— А мы разве с вами знакомы? — Пуглов вытащил из кармана сигареты.— Заочно — да, но дело не в этом. Я на сегодняшний вечер ищу помощника.Пуглов прикурил.— Честно говоря, у меня сегодня другие планы. А если не секрет, по какому делу нужен помощник?— По мокрому, — Рощинский не считал нужным ходить кругом да около.— Ага…Любопытно послушать, какую ахинею мне перед игрой придется выслушать. Только не тяните резину…— Я уже все сказал: надо похоронить одного сыча. Сегодня ночью, а не то завтра всему кварталу придется надеть противогазы.Пуглов сбил с сигареты пепел и внимательно оглядел странного собеседника.— Я конечно, могу, послать тебя в одно место, но прежде послушаю, какие нынче тарифы на внеурочное, и, надо полагать, нелегальное погребение.Переход на «ты» не обескуражил Толстяка.— Тысяча долларов. Пятьсот до и пятьсот после.— Мне лучше, если одну до и одну после церемонии, — Альфонс выстрели окурком по проезжающей мимо «хонде». — А как насчет подставы? Меня ведь могут менты взять за задницу как раз в тот момент, когда я того сыча буду опускать в братскую могилу. Какие можешь дать гарантии?— Гарантия — ночной тариф. А о безопасности позаботься сам.— Допустим, но кроме этого мне хотелось бы чуть больше знать о своем деловом партнере, — кивок в сторону Рощинского.— Вот моя визитная карточка, — Рощинский снял шляпу и, задрав кверху голову, помахал шляпой звездному небу.-Кроме вечности, сынок, ничего больше в этом мире стоящего нет.— Простудишься, старина, — сказал Пуглов. — Через кого ты на меня вышел?— Предположим, через одну замечательную женщину, у которой такая же, как она, симпатичная дочь.— Через Авдееву, что ли? Это уже в масть…Ладно, где этот жмурик находится?— В десяти минутах хода отсюда. Кленовая два, за дощатым зеленым забором.— Шагай, батя, домой, а я схожу переоденусь. Кстати, чей транспорт? Я без колес…— Я тоже.— Тогда нас будет двое. У моего корефана «опель» с большим багажником. Нет возражений?На лице Рощинского появилась нерешительность.— Мне, конечно, не хотелось бы иметь дело с целой похоронной командой, но, если ты в своем дружке уверен, что ж, какие тут могут быть возражения.— Хор! Сейчас половина двенадцатого, думаю, в полночь мы будем у тебя. А кстати, много в доме народу?— Я да мыши под полом. Постарайся, Алик, не задерживаться, у меня сегодня был сумасшедший день…Рощинский возвращался домой пешком. Он шел и думал о превратностях жизни. Его грызли сомнения — не слишком ли рискует, доверяясь этому в общем-то незнакомому человеку?Возвратившись в свой дом, он прошел в комнату и, сняв со стены обрез, отнес его на кухню и спрятал за газовым баллоном. Затем, сделав звонок Авдеевой, коротко дал ей понять о разговоре с Пугловым.Без пяти двенадцать послышался шум подъезжающего автомобиля. Через окно Рощинский увидел, как свет от фар полощется в кустах сирени. Скинув с ног тапочки, он влез в грубые, без шнурков, башмаки и направился во двор.За воротами горели два огненных глаза. Движок работал почти бесшумно. Хлопнули дверцы машины и через мгновения в калитке показалась широкоплечая фигура, в которой он не сразу распознал Пуглова. Альфонс сменил экипировку: теперь на нем была надета шапочка с большим козырьком, а плечи обтягивал старый брезентовый плащ с башлыком.— Отворяй, старина, ворота, — негромко сказал Пуглов.Когда «опель» подъехал к самому крыльцу, из него неспешно вылез почти не уступающий Пуглову в росте широкоплечий малый. Как с картинки, подумал Рощинский: чернобровый, черноусый, с аккуратной стрижкой, словно только что вышел из салона красоты.— Это Игорь Ройтс, — представил Пуглов своего товарища.Однако Рощинский не подал ему руки. Он смотрел парню в переносицу и, хотя двор освещался одной лампочкой над входной дверью, Рощинский разглядел в глазах Ройтса баранье спокойствие.— Идемте, — Толстяк развернулся и направился в дом. — Осторожно, здесь узкая дверь, — и он первым пропустил в кладовку Пуглова.Перед ними лежало изрядно потрепанное человеческое тело. Вместо головы — кокон газет. И как в насмешку, на выбившемся клочке газеты каждый из них мог прочитать крупный заголовок: «Ни дня без убийств».— Его надо во что-то запеленать, — вдруг заговорил Ройтс и Рощинский в его голосе отметил легкую вибрацию. — Не хотелось бы пачкать машину.— Этого от вас никто не требует…Алик, помоги мне притащить из комнаты ковер.Они прошли во внутренние помещения дома. Альфонс взялся за угол распластанного на полу шикарного паласа и тут же грязно выругался. Затряс рукой, словно его ужалила змея. К пальцам прилипло что-то непонятное, кроваво-желеобразное.— Что б мне так жить, это же человеческий глаз!Пуглов побежал на выход, едва сдерживая рвотные позывы. Вернулся с сигаретой в зубах, бледный, с мокрыми висками.— Извини, батя, я никогда еще не держал в руках чужой глаз.В дверях появился Ройтс.— Этот ковер слишком толстый, — сказал он, — вместе с телом вряд ли поместится в багажнике.— Кинем на заднее сиденье, — Пуглов нервно курил, делая умопомрачительные затяжки.— А может, труп разделать по частям? — вдруг спросил Ройтс. — У меня в багажнике без дела лежит бензопила «Дружба»…Принести?Рощинский застыл на месте. На секунду он представил, как дом заполняется нестерпимо пронзительным визгом пилы, как по кладовке разлетаются ошметки мяса и осколки костей, вместе с серым мозговым веществом.— Ну как? — Ройтс вопросительно взглянул на хозяина дома. — Может, действительно, притащить пилу?— Оставьте ее для другого раза. Его и так никто не опознает, — Рощинский вдруг почувствовал отвращение к этому усатому типу.— А тут и опознавать нечего, — ответил Ройтс. — Это же Ваня Ножичек из команды Суслопарова. Два дня как на воле…— У него, что — на лбу об этом написано?— На кисти левой руки жмурика есть знак…Рощинский нагнулся над трупом и отвернул на запястье убитого рукав. Там, где у людей часы, виднелась небольшая синяя наколка: клинком вниз финский нож и на нем одно слово — «Ваня»…— Кто-нибудь еще присутствовал при расстреле трудящихся? — Пуглов кивнул в сторону человека без головы.— К сожалению, их было четверо, — Рощинский понимал, о чем спрашивал Пуглов. — Кроме этого еще один нарвался на мой привет. Такой белозубый и наглый, норовивший взять меня на мушку.— Длинный, сутулый, с перебитым шнобелем? — Пуглов вместе с Ройтсом уже вытаскивал труп из кладовки, чтобы завернуть его в палас.— Тогда тебе, старик, не повезло, — сказал Ройтс. Ты тронул самого Нерона, правую руку Суслопарова. Про него говорят, что он открыто живет со своей матерью и дочерью своей любовницы. Особенно метко стреляет в упор.— Стоп! — увел в сторону разговор Рощинский. — Не мешало бы взглянуть, что в карманах этого Вани.— Игорь, обшмонай его! — Пуглова опять всколыхнули рвотные позывы.А для Ройтса, по прозвищу Таракан, это чистое развлечение. На ковер легли пачка дешевых сигарет, пробка от пивной бутылки, ключ, начатая упаковка «промедола» и большой перочинный нож. В тощем, потертом бумажнике — две стодолларовые купюры.— Это, наверное, аванс за работу, — предположил Ройтс. Ножичку сегодня крупно не повезло, но зато какая бедовая смерть…А вот и визитная карточка, — Ройтс протянул бумажный прямоугольничек Рощинскому. Тот вслух прочитал: «Симчик Роман Борисович, директор антикварного магазина».Из нагрудного кармана Ройтс извлек еще одну визитку: «Бурин Валерий Иванович». Фирма «Рондо», президент».— Он такой же президент, как я Тутанхамон, — негромко отреагировал Пуглов. — Этот Бурин делает туфтовые ксивы. Между прочим, конкурент Суслопарова.Когда труп был завернут в ковер, оказалось, что ноги остались не укрытыми.— Кроссовки почти новые, мой, бля, размер, — Ройтс указательным пальцем провел по синему ранту.Однако Пуглов мародерские поползновения дружка категорически пресек.— Игореха, не валяй дурака! Давай лучше потащим Ваню к машине.— Неужели ты думаешь, что я могу… — оправдывался Таракан. — Мне это дерьмо задаром не надо…Рощинский вышел на крыльцо и огляделся.— Понесли, — сказал он, и это «понесли» было таким же будничным, словно речь шла об охапке дров.Скатку с трупом положили на заднее сиденье. Однако ноги мешали закрыть дверцу и Ройтс, обхватив конечности Ножичка руками, с силой затолкнул их в глубь салона.— Куда его повезем? — спросил Ройтс Альфонса.— Не на Братское же кладбище…Оттараним в дюны, к устью реки.Ройтс ожидающе взглянул на Рощинского. Пуглов понял этот взгляд и тоже посмотрел на Толстяка. Тот сидел на крыльце. Где-то за забором голос с хрипотцой, с элегическими нотками, выводил песенку: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую, расскажи о ней, о любви моей, может быть, она еще вернется…»— Ну что, гоним? — сказал Ройтс, однако, в машину не сел. — Слышь, Алик, хотелось бы получить аванс.Пуглов подошел к Рощинскому и что-то ему сказал. Толстяк, не вставая, полез в карман своих безразмерных брюк.— Возьми, Алик, здесь тысяча, как договаривались. Остальное отдам завтра.— Но у нас, кажется, был другой договор — каждому по штуке сразу и по окончанию работы столько же…— Нет, у нас такого договора не было. Правда, ты вел речь о таких суммах, но я тебе не сказал «да». Это и так неплохие деньги за два часа работы.— Но зато какой работы! — Пуглов, зажав в кулаке доллары, направился к машине. Когда уже сидел рядом с Ройтсом, сказал: «Жмется старая посудина».— Так мы можем ему устроить козу и похоронить Ваню тут же, в его палисаднике.— Перестань, Таракаша, мы же с тобой не дешевки, верно? Сейчас рули налево и будь внимателен.Когда «опель» выехал за ворота, Рощинский долго стоял в их створе, прислонившись к сырому от росы бетонному столбу, и смотрел на дорогу. Проезжающих машин было немного, но они шли и шли, куда-то унося свое рубиновое счастье. «Завтра надо позвать Аню, чтобы убрала квартиру, » — подумал он и от этой мысли ощутил неприятное чувство в области сердца. Он понимал, что прежней жизни у него больше не будет…С дороги, в сторону дома, свернула какая-то легковая машина. И, скинув главный свет, медленно направилась в его сторону. Рощинского пронзил страх. Он отошел от столба, сдвинулся вдоль забора и затаился в тени деревьев. С тревогой прислушиваясь к работе движка, молил Бога, чтобы машина побыстрее умолкла и не тревожила его душу. И Всевышний, видимо, его услышал: набрав некоторую высоту, мотор затих, а затем и вовсе перестал работать. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина.В соседнем дворе залаяла собака. Из открывшейся дверцы машины послышались женские голоса, к ним присоединился мужской баритон. Рощинский понял, что на лужайке разбивают бивак любители пирушек на природе.Он закрыл ворота, накинул на калитку резиновый обруч и пошел во двор. На крыльце долго взирал на небо — оно уже очистилось от тяжелых туч и теперь излучало спокойный звездный свет.Хлопнула дверь, стукнул засов и дом погрузился в царствие тревожных сновидений. Глава четвертая — Поедем вкругаля, вдоль реки, — сказал Пуглов.— Там часто дежурят дорожные менты, ловят пьяных лохов.Ройтс одной рукой вел машину, другую, с зажатой между пальцами сигаретой, держал у открытого окна.— Если будут останавливать, останавливайся, я этих придурков почти всех знаю в лицо.— Алик, если честно, зачем ты полез в это дерьмо?— А зачем ты полез?— А черт его знает, — пожал плечами Ройтс.— Вот так же и я. Тем более, бабки сами прут в руки.Перед поворотом к реке, идущая впереди машина стала тормозить.— Говоришь, гаишники часто ошиваются в этом месте, — сказал Ройтс, но скорости не снизил.Однако его беспокойство было напрасным: за остановившемся перед ними «мерседесом» дорога была свободна. Обогнув машину, они въехали в лесопарковую зону.— Этот жидяра напоминает мне жирного фазана, — Ройтс выбросил в форточку окурок. — Как ты думаешь, есть у него шанс дожить до завтрашнего дня?— Не знаю, меня это мало волнует…— А меня волнует, ведь он нам еще должен бабки…— Если Нерон все это провернул без санкции Суслопарова, то он будет молчать. Ты не забывай, что Рощинский, судя по всему, отсек Нерону клешню…Впрочем, у каждого свои проблемы. Сделаем работу и я махну в казино. Должен отбиться, я вчера на автоматах просадил полкуска… Естественно, перед игрой выпью и, возможно, по пьяни сорву, наконец, хороший бонус…— А я поеду к Лельке. Не трахался уже целую вечность. Не дает, стервозина, говорит, чтобы сходил провериться в триппер-бар. Она мне объявила трехнедельный карантин…— Ты что, опять к проституткам ходил?— А куда мне еще ходить, если моя баба крутит динамо?— Так ты сам смени пластинку, — Пуглов сунул руку в карман, где шершавым комочком лежали доллары. — Найди какую-нибудь помоложе и ахайся с ней, сколько машинка позволит.— Это ты спец по молодым чувихам. Но честно скажу, мне твоя Танька напоминает восковую фигуру или букварь, у которого еще не разрезаны страницы. Правда, губы у нее сексапильные.— А мне твое мнение до одного места, — Пуглов сказал это беззлобно. Он, прильнув к лобовому стеклу, следил за дорогой. — Возле очистных сооружений поверни направо, — сказал он.— Там же кладбище…— А тебе что, нужен роддом? Свернешь в лес и по дорожке поезжай в дюны.— Черт возьми, Алик, мы же лопаты не взяли.— Зато ты бензопилу прихватил…Твоим хреном, что ли будем Ножичку могилку рыть? — Пуглов положил руку на баранку. — Заворачивай к кладбищу, к часовне, там, кажется, есть сарайчик с инвентарем.Часовня легко просматривалась сквозь сосны — на ее белесых стенах лежал отсвет звездного неба. Ни Пуглов, ни Ройтс, по кличке Таракан, никогда не будут лежать трупами в этой уютной часовенке. Их тела будут погребены в другой среде, без церемоний и слез, о чем, разумеется, они в тот вечер не догадывались…Когда остановились, Ройтс предупредил Альфонса:— Только сильно не хлопай дверью.»— Тут нам нечего бояться, кругом вечный сон.Пуглов, выйдя из машины, направился в сторону сетчатого ограждения. Легко перемахнул его и скрылся в темноте. Ройтс вытащил из бардачка сложенную вчетверо газету с завернутым в вату тонким инсулиновым шприцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25