Кстати, так и случилось, и многие художники, перешедшие после разгона арбатской торговли в 1994 году на Крымскую набережную, с тоской вспоминают прежние порядки.
Нет, не получилось из Арбата российского Монмартра.
Он стал прибежищем залетных катал, наркоманов и карманников.
Но было и другое. На моей памяти в Москве было четыре деловых района: Столешников переулок, промышлявший золотом и камнями; Сретенка и близлежащие переулки — прибежище скорняков и меховщиков; Кузнецкий мост — марки икнижные раритеты; Арбат— подпольный центр столичного антиквариата.
Улица была многолетним местом встреч крупных антикварных дельцов.
После смерти Сталина, когда ресторан «Прага» вновь стал местом «общественного питания» — до этого там находился оперативный штаб охраны сталинской трассы, — антикварные короли собирались в элегантном кафе «Прага» на первом этаже.
Потом, когда в 62-м году открыли кафе «Московское», они переместились туда.
Сегодня очень много говорят о коррупции и срастании криминала с властью, а произошло это очень давно, как только красный комиссар, закованный в кожу, начал обживаться в Москве.
Жених он был выгодный по тем несладким временам, поэтому от московских барышень отбою не было.
И тогда комиссар снимал кожу и шил костюм у Лукова или Альтшуллера — были в те далекие годы нэпа известные московские портные, — ну а дальше начиналось падение в мелкобуржуазную трясину.
Квартира, мебель, ковры, картины на стены. Вазы Грачева и Фаберже.
Так сковывалась тонкая, но необыкновенно прочная цепочка, соединяющая номенклатурные квартиры с антикварами, меховщиками, золотишниками.
В те годы именно Арбат определял стоимость живописи, скульптур, работ известных ювелиров. Надо сказать, что и сегодня он диктует цены и определяет спрос.
Не надо думать, что это честное и красивое занятие.
За многими прекрасными вещами тянется такой кровавый след, что может перевесить любую бандитскую разборку.
На несостоявшемся Монмартре стали возникать антикварные лавки.
Но солидного покупателя не было. Да и кто пойдет приобретать редкую вещь на улицу, ставшую зоной беспредела…
Уж на какие кнопки нажали короли антиквариата, я не знаю, но 19 апреля 1994 года появилось историческое постановление «О запрете торговли на улице Арбат».
Прочитав сей документ, начальник 5-го отделения милиции почувствовал прилив радостной энергии и за три дня очистил улицу от художников, мелких торговцев и иного антиобщественного элемента.
Надо сказать, что мудрое это постановление не отвадило всевозможных разбойников от столь привлекательной улицы.
Сегодня Арбат и его переулки практически застроены. Отремонтированы многие старые дома, из которых выселили коренных жителей этого славного московского места, выстроены новые хоромы для нынешних чиновников и нуворишей.
А совсем недавно район поражал огромным количеством пустых домов.
В них селились бомжи, московские хиппи и наркоманы.
Ходить поздним вечером по Кривоарбатским, Афанасьевским, Власьевским переулкам было не безопасно.
Я уже писал о грустном медвежонке, собственности фотографа-пушкаря. Исчез фотограф, исчез медвежонок, обожавший булочки и конфеты.
Так уж случилось, что я шел довольно поздно из нового ВТО домой по Кривоарбатскому переулку.
Фонари горели через один. Дома пугающе смотрели выбитыми окнами. Скажу сразу, у меня не было никакого настроения встречаться с милыми московскими хиппи или наркоманами.
Проходя мимо арки дома № 4, я услышал странный рык, обернулся и глазам не поверил — на меня из темноты арки надвигался здоровенный медведь.
Описывать свое состояние я не буду. Как-то неудобно. Скажу одно — годами наработанный имидж решительного человека практически испарился.
Но медведь не собирался бросаться на меня. Он рычал и приплясывал на месте.
— Не бойся, старичок! — услышал я знакомый голос, и в арке появились мои знакомые художники Алик и Боря. — Не бойся, это же Леша.
Леша — тот самый медвежонок, который вместе с фотографом честно зарабатывал деньги.
Борис подошел к Леше. Тот встал на задние лапы и как кот потерся о его плечо.
— Откуда он у вас?
— Да Фима, гад, — сказал Алик, — когда его с Арбата поперли, решил медведя усыпить, а мы выкупили, договорились с ЖЭКом, теперь кантуется в пустой квартире вместе с нами. А вечерами мы его на прогулку выводим.
Через год я встретил Алика на Крымском валу, и он рассказал мне, что мастерскую в Кривоарбатском у них отобрали, дом начали ремонтировать, и Лешу купил за большие деньги «новый русский», и теперь медведь вроде охраняет его дачу.
Мы привыкли отождествлять Арбат с песнями Булата Окуджавы. С милыми зелеными дворами, гитарами, радиолами, Леньками Королевыми.
Теперь этого района нет. И уже никогда не будет. Мои друзья, а их было много, жившие на Арбате, разъехались по разросшейся Москве. Кто попроворнее, сумел уцепиться в центре, остальные осваивают новые районы, сплошь набитые «лимитой».
Нет того Арбата, нет кинотеатра «Юный зритель», куда мы бегали в десятый раз смотреть «Остров сокровищ» или «Джульбарса».
Нет тихих букинистических магазинов, в которых часами можно было копаться в старых журналах. Исчез старый кинотеатр «Наука и техника». В нем на дневных и вечерних сеансах показывали фильмы о научных подвигах Лысенко или академика Лепешинской, а последний сеанс иногда отдавался под безыдейные фильмы, на титрах которых было написано: «Этот фильм взят в качестве трофея частями Красной Армии».
Но что это были за фильмы!… «Восстание в пустыне», «Индийская гробница», «Воздушные акробаты», «Артисты цирка», «Путешествие будет опасным», «Судьба солдата в Америке».
С раннего утра выстраивалась огромная очередь страждущих, чтобы достать билеты.
Мы бы занимали очередь и ночью, но это было нереально.
С двадцати трех часов Арбат был фактически закрыт. Точно в это время на улицу выходили люди, которых мы звали «топтунами». Одеты они были одинаково, в зависимости от сезона. Летом, несмотря на жару, в синих бостоновых костюмах, осенью и весной — в серых коверкотовых кепках и таких же плащах, зимой — в черных пальто с каракулевыми воротниками и таких же шапках.
Становились они вдоль всего Арбата, на «расстоянии визуального контакта и голосовой связи».
Так было предусмотрено инструкцией начальника охраны правительства генерала Власика.
Тогда я не знал, что верхние этажи и чердаки домов занимали снайперы и пулеметчики.
Арбат был одним из участков дороги сталинского кортежа на ближнюю дачу.
У замечательного поэта Бориса Слуцкого есть даже стихи об этом. Я цитирую их по памяти, поэтому прошу простить, если ошибусь, но главное в них — суть.
Бог ехал в пяти машинах,
Было серо и рано,
В своих пальтишках мышиных
От страха тряслась охрана.
С перепуганной охраной вождя мне пришлось столкнуться при обстоятельствах вполне экстремальных.
В те былинные годы в стране джаз был запрещен. Люди в ресторанах танцевали под бодрые песни наших композиторов.
Была одна отдушина — так называемые «ночники», их устраивали в заштатных клубах, солидном Доме ученых и Доме журналиста.
Вот туда-то наша компания и бегала. Там играл известный ударник Боря Матвеев, король саксофона Леня Геллер, чудесные аккордеонисты и трубачи.
«Ночники» заканчивались соответственно названию, а потом я провожал свою девушку Марину в ее Николопесковский переулок.
Мы шли по Арбату сквозь строй топтунов, которые провожали нас бдительным взглядом.
«Ночники» в Доме журналиста одно время устраивались регулярно по субботам.
Бойцы «девятки» к нам привыкли, и некоторые даже одобрительно подмигивали нам.
Однажды, под Новый, 1952-й год я провожал Марину, крутила поземка, ветер нес в спину колючий снег.
Было четыре утра. До заветного переулка оставалось совсем немного.
Внезапно из-под арки выскочили несколько здоровых парней, скрутили нас и затолкнули в подъезд дома.
Я даже среагировать не успел.
— МГБ, не дергайся.
В подъезде стояли, прислонившись к стене, полковник в форме Министерства государственной безопасности и несколько офицеров со странными автоматами.
Потом, в училище, я узнал, что это английские «стэны».
Мы ждали минут десять. На улице проревели автомобильные моторы.
— Ну, — полковник облегченно вздохнул, — вы что шляетесь по ночам?
— Гуляем.
— Не гулять надо, а к зимней сессии готовиться, товарищи студенты. Идите и забудьте о нашей случайной встрече.
После проезда кортежа вождя «топтуны» весело отправились в нынешний ресторан «Прага», которая была тогда их штабом и столовой.
Днем на Арбате ничто не напоминало об опасной ночной работе рыцарей щита и меча.
Днем по улице ходил «солидняк». Коллекционеры и антиквары. Украшение московской «трудовой-деловой» интеллигенции слеталось в знаменитую антикварную комиссионку.
Это было самое известное место в Москве. Начало ее славе положили, безусловно, репрессии 30-40-х годов.
Сюда отдавало ФПУ НКВД картины и предметы антиквариата, изъятые при обысках и арестах.
Но наиболее солидные поступления пришли в голодные военные годы.
Московские старожилы несли сюда семейные реликвии и подлинники известных мастеров.
Покупать все это могли только те, кто получал правительственные пайки, и спекулянты с московского черного рынка.
Потом был знаменитый 47-й год, год девальвации денег, и, как мне рассказывали, магазин опустел. Ну а потом вновь заполнился хорошими работами.
Мне довелось бывать в домах собирателей картин. Не коллекционеров, а именно собирателей, то есть тех людей, которые не продают и не обменивают приобретенные картины.
В квартире известного оперного певца я увидел необыкновенной красоты портрет работы Брюллова, нестеровского Отрока, необыкновенные парижские работы Коровина.
Большую часть из своей коллекции он прибрел в магазине на Арбате.
Кстати, после смерти он завещал свое прекрасное собрание Третьяковской галерее, и там нынче экспонируются эти работы.
В 50-е годы Москва богатела. Вовсю расцвел теневой бизнес. Деляги и торгаши начали вкладывать деньги в искусство.
Но картины интересовали их в меньшей степени. Им всем хотелось приобрести нечто более реальное: золотые и серебряные изделия Фаберже.
А если есть спрос, то есть и предложение.
Мне рассказали оперативники, что человек по фамилии Рывкун в голодные блокадные ленинградские дни выменял на хлеб и сало невесть как попавшие к одному коллекционеру клейма Фаберже.
Долго он не мог найти им применение, а потом разыскал несколько талантливых художников и они начали делать собственного Фаберже.
Продукция расходилась, как горячие пирожки в голодный год.
Особенно велик был спрос в Грузии и Азербайджане. Мастера работали прекрасно, определить подлинность работы могли только многоопытные искусствоведы.
Понемногу фирма Рывкуна начала сдавать свою продукцию в знаменитый магазин на Арбате.
Вот там-то и были классные эксперты, но, видимо, их просто взяли в долю.
Дело кончилось трагически. Со слов одного из крупных чинов КГБ я узнал следующее.
ЦК КПСС должен был сделать подарок какому-то иностранному гостю, видимо, как я понял по намекам, самому Арманду Хамеру.
Управление делами выделило средства, и на Арбате была приобретена не очень дорогая, но вполне пристойная ваза работы Фаберже.
Подарок был вручен. Гость благополучно отбыл «за бугор». А через некоторое время до ленинского штаба докатились слухи, что ваза-то хоть и красивая, но — фуфель.
Такое простить было невозможно.
В комиссионку нагрянула совместная бригада КГБ и ОБХСС, работали быстро и споро.
Посадили всех, кого могли.
Но монарший гнев не утихал. Хрущев приказал стереть с лица земли воровскую малину.
Приказ выполнили точно и в срок. Старинный особняк, где располагалась комиссионка, размолотили клин-бабой.
Улица стала похожа на челюсть с выбитым зубом. Лет двадцать мы ходили мимо этих печальных развалин.
Но давайте вернемся на сегодняшний Арбат.
Сначала мне хочется вспомнить Мюнхен, русский антикварный магазин недалеко от Ратушной площади.
Мы сидели с хозяином, давним моим московским знакомым, и пили кофе.
В кабинет осторожно протиснулся дорогой соотечественник с большим кейсом.
— Русским серебром интересуетесь?
— Конечно. А что у вас?
— Фаберже, — гордо сказал визитер.
— Не надо, — резко ответил мой приятель.
Когда владелец серебра ушел, мой товарищ разъяснил эту пикантную ситуацию.
— Ты понимаешь, есть канал из России, по которому гонят сюда туфтового Фаберже. Главное, работы-то отличные, продавали бы просто как новодел, был бы отличный спрос и деньги неплохие получили бы. Нет, им обязательно Фаберже нужен. У вас весь Арбат этим завален.
Откровенно говоря, ничего подобного я в арбатских магазинах не видел.
Замечательные ребята из спецотдела милиции, работающие на этой территории по антиквариату, рассказали мне, что по сей день, как и раньше, сюда стекаются краденые ценности.
Совсем недавно они провели остроумную оперативную комбинацию и задержали людей, ограбивших Петербургский Артиллерийский музей.
На продажу в столицу привезли драгоценные доспехи и драгоценный старинный меч.
В маленьком кафе рядом с культурным центром независимой Украины я сижу с человеком, который знает практически все об антиквариате.
— Сюда приходит много хороших вещей, но, как ты понимаешь, не все оседает в магазинах. Здесь работает целая бригада бойцов, а во главе стоит один грузинский авторитет. Он сейчас живет в Париже.
— Фамилию можешь назвать?
— Нет.
— Кличку?
— Тоже нет. Да и тебе не советую глубоко влезать в это дело. Понимаешь почему?
Я понял, и мы, допив кофе, пошли пройтись по залитому солнцем Арбату.
Он разительно не похож на улицу моей юности. Но это не главное. Мимо нас проходят компании совсем молодых ребят, они заходят в летние кафе, заказывают пиво.
Им хорошо и весело в этот солнечный день. Они не видели «топтунов», не знают о том, что здесь пролегал путь сталинского кортежа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34