Если он проснется…
– Никаких проблем.
Неожиданно Джина увидела Алекса. Он направлялся прямо к ней, и танцующие пары расступались перед ним, подобно водам Чермного моря, покорным воле Моисея. А о том, что он идет именно к ней, говорили его глаза.
У Джины возникло чрезвычайно странное ощущение, как будто в ее тело одновременно вонзились тысячи игл. Неужели он, в самом деле, хочет побыть с ней? Хочет… Она не осмелилась додумать свою мысль до конца.
Когда он подошел, окружавшие Джину люди скрылись за серой пеленой; она уже не помнила об их существовании. Ярко-синие глаза Алекса захватили ее, и она поняла, что готова исполнить все, что бы он у нее ни попросил.
– Пойдемте, – скорее приказал, чем попросил Алекс.
С губ Джины сорвалось безропотное «да».
Он взял ее за руку. А может быть, она сама подняла руку, отвечая на его приглашение?
Алекс обнял ее и положил свободную руку ей на плечо. Здравый смысл подсказывал ей вести себя осторожнее, ведь Мишель тоже здесь. И, скорее всего, наблюдает за ними.
Но Алекс как будто и не вспоминал о своей невесте. Может быть, он так нежно обнимает всех женщин, с которыми танцует?
Алекс молчал. Язык Джины безнадежно прилип к нёбу. А в молчании все внимание к себе притягивали ощущения, порожденные ритмичными движениями танца, и возникшим жаром между бедрами, и покалыванием в сосках, и этой рукой, что лежала на ее спине…
Неожиданно она ощутила не относящееся к танцу движение Алекса и – возликовала: он пытался скрыть результат ее сексуального воздействия на него. Только бы это свидетельство желания не было лишь физиологической реакцией! Безумие… Запретное наслаждение… Опасный соблазн… И самое страшное – она была не в силах запретить себе надеяться на то, что влечение взаимно.
Заиграла быстрая музыка, но Алекс, в отличие от других танцующих, не отреагировал на изменение ритма. Джина заставила себя поднять голову и прочла на лице Алекса мрачную решимость. Он впился в нее взглядом, словно требуя ответов, необходимых ему не меньше, чем ей.
– Выйдем на воздух, – произнес Алекс первые слова за все время их танца и сразу потянул ее к двери, ведущей на террасу.
Сердце Джины лихорадочно забилось. Алекс уводит ее из зала, прочь от посторонних глаз, и ей, наверное, нужно остановить его. Но как сейчас прислушаться к голосу благоразумия?
Остается узнать, куда и зачем ведет ее Алекс. Пути назад нет. Если его не волнует, что подумают другие, почему это должно беспокоить ее? А если ему всего лишь захотелось глотнуть прохладного воздуха?
Никто из гостей, вышедших освежиться, не отходил далеко от дверей зала, поэтому у фонтана не было ни души. Хотя на газоне горели светильники, эта часть террасы оставалась в тени. Не приходилось сомневаться, что Алекс искал уединения. А, найдя его, внезапно заколебался, шумно вздохнул и предложил:
– Давайте лучше присядем.
Джина присела на скамейку, но сам Алекс остался стоять примерно а метре от нее. Атмосфера между ними сгустилась до такой степени, что расслабиться было невозможно. Каждый нерв Джины натянулся в ожидании того, что произойдет дальше. Она чувствовала, что находится на пороге крайне важного этапа своей жизни, но была не в состоянии осознанно сделать шаг.
В молчании прошли секунды… минуты… Его опущенный взгляд скользил по ее округлым плечам и по груди, над отороченным кружевной тесьмой вырезом платья. Джина почувствовала, что краснеет, хотя вырез отнюдь не был вызывающе глубоким.
– Джина, сколько вам лет? – отрывисто спросил Алекс.
Во рту у нее пересохло, и ей едва удалось шепнуть шершавыми губами:
– Двадцать шесть.
– А мне тридцать четыре. Тридцать четыре, – повторил он, словно вынося себе обвинительный приговор за свое поведение с Джиной.
Чувство нисколько не зависит от возраста, подумала Джина. И она не понимала, какие скрытые в нем силы вступили в борьбу, когда он отошел от скамейки, остановился между двумя колоннами и повернулся к ней в профиль.
– Расскажите мне о своей жизни.
Снова приказ. А какого ответа ожидает от нее Алекс – она может только догадываться. А значит, нужно рассказывать правду и надеяться, что его эта правда удовлетворит.
– Я выросла на тростниковой плантации. Она и сейчас принадлежит моим родителям.
– Где?
– Недалеко от Эдмонтона, за Кэрнсом.
– Как их фамилия?
– Сальватори. Фрэнк и Елена.
Алекс кивнул.
– Я слышал про вашего отца.
– Там же, на ферме, живет и мой старший брат Джон с семьей. А Дэнни, младший брат, работает в туристическом бизнесе.
– А сестер нет?
Она покачала головой.
– Нас у родителей только трое.
– Где вы учились?
– Начальная школа в Эдмонтоне, а потом – колледж Святого Иосифа в Кэрнсе.
Губы Алекса тронула ироническая улыбка.
– Монастырская воспитанница.
Джина не знала, как ей следует воспринимать это замечание, и потому ничего не ответила. Допрос продолжался:
– Вы до замужества работали?
– В цветочном магазине. Я с детства люблю цветы.
Не бог весть, какая карьера, но Джина до сих пор была довольна работой, так что оправдываться не приходится.
– Сколько вам было, когда вы вышли замуж за Анджело Терлицци?
– Двадцать два года.
Она тоже могла бы задавать ему вопросы. Но что бы она о нем ни узнала – какая разница? Почему же он задает вопросы ей? Может быть, он желает разобраться в природе собственных ощущений, которые находит неподобающими? Наверное, хочет убедиться, что Мишель подходит ему гораздо лучше.
Джина испытала прилив оскорбленной гордости. Она ни о чем его не просила. Она не охотится за ним. Все шаги навстречу до сих пор делал он.
– А после свадьбы вы продолжали работать?
– Да, но уже не в цветочном магазине. Я занялась приготовлением обедов для рыболовных туристических поездок, которые организовывал Анджело.
И была ему хорошим товарищем, каким Мишель Бэнкс для тебя никогда не будет, подумала она, но вслух, конечно, не произнесла.
– То есть вы обслуживали его клиентов на борту?
– Да. И мне это тоже нравилось, – с некоторым вызовом ответила Джина. – Но потом, во время беременности, я стала страдать от морской болезни и уже готовила обеды дома, а Анджело забирал их на судно.
Ну и что? Очень многие занятия связаны с обслуживанием. Даже модельер зависит от капризов заказчиков. Так что ее работа заслуживает не большего пренебрежения, чем работа его невесты.
Не такие высокие доходы – и ладно. Ей нечего стыдиться.
– Значит, затем вы были просто матерью и домохозяйкой?
– Не совсем так.
Ей не хотелось вспоминать тоску, горе, тупую боль – все, что наполнило ее жизнь после гибели Анджело. Все былые мечты о большой семье рухнули в одночасье, и только Марко напоминал ей о том, чего судьба лишила ее. Она не решалась заглядывать в будущее, возможно, из страха перед искушением. И просто плыла по течению. Изабелла Кинг открыла перед ней новые возможности, а Питер Оуэн предложил конкретный путь к их осуществлению. Но все это почему-то представлялось ей сейчас совершенно незначительным. Огни рампы осветили для нее Алекса Кинга, и она уже не думает ни о ком другом, хотя и не знает, какая роль уготована ей в этой игре. А жар в крови – наверное, признак охватившего ее безумия.
Не дождавшись пояснений, Алекс задал следующий вопрос:
– То есть были и концертные заказы?
– Я еще занята неполный день в цветочном магазине. Марко мне можно приводить с собой.
– А сегодня с кем он остался?
Джина вдруг с ужасом вспомнила, что абсолютно забыла о сыне. Алекс полностью подчинил ее себе.
– С ним Розита. Экономка вашей бабушки.
Она вскочила, разозлившись на себя за то, что позволила себе настолько увлечься пустым полетом фантазии, что позабыла о реальной жизни, в которой у нее есть сын.
– Так он здесь? В доме?
Ее сердце опять забилось сильнее. Он что, не одобряет ее поведения? Она, по его мнению, недостойна считаться гостьей его бабушки?
– Миссис Кинг была столь любезна, что предложила нам переночевать здесь, чтобы Марко как следует выспался.
– Значит, вы тоже будете спать здесь.
Исходившие от него силовые потоки опутывали ее, словно сеть; она ощущала себя пленницей.
– Мне отвели комнату няни в детском крыле.
Джина тут же пожалела о сказанном. Из ее фразы получалось, что она недовольна тем, что ее с сыном расположили на ночлег не там, где поместили бы настоящих гостей. Ее гневу требовался какой-то выход, и она взорвалась:
– К чему вам все эти расспросы? Скажите лучше, что у вас на уме? – Она вытянула вперед руки в умоляющем жесте. – Это же нечестно!
– Знаю, – грубо буркнул Алекс. – Я хотел, чтобы ты помогла мне разобраться в одной дилемме, которая стоит передо мной. Но здесь никто не поможет. Я сам должен принять решение.
– Как же вам повезло, если у вас есть выбор. У меня его, кажется, нет. Но это не страшно. Я все равно могу уйти.
– Нет!
Он схватил ее за запястье и рванул к себе с такой силой, что она потеряла равновесие и, испугавшись, заколотила по его груди кулаками.
– Не смейте играть со мной! – воскликнула она.
Ее обожгло темно-синее пламя мужских глаз.
– А это разве похоже на игру? – прохрипел Алекс. – Там, в зале, была игра, по-твоему?
Внезапно сопротивление Джины ослабло. Не существует способа отгородить себя от приступа острого физического желания. Она поняла, что сейчас произойдет нечто прекрасное и одновременно ужасное.
– Прости, но я не могу сдержаться, – прошептал Алекс.
Поцелуй вышел крепким и быстрым, как взрыв страсти. Джина не сознавала, что обвила руками шею мужчины. Ее тело изгибалось, прижимаясь к нему, и изнывало от жажды полной близости. Даже когда он прервал поцелуй и потерся щекой о ее волосы, переводя дыхание, его тело как будто нашептывало ей обещание блаженства.
– Поверь мне… Джина… Это не игра, – задыхаясь, шептал он. – Но нужно прекратить сейчас… потому что ты права. Это нечестно.
Лихорадочный поток слов плыл мимо ее сознания, колотился в закоулки разума, уже переполненные более яркими и убедительными образами. Только когда Алекс отступил назад и опустил ее руки, обнимавшие его, ее разум начал усваивать смысл сказанного им.
Прекратить?
Нечестно?
Джина смотрела на Алекса, не в силах произнести ни слова. Что он видит сейчас в ее глазах: обиду отвергнутой женщины, выжженное сердце, правду, которую он отказывается принять?
Над его переносицей пролегла глубокая складка. Губы растянулись в горькой гримасе.
– Мне жаль, – проговорил он.
«Жаль…»?! Невыносимо!
Укол гордости придал Джине сил, она смогла повернуться и пойти в сторону бального зала.
В ее голове возник образ Марко. Марко – он настоящий. Малыш любит ее без всяких условий. Между любовью и похотью большая, нет, огромная разница. И ей лучше всего с Марко.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мишель охватило ликование, когда Питер Оуэн опустил руку на плечо ее партнера по танцу.
– Мой золотой, прости, но сейчас моя очередь. Старая дружба дороже всего.
Мишель не смогла удержаться от смеха. Скорей уж не старая, а интимная дружба.
– Спасибо за танец, Крис, – обратилась она к парню, которого оставляла.
– Да о чем вы! Это я благодарен вам.
Вот такие слова Алекс, должно быть, нашептывает сейчас своей певичке, с которой только что обжимался под музыку. Ничего, милый Питер вполне заменит тебя! Питер – самый сексуальный танцор из всех, кого она знала – в постели и вне таковой.
– Жених драгоценный забросил, моя сладенькая? – пропел он.
– Ты не перестарался с дуэтом? Девица непонятно откуда! – проворчала Мишель.
– Не скажи, может получиться многообещающий проект. Но подозреваю, что тут роман возник на горизонте. Так что держи ухо востро, дорогая. Сдается мне, Алекс к ней неровно задышал.
– Питер, все козыри у меня.
Оуэн вздохнул и окинул Мишель сальным взглядом.
– Ты опрометчиво понтируешь. Ты же знаешь, я ценю тебя больше, чем он. Как насчет того, чтобы в кустиках по быстрому?
Она рассмеялась.
– Риск слишком велик. Игра не стоит свеч, Питер.
Но Питер попробовал зайти с другой стороны:
– Но он ведь только что вывел отсюда соблазнительную Джину. Баш на баш, а?
– Сомневаюсь, что они уже добрались до кустов.
– А если до спальни? – игриво предположил он.
– О, Алекс – человек слишком строгих правил.
– Как это скучно! Но они могли-таки пойти в спальню. Джина собиралась проведать сына. Судя по всему, Изабелла пригласила их остаться на ночь.
Мишель не сдержала возмущения:
– Старая грымза! Хочет вбить клин между мной и Алексом.
А Питер гнул свою линию:
– Вот склонится он над детской кроваткой, умилится, подумает: а как будет с моим первым ребенком?..
– Питер, заткнись!
Дьявольская ухмылка. А потом Питер увлек Мишель в замысловатый танец. Двигался он легко и ловко, так весело было идти за ним, что Мишель подумала: конечно, с Питером ничего нельзя принимать всерьез, зато чистое удовольствие, без всякой нагрузки.
А Питер увлекал ее к боковому выходу и нашептывал на ухо:
– Давай урвем капельку наслаждения, пока семейка Кингов не накинула на тебя удавку.
Удаляться с ним – неразумно. А впрочем, ну и пусть!
Алекс понимал, что нужно возвращаться в зал, хотя бы ради соблюдения приличий. Мишель вырвет на себе все волосы, если он задержится. И ему не нужны ядовитые пересуды. К тому же бросать тень на репутацию Джины несправедливо.
Но он был не в силах заставить себя присоединиться к гостям, поддерживать праздные разговоры. Объяснить свое отсутствие будет нетрудно, но каково это – упоминать вскользь имя Джины… Говорить о том, как она ему понравилась…
Совершенное им насилие над собой все еще отзывалось физической болью в теле. Лучше всего прогуляться. Побыть одному и подумать.
* * *
– Похоже, под этим платьем ничего нет, – тягуче промурлыкал Питер, ощупывая талию Мишель.
– Прекрати, – огрызнулась она, но не сделала ничего, чтобы остановить движение его руки, которая как раз добралась до ягодиц.
Вот уж точно, эти маленькие вольности с женщинами в духе Питера. А его сексуальное возбуждение приятно. К тому же во дворе никого нет. Кто захотел покурить или подышать свежим воздухом, выходили на террасу, расположенную с другой стороны дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13