Калач пришел в себя и восстановил дыхание только через четверть часа.Аверин обыскал его. Нашел паспорт на имя гражданина Аргентины Хуана Годизицкого. В рукаве пиджака обнаружилось зашитое лезвие — воровской трюк, помогает в разных ситуациях.Аверин бросил вора на кресло, уселся напротив него. И стал рассматривать.Ничего особенного — невысокий, худой, с отечным лицом человек, на вид — лет сорок пять. На руках едва заметные белые полосы — такие остаются, когда хорошие пластохирурги сводят татуировки. Как только он отдышался, на его лице появилась скучающая мина, глаза стали какие-то снулые, как у хватившего дозу токсикомана.Он выдал тираду на испанском языке.— Что, русский позабыл? — спросил участливо Аверин, разглядывая Калача.— Не забыл. Родом из России. Я гражданин Аргентины.— Кончай дурака валять, Калач. Я тебя давно ищу.Калач откинулся на спинку кресла и расслабился. Он вдруг успокоился. Понял, что ждали именно его. И теперь нужно искать выход.— Ты кто такой? — спросил он.— Опер я.— И что тебе, опер, надо?— В розыске ты, Калач.— Ах, в розыске… Так это пустое. Ничего у вас не выйдет.— Подделка документов, незаконный переход границы.— И условный срок.— А за старое отвечать не собираешься?— Ничего не докажете. Ситуация разрешена в мою пользу опер.— Умный ты человек, Калач.— Еще какой умный… Ты сколько хочешь?— У тебя столько нет.— Значит, меньше чем на полета тысяч зеленых не согласен?— Не согласен.— Шестьдесят. По рукам?— Подумаю…— Пятерку набавлю — не больше. Опер, жадность часто во вред идет.— Ты прав… Слушай, а каково оно, стакан крови хлопнуть? Правда, все комплексы как ветром сдувает?Глаза Калача утратили нарочитую снулость. В них будто зажегся какой-то отвратный, мутный огонь. Они жгли Аверина гамма-лучами, взгляд пронизывал, от него хотелось зарыться в землю.— Ты о чем?— О тебе. О Щербатом. О вас всех…— Дуру-то не гони, опер. Считай, я ничего не слышал.— Хорошо.Аверин снял трубку, позвонил. Назвал адрес.— Когда будешь? — спросил он.— Через полчаса, — ответил Ледокол.— Минута в минуту.— Понял.Он повесил трубку.— Ты чего, опер? — заерзал Калач. — Ты кому звонил?— Опергруппу вызывал. Торг не состоялся.— Тебе же хуже, — пожал плечами Калач. Через двадцать минут Аверин приковал наручниками Калача к батарее. Для верности стянул руки ремнем.— Пока.— Э, ты куда? — Калач заволновался.— Стрелять вас, как бешеных собак, надо.Он налепил пластырь на лицо Калача, протер все предметы, которых касался, — на всякий случай — и вышел из квартиры. За пять минут Калачу с наручниками не справиться.Выезжая, видел, как во двор заворачивает джип с черными стеклами.Когда вечером в девятом часу появился Егорыч, Аверин вручил ему коробочку.— На, по случаю досталась.Егорыч развернул пакет, открыл коробочку.— Ты меня в самое сердце поразил. «Форд» 1908 года. Фирменная коллекционная модель. Прекрасно!Аверин выменял машинку у Долгушина на бутылку коньяка. Ему коньяк куда нужнее, машинками он никогда не увлекался.— Сколько отдал? — осведомился Егорыч. — Я заплачу.— Да ты что, какие счеты? — отмахнулся Аверин. — Давай лучше по пивку.— Давай.Оприходовали пару банок. Потом еще парочку.— Ну что, собираешься в Тель-Авив? — спросил Аверин, поднимая свою любимую кружку с изображением великого города Будапешта.— Да с деньгами пока туговато. Билет недешево стоит. Родственники предлагали оплатить проезд, но как можно? Неприлично.— А на моих глазах два билета туда пропали. По моей вине. Надо было тебе их отдать, — усмехнулся Аверин.— Плевать, — отмахнулся Егорыч. — Нам и тут хорошо. Нас и здесь неплохо кормят, как говорят в мультике. Выпили еще.— Неважнецки выглядишь, — сказал Егорыч.— На пределе. Все очень плохо, Егорыч. Хуже некуда.— Что так?— Воюю с ветряными мельницами — вот что. У этой шоблы бандитской, которая саранчой на нас накинулась, все — власть, деньги. У них орды боевиков, готовых стрелять кого угодно, лишь бы деньги шли. Хищные, беспринципные — у них все схвачено. У них в кармане чиновники, судьи.— Дерьмократов добавь, — кивнул Егорыч.— Знаешь, Егорыч, они на пьедестале, и их оттуда не скинуть. Они побеждают. Празднуют победу.— Ага. Но одно забываешь — на них всегда найдется такой опер, как ты. Найдется свой Аверин. Тот, которого им никогда Не сломать. Это, брат мой, русский характер. Русский человек однажды понимает — все, отступать некуда. И жизнь, все остальное — не так важно. И восстает против силы. И нечисть боится именно ЧЕЛОВЕКА.— Это ты о ком?— Это я тебе дифирамбы пою.— Да ну тебя, — отмахнулся Аверин. И приложился к кружке. Посидеть им спокойно не дали. Заявилась соседка из тридцатой. После того как она решила, что идет психотронная агрессия, она перестала видеть в Аверине врага, а, наоборот, приходила советоваться.— Я решила поднять всех на ноги, — заявила она. — Куда мне писать заявление? В милицию? Черномырдину?— Да нет, у психотронщиков все схвачено, — отмахнулся Аверин.— А кому? Может, президенту?— Не поможет, — встрял Егорыч.— Что, и его?— Зазомбировали, — со знанием дела кивнул Егорыч.— Но…— Тут только международная общественность.— В Совет Европы?— Ну, для начала сгодится, — произнес Аверин.— Спасибо, я сделаю так, как вы посоветовали. Можно на вас сослаться?— Не стоит, — поспешно воскликнул Аверин.Соседка ушла писать заявление в Совет Европы о психотронном оружии. Егорыч отправился домой. Аверин улегся на диван. Но сегодня спокойно провести вечер ему было не суждено.В первом часу прозвучал звонок в дверь!— Не, ну кого черт принес!Он посмотрел в глазок, пожал плечами и распахнул дверь. С одной стороны у него повисли на плече, с другой — щелкнули прямо в лицо.— Здорово, негодный!Ошарашенный, он отступил на шаг. На его щеке отпечаталась сиреневая помада. Любимый Светин цвет.— Мы мириться пришли, бабник несчастный, — воскликнула Наташа, протягивая торт, Светлана держала пакет с выпивкой и едой.— Ну тогда заходите, — пожал плечами Аверин.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45