! — повторил Таштемир. — И быстро! Хочешь жить — лети, понял?
Машина сорвалась с места. У первого же перекрестка со светофором капитан приказал:
— Включи мигалку! И направо.
У поворота с Кокандской улицы на Сарысапскую Таштемир вдруг скомандовал:
— Стой! И вылезай. Ну, быстро!
Дальше он вел машину сам. Промчавшись пару кварталов, притормозил, выключил двигатель и выскочил из кабины.
Он бежал по узким, хорошо знакомым с детства проходам между глинобитными заборами индивидуальных усадеб, пока не оказался на Большой Ферганской. Здесь, в почтовом отделении, размещался телефонный переговорный пункт.
Войдя в душную, пропахшую табаком и потом фанерную кабину и притворив за собой дверь, Таштемир ненадолго испытал облегчение.
Отдышавшись, он набрал номер. После двух длинных гудков на том конце линии ответили:
— Рыскулов, слушаю.
Таштемир сдвинул язык влево, прижал его кончик к нижним зубам и шепеляво проговорил:
— Салям, Мирзабек!
— Пулат? Ты, что ли? — спросил дежурный по управлению, называя имя коллеги, которому Иргашев изумительно подражал.
— Узнал! — довольно прошепелявил Таштемир. — Что там у нас новенького?
— Ищем, — коротко сообщил Рыскулов. — Результатов — никаких. Хитрый, итвачча!
Таштемир судорожно сжал трубку. Впервые сослуживец назвал его итваччой — сукиным сыном, вложив в это слово нескрываемое презрение. Совладав с эмоциями, спросил:
— За что ты его так, Мирзабек? Все же свой…
— «Свой?!» Да я бы его… — Рыскулов грязно выругался, — своими руками удушил, шакала! Ты видел Бакалова? Нет? А я видел. Он ему две пули прямо в лоб всадил. «Свой»…
У Таштемира перехватило дыхание.
— Где это случилось, Мирзабек?
— Прямо в его кабинете. Сволочь!
Таштемир отодвинул трубку от уха, словно она стала вдруг нестерпимо горячей. Вот, выходит, какое на него навесили дело! Теперь старые товарищи видят в нем предателя и врага. С трудом сдерживая волнение, спросил:
— Где Юсуф Салимович, не знаешь?
— Полковник Султанбаев, — Рыскулов заговорил официальным тоном — видимо, в дежурку зашел кто-то из начальства, — с девяти будет в доме у товарища Караханова. Только просил без крайней нужды не беспокоить. Так что если хочешь что-то доложить — теперь до утра.
Неожиданно смелая мысль пришла Таштемиру в голову. Мысль настолько дерзкая и на первый взгляд безрассудная, что усомниться в возможности ее осуществления он не мог.
Выйдя из отделения связи, Таштемир направился к городскому парку, со времен первых пятилеток носившему название «Парк Федерации». Если пересечь этот лесной массив под углом, можно быстро оказаться на Крестьянском проспекте, почти у цели, которую он себе наметил.
Без помех миновав несколько тенистых аллей, на которых в эту пору не отваживались появляться самые отчаянные смельчаки, Таштемир вышел к озеру и сразу понял, что снова попал в ловушку.
Двое парней в черных тюбетейках, расшитых белыми узорами, в белых рубахах с закатанными рукавами и в джинсах, похожие друг на друга, как близнецы, ленивым шагом вышли из-за домика лодочной станции, отрезая капитану дорогу назад. Со стороны моста, пересекавшего канал Рамадан, таким же ленивым шагом приближалась к нему еще одна парочка.
После того, что произошло в доме Калмыкова, Таштемир не сомневался ни на мгновение, кто они и что у них на уме. А когда первые двое приблизились так, что в оранжевом свете фонарей можно было разглядеть их лица, все стало ясно. Первым шел Касум Пчак, уголовник, уже три дня сидевший в областном СИЗО. Его появление в парке свидетельствовало о чем угодно, только не о побеге. Если бы этот тип рвал когти из-за решетки, в городе его и духу бы не было. Не пошел бы Касум внаглую на капитана, который выпас и лично взял его в кишлаке Ачикудук.
Но коль скоро матерый уголовник вышел на охоту в открытую, стало быть, на нее ему дали милостивое разрешение. Кто и почему — это Таштемир теперь знал.
Свои шансы он не оценивал безнадежно, но одному принять на себя четверых, даже если бы дело шло по-честному, на кулачки… У наступавших же намерения были категорические, и они даже не пытались их маскировать.
Уклониться от встречи у Таштемира не оставалось никакой возможности, поэтому он выбрал позицию поудобнее: подошел к стене пивного павильона, который с начала перестройки перестал функционировать из-за исчезновения страшного зелья, и прижался к нему спиной.
«Близнецы» в тюбетейках, хмуро улыбаясь и поигрывая обрезками велосипедных цепей, подходили все ближе и ближе. Таштемир сунул руку в карман, но это нисколько не испугало противников. К несчастью, участников засады не успели предупредить, что у капитана есть при себе оружие, хотя до засады в доме Калмыкова Султанбаев лично убедился — пистолет Иргашева остался там, где ему положено было храниться.
Спокойно вытащив пистолет, Таштемир окликнул Касума:
— Все, Пчак, стой! Кончай игру, иначе…
Невысокий скуластый блатарь, заходивший слева, отчаянным голосом выкрикнул: «Ур! Бей!» — и, взмахнув цепью, бросился на Иргашева. Тот, будто отмахиваясь от назойливого комара, кинул руку в его сторону и спустил курок. Оранжевым сполохом блеснул выстрел. Тяжелое тело, остановленное пулей в движении, потеряло точку опоры и плашмя рухнуло на землю, едва не задев головой ботинки капитана.
— Кто еще? — спросил Таштемир. — Ну?
— Не стреляй, — сказал Пчак, опуская руку, и шайка стала отступать. Целя пистолетом то в одного бандита, то в другого, Таштемир как бы подгонял их.
Когда белые рубахи исчезли в зарослях серебристо блестевшей джиды, Таштемир, даже не глянув на убитого, бросился к мосту через пруд, за которым начинались угодья совхоза «Гигант Азии», чьи фруктовые сады вплотную подходили к границам разросшегося города.
Стало совсем темно. Таштемир двигался быстро, но осторожно, выставив вперед руку. Он боялся напороться на низко свисавшие ветви деревьев. По пути срывал наугад яблоки и с хрустом грыз одно за другим — кислые и сладкие, крупные и мелкие. Голод уже давно давал о себе знать, не стоило упускать возможность подкрепиться.
Описав по саду широкий полукруг, Таштемир оказался у выхода на шоссе, которое подковой охватывало город и предназначалось для транзитного транспорта. Держась обочины, так, чтобы в любую минуту можно было укрыться за стволами шелковицы, росшей вдоль дороги, он направился к сверкавшей впереди россыпи огней. Там находился микрорайон Кокагач.
4
Усадьба Собира Кадыровича Караханова, вождя областной государственной торговли, народного депутата и патриота, занимала без малого два гектара прекрасной земли в центре городского квартала. От назойливого любопытства соседей ее ограждал высокий бетонный забор, от непрошеного внимания градостроителей оберегало высокое положение домовладельца и его друзей. Ретивого городского архитектора Садыкова, который вдруг решил, что частная усадьба плохо вписывается в облик современного микрорайона, Караханов катапультировал из его служебного кресла с такой силой и скоростью, что в городе никто не знал, где удалось приземлиться чудаку, не понявшему смысла «перестройки».
Дом, располагавшийся в глубине тенистого сада у небольшого пруда, выложенного голубой плиткой, снаружи выглядел как типичная азиатская постройка — глинобитные стены, плоская крыша. Зато над совершенствованием интерьера славно поработали архитекторы и мастера из обеих столиц — республиканской и союзной. Здесь блестели лаком паркетные полы, стены украшали фотообои, в гостиной, отражая свет хрустальных люстр, сверкал мрамор отделки. Короче, дом Караханова выглядел этаким Гарун-аль-Рашидом, который дешевым плащом дервиша прикрывал роскошные одеяния халифа.
В доме Караханова часто гудели многолюдные пиры, участников которых сюда доставляли на черных «Волгах». Здесь, на айване — деревянной веранде над прудом, — великие мужи, глотая ароматный плов, обсуждали судьбы народа и определяли рамки дозволенной ему нормы счастья и демократии.
Именно к Караханову, гордо носившему имя Эмира, и решил прорваться Иргашев, когда узнал, что у того будет вечером в гостях полковник Султанбаев.
Сложность этого предприятия была очевидной, ибо смельчака, который попытался бы проникнуть через забор в сад Эмира, ожидала малоприятная встреча с двумя бурибосарами — огромными волкодавами с отрезанными ушами и обрубленными хвостами. Эти звери отличались особой свирепостью и постоянно бегали в узком коридоре, отгороженном от забора густой сеткой.
Подготовку к атаке неприступной усадьбы Иргашев начал задолго до того, как подошел к нужному месту. Петляя по закоулкам Кокагача, он увидел возле одного из домов собачонку, жившую в картонной коробке из-под телевизора. Это была кудлатая сучка-дворняга, уже несколько лет обитавшая возле добрых людей и исправно дарившая радости всем кобелям квартала. Подойдя к коробке, Таштемир погладил собаку, кем-то ласково названную Акшей — Белянкой, и та, удивленная таким обхождением, выгнула спину и блаженно прикрыла глаза. Таштемир снял с брюк пояс и, сделав петлю, накинул его собаке на шею. Акша встала и с готовностью пошла за ним.
К усадьбе Эмира он подошел со стороны переулка.
Сюда выходила стена сарая, примыкавшего к забору.
Взобравшись на разлапистый карагач, Таштемир подтащил следом за собой я доверчивую Акшу. По толстой ветви они перебрались на крышу сарая. Четкие бурибосары мгновенно уловили запах постороннего и с надрывным лаем кинулись ему навстречу. В этот момент Таштемир освободил дворняжку от ремня и спустил ее на сторожевую полосу.
Веселая кудлатая дама, неожиданно возникшая перед волкодавами, сбила их деловой настрой. Инстинкт продолжения рода подавил чувство собачьего долга. Могучий запах зовущей плоти забил все остальные чувства, еще минуту назад вызывавшие желание бежать, хватать, рвать на части.
Когда Акша и оба кобеля скрылись во тьме сада, Таштемир спокойно спустился на землю, пересек собачью тропу, ловко перемахнул через сетку и вскоре оказался в непосредственной близости от дома. Укрываясь в густой тени деревьев, он пробрался к его боковой стене и по приставленной к ней лестнице поднялся на плоскую крышу. Ступая как можно мягче, капитан пересек ее наискось.
Теперь ему стал виден айван, покрытый дорогим красным ковром. Подобрав под себя ноги, на нем сидели трое — сам хозяин, худолицый, остроносый и желчный, Аман Рахимбаев, директор ликеро-водочного завода, толстопузый, со щеками отвисшими почти до самых плеч, и полковник Султанбаев.
Говорил Караханов. Голос его звучал вяло, слова цедились бесцветные, тусклые: ни ясных интонаций, ни эмоций.
— Так куда он делся, этот ваш Иргашев? Как вы считаете, Юсуфжон? Не мог же человек исчезнуть, как дух. Это не спирт, который неизвестно как испаряется со складов нашего уважаемого друга Рахимбаева.
Директор ликеро-водочного завода радостно заржал, затряс жирными щеками.
— Почему его упустили твои недоноски?
— Скоро возьмем, — сказал Султанбаев с уверенностью. — Мы ближе к цели, Собиржон Кадырович, чем вам кажется.
— Я думаю, что ты сейчас от нее куда дальше, чем считаешь, — сказал Караханов, и в его голосе прозвучала, наконец, плохо скрываемая угроза.
— Не давите на меня, Собиржон. Мы все в одной, команде. Больше того, я иду впереди всех. Прикрываю, как это говорят, грудью. Незачем меня пугать и подталкивать. А что касается недоносков, как вы назвали моих парней, так ваш Рузибаев среди них. Поэтому разделите свои упреки с ним…
Караханов побагровел. Такое ему никто не смел бросить в лицо. Все, даже Султанбаев, никогда ни словом, ни жестом не намекали, что могут встать вровень с ним, державшим вожжи власти в своих руках.
Кто их всех здесь поит, кормит, одевает, позволяет им баловаться с бабами, менять их без счета, не заглядывая при этом в кошелек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17