«Что вы сказали?» — спросил Таштемир и беспомощно улыбнулся. В тот миг он почти ничего не слышал: последний выстрел Карабалта сделал у самого его уха.
То обстоятельство, что на выстрелы не последовало ответа, вдохновило шайку. Касум, ощутив себя полководцем, громко орал, отдавая команды. Сама возможность открыто вести охоту на милиционера доставляла ему садистское удовольствие.
— Ахмак, заходи слева! Обойди гада, шлепни его в спину! Вы, остальные, закручивай вправо! Чтобы никуда не смылся, мент деланый!
В тот момент, когда Таштемир выглянул из-за укрытия, Касум снова выстрелил. Пуля ударила в скалу, и колючие крошки впились в лицо. Таштемир провел ладонью по щеке и увидел на пальцах кровь. Все сомнения, с которыми еще минуту назад боролся Таштемир, мигом уступили место решимости вести бой.
Перекатившись, он рывком сменил позицию, упал и из-под острого выступа скалы выглянул в сторону противника. Метрах в двадцати увидел Касума. Неловко пригибаясь, тот прыгал по каменной россыпи. В руках он держал двустволку. Бандит нервничал, не в силах угадать, где, с какой стороны и какая опасность его ждет.
На этот раз Таштемир уже не опустил оружия.
После его выстрела Касума развернуло боком и швырнуло на камни.
И сразу нависла тягучая тишина. Три оставшихся бандита затаились там, где их застал выстрел.
Вдруг раздался громкий истерический голос:
— Дашдемир, не стреляй! Я выйду, говорить буду!
— Выходи! — крикнул в ответ капитан. Только теперь, когда Плечистый так своеобразно назвал его по имени, Таштемир угадал в нем азербайджанца Гусейнова, который носил кличку Гордаш. Он был одним из местных конопляных заправил, державших в руках заготовку наркотического сырья.
Гусейнов, чуть прихрамывая на правую ногу, приподняв руки, чтобы показать свои мирные намерения, вышел из укрытия.
— Что тебе, Гордаш?
— Не стреляй, Дашдемир! И не бойся. Мы за тобой дальше не пойдем.
— Я не боюсь! — прокричал Таштемир. — Можете наступать.
— Ты не так понял. Нам вся эта охота не по душе. Это Пчак всех тянул за собой.
— Хорошо, Гордаш. Я видел, как он вас тянул и как вы бегали, стараясь меня окружить. Но не в этом дело. Что ты еще хотел сказать? Говори!
— Отпусти нас, Дашдемир. Мы прямо сейчас пойдем назад. Пчак подох, и мы тебя ловить не обязаны.
— Аи, какой ты сознательный стал, Гордаш!
— Я такой был всегда, начальник. Не люблю крови.
— Хорошо. Скажи, кто с вами четвертый? — спросил Таштемир, имея в виду Худышку.
— Не знал? — удивился Гордаш. — Со мной Ахмак и Николай Шишка. Из Келеса. Так мы поладим, Иргашев?
— Черт с вами! — крикнул Таштемир. — Я ухожу. И не вздумайте за мной увязаться.
— Что ты, начальник! Нам самим надо когти рвать.
Когда фигура Иргашева скрылась за гребнем водораздела, Гордаш мелкими шажками, бочком, бочком, приблизился к Касуму. Тот лежал, уткнувшись лицом в щебенку. Гордаш ногой перевернул тело кореша на спину. Увидев разбитое лицо, брезгливо сплюнул.
Нагнувшись, пошарил у мертвеца за пазухой, вынул плотный продолговатый сверток, замотанный в грязный бязевый лоскут. Взвесил на ладони.
Спутники Гордаша подошли к нему вплотную.
— Тут двадцать кусков, — сказал Шишка и облизнул губы. — На рыло по шесть с половиной.
— Гет вере вере, болюр пенжере, — сказал Гордаш раздраженно. — Всем давать, не успеешь штаны снимать. Тебе, Шишка, и Ахмаку хватит по шести. Мне — восемь.
— Мне шести хватит, — согласился Ахмак. — Я не жадный. А вот сделать мента мы должны.
— Должны? — спросил Шишка удивленно. Он достал пачку «Явы», протянул напарникам. Те тоже вытянули по сигарете. Закурили. Выпустив струю дыма, Шишка сказал: — Вот что, корешки. Я не знаю, какие карты у вас на руках. Лично у меня — шестерки. И держать вист с такой картой будет только вислоухий осел. Пока был жив Касум, я играл. Под его тузы. Теперь катись оно все на шишку!
— Слушай, это нехорошо, — сказал Ахмак, мучимый чувством долга. — Надо мента делать. Касум договаривался. Мы деньги получили…
— Керим! — воскликнул Шишка с жаром. — Последний раз ты зарезал двух овец. И на том припух. Значит, тебе и мента резать. А я по другому профилю. За мной был долг Пчаку, я и пошел. Теперь Касума нет, моего долга тоже. Я ни с кем, кроме Касума, шить мента не договаривался и ответа ни перед кем держать не собираюсь.
— Я тоже, — сказал Гордаш. — И вообще, влезли мы в дело вонючее. Когда один мент велит пришить другого — это нечисто. Конец будет нам всем. Помяните мое слово. Если, конечно, не оторвемся отсюда.
— Гордаш прав. — Шишка сплюнул под ноги. — Надо обрываться и отбегать подальше. И манал я этот Бешарык на веки вечные. Воняет там. Воняет…
— Раз вы так решили, — сказал Ахмак обреченно, — куда мне одному? Уж лучше я вам шашлык устрою. Сейчас пойду отару прощупаю…
14
Просторный кабинет тонул в полумраке. Первый заместитель председателя кабинета министров Гафур Давлатович Акмоллаев засиживался на рабочем месте допоздна, не зажигая множества ярких светильников.
Только настольная лампа бросала свет на стену и освещала рельефную карту, которая висела за спиной заместителя премьера.
Саидходжаев кинул беглый взгляд на коричневые жгуты хребтов, похожие на узловатые корни старого карагача. Они оплели и стянули земли республики в тугой узел. В одном месте карта была протерта пальцами до картонного основания. Там, в узости ущелья, между двух кряжей лежал кишлак Гульхона, где во славу республики полсотни лет назад родился нынешний великий государственный деятель — Гафур Давлатович Акмоллаев. Это он, постоянно показывая землю своих предков дорогим гостям из других республик и из-за рубежа, и протер карту.
Сейчас Акмоллаева занимали отнюдь не государственные проблемы. Его любимое, хотя и незаконное, детище «Бадам» оказалось под угрозой, и его надо было спасать, не теряя времени, не жалея средств.
Пробежав бумагу, поданную Саидходжаевым, Акмоллаев поднял взор.
— Звонил Хамдамов. Вести неутешительные. Они не могут справиться с этим…
— Я знаю, — склонил голову Саидходжаев. — Я давно говорил, что наша милиция ни к черту не годится. Разогнать их всех и набрать новых. Хорошо платить, но и строго требовать.
— Это будущее, профессор. Меня волнует настоящее. Как вы считаете, что представляет непосредственную опасность для нашего дела? Пресса?
Акмоллаев не назвал, о каком именно деле он думает, да этого и не требовалось. Оба прекрасно знали, о чем идет речь и какие последствия для обоих могут возникнуть в случае неконтролируемого сбора информации прессой, которая словно с цепи сорвалась и ради сенсаций не щадит никого, даже людей очень и очень уважаемых.
— Опасность большая. Гафур Давлатович. Я не располагаю точными сведениями, но, судя по некоторым факторам, события могут уподобиться селю. В потоках грязи утонет доброе дело. Представьте, что будет, если станут известны те гарантии, которые нами даны итальянцам… Потом факт продажи рублей. Поэтому я бы на всякий случай предупредил друзей в РОССИИ. Чтобы они знали о существующей опасности для деловых контактов и приняли меры. Ведь этот безумец именно туда и рвется. Он верит, что в столице ему помогут…
— Я звонил Роженцеву, — сказал Акмоллаев. — Он забеспокоился. Считает, что в случае возникновения скандала это больно ударит по многим. Просил поскорее нейтрализовать этого авантюриста.
— Боюсь, паша милиция его упустила.
— Это, как говорят, деструктивная критика. Я жду от вас деловых предложений.
— Предложение одно, Гафур Давлатович. В суре Корана «Корова» есть мудрые слова: «И сражайтесь на пути аллаха с теми, кто сражается с вами… И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда. Если же они будут сражаться с вами, то убивайте их: таково воздание неверным!» — Мудрые мысли, — сказал заместитель премьера задумчиво. — Должно быть, это наша ошибка, что столько лет мы не давали читать Книгу людям и ее идеи остались неузнанными.
Он помолчал, раздумывая, потом спросил:
— Но не слишком ли круто мы берем? Может, постараться взять Иргашева живым? И разобраться, откуда появилась у Бакалова информация? Выявить источники утечки, перекрыть их. Разве это для нас не важно?
— Вы глубоко правы, Гафур Давлатович. Однако в нынешней ситуации мы просто лишены возможности поступать гуманно. Сегодня главное — закопать Иргашева вместе со всем, что ему завещали Тураев и Бакалов. И вот в этой связи встает вопрос о создании собственной службы безопасности «Бадама».
В этот момент нежным серебряным звоном тренькнул телефон. Величественным движением руки Акмоллаев снял трубку.
— Слушаю. — Прижав ладонью микрофон, негромко пояснил Саидходжаеву: — Фикрат Хамзаевич. — Но тот и так уже догадался, что звонит президент республики.
— Да, — усердно кивал головой заместитель премьера. — Да, конечно. У меня сейчас Саидходжаев. Да, да, понял, Фикрат Хамзаевич!
Положив трубку, Акмоллаев повернулся к Саидходжаеву.
— Президент просит нас приехать к нему на вторую дачу. Вы готовы?
— Кто из нас скажет, что он не готов, если просит сам президент? — ответил профессор, втайне надеясь, что, возможно, такой ответ будет приятен не только Акмоллаеву.
Час спустя, вырвавшись из душного города, государственные мужи на черном стремительном лимузине въехали в зеленый дачный поселок Зумрад. Миновали глухие железные ворота, которые открылись при их приближении, словно по волшебству.
— А я приказал снять ворота на своей даче, — сказал задумчиво заместитель премьера. — Мне кажется, что они не вяжутся с демократией.
— Напрасно, — возразил Саидходжаев. — Если их еще не сняли — отмените распоряжение. С демократией вяжется все. Она позволяет одним любить свои ворота, другим дает полное право говорить о том, что им не нравятся чужие ворота. Главное, чтобы права и тех и других охранялись.
— Вы так думаете? — спросил Акмоллаев. — В этом что-то есть.
Гости вошли в светлую гостиную президента и смущенно остановились на пороге. Увидев их, из объятий великого мужа, сидевшего на диване, быстро выскользнула красавица Ляля Браславская. Встал и президент, протянул руку вошедшим.
— Не стесняйтесь, друзья. Все естественно. Не зря у нас в народе говорят, что с красавицами беседуют руками, а со старухами через забор.
Мужчины понимающе расхохотались.
Ляля, покачивая бедрами, высоко подняв голову с художественной укладкой соломенных волос, вышла из гостиной. Мужчины проводили ее разными взглядами.
Саидходжаев взглянул вслед красавице с безразличием пресытившегося любовника. Президент в такой же мере скрыл гордость владельца, продемонстрировавшего знакомым дорогую вещь, доставшуюся по счастливому случаю. Акмоллаев же поглядел на женщину с жадностью коллекционера, который увидел заинтересовавшую его игрушку и готов тут же выложить за нее кругленькую сумму.
— Я пригласил вас, — начал президент, когда за женщиной закрылась дверь, — обсудить некоторые жизненно важные вопросы. Сейчас приедет Хамдамов, и мы поговорим. А пока прошу к столу.
Они подошли к столу, сервированному фруктами и множеством холодных закусок на любой вкус.
— Меня, Фикрат Хамзаевич, — сказал Акмоллаев, наливая в стакан гранатовый сок из хрустального кувшина, — несколько беспокоит наша пассивность. Создано прекрасное общество. Вложены немалые средства в его укрепление, но ничего ее сделано для популяризации. Вы помните, как в Штатах говорят? «Что хорошо для фирмы „Дженерал электрик“, то хорошо для Америки». Нечто подобное должны говорить и о «Бадаме». Между тем, сами по себе такие выражения не возникают. Их надо придумывать и повторять. Теперь представьте, какое мнение может сложиться о «Бадаме» в народе, если пресса накормит его тем, что подкинет Иргашев?
Президент озабоченно нахмурился, посмотрел на Саидходжаева, который молча отщипывал и жевал крупные янтарные виноградины.
— У вас светлая голова, Ахтар Биктемирович. Что вы на это скажете?
— Что я скажу? То же, что говорю всегда. Нам не хватает размаха и умения тратить деньги. Некоторые наши члены руководства уверены, что большие дела делаются без больших затрат. Это ошибка советского обывателя. Только государство можно доить, не тратясь на приобретение доильной техники. И в рекламе такая деятельность не нуждалась. Приватизированная экономика, которую мы создаем, не должна жалеть расходов.
— Это, как говорят, деструктивная критика, — повторил заместитель премьера свое излюбленное выражение. — А мы ждем от вас конструктивных предложений.
— Надо организовать Совет попечителей «Бадама». Подобрать туда людей со звонкими фамилиями. Например, академика Лихачева. Бывшего министра иностранных дел Союза. Эстрадную актрисочку. Важно, чтобы фамилии звучали предельно демократично.
— Какую роль вы отводите Совету? — спросил президент озабоченно. Как давно заметил Саидходжаев, именно этот тон лучше всего удавался великому Мужу.
— Никакой, Фикрат Хамзаевич. Это будет как реклама: «Пейте советское шампанское — лучшее в мире!» Шампанского нет, но все знают — оно лучшее в мире.
Все трое дружно расхохотались.
— Затем, — продолжал Саидходжаев, — надо сделать подарок первой леди… Раисе ханум Горбачевой…
Он многозначительно ткнул указательным пальцем вверх.
— Вы считаете, она возьмет? — Акмоллаев скривил губы в ехидной улыбке.
— После всего, что об этой замечательной традиции сказано прессой?
— В одиннадцатой суре Корана пророком высказана мудрая мысль: «Аллах не губит награды добродеющих». Конечно, для себя она подарка не возьмет. Но ей можно подарить право вручить подарок кому-то другому.
— Вы имеете в виду что-то конкретное или это только общее пожелание?
— В первую очередь общее. Однако, если позволит Фикрат Хамзаевич, могу высказать и некоторые конкретные соображения.
Президент довольно пожевал губами и развел руками:
— Наши отношения, профессор… Я смею надеяться… Они позволяют вам говорить здесь без всяких оглядок на авторитеты…
Саидходжаев, обозначая особое расположение к хозяину дома, благодарно склонил голову в полупоклоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17