— Что ж, это просто потрясающая новость! Моего сына не смогла остановить даже боливийская революция. Если позволите, я уделю ему несколько минут.
Она дала знак оркестру продолжать игру, положила микрофон, спустилась с левой стороны помоста, явно избегая семьи Гальярдо, и направилась навстречу Луису, дабы переговорить с ним наедине и не позволить ему выставить ее в дурном свете.
Однако у Луиса были намерения иного рода.
Поэтому, не говоря ни слова, он взял курс прямо на семью Гальярдо, увлекая за собой Шонтэль и Патрисио, который просто шел в ногу с ними. Они молча двигались на врага, готовые обратить его в бегство. Напряжение росло.
Мужчины из семьи Гальярдо были старше Луиса и Патрисио. Много старше. Действительно ли они считали Луиса милым зайчиком, который попал в их капкан?
Ну да, как же, подумала Шонтэль, вдруг почувствовав ярость. Она смотрела в темные, расширенные от изумления глаза «невесты», подорвавшей ее веру в любовь Луиса, растоптавшей ее, и лишь злоба обжигала ее нутро.
Ну что, Клаудия, нравится тебе наблюдать, как рушатся твои планы? Нравится смотреть на женщину, которой ты лгала?
Ответ не заставил себя долго ждать. Внезапно Клаудия поняла, кто перед ней. Шонтэль и Луис вместе… И злость, неистовая, черная злость появилась у нее в глазах. Злость сменило высокомерие — не в правилах Клаудии Гальярдо смиряться с поражением.
— Я смотрю, ты вновь увлекся своим заморским чудом, Луис, — едко заметила она, атаковав первой, стоило им только поравняться с ней.
Шонтэль напряглась. Было трудно держать себя в руках в подобной ситуации. Сегодня она была хозяйкой положения, заняв свое законное место рядом с Луисом. Ответ его был холодным и спокойным:
— Если хочешь, сама можешь объяснить своим родственникам причину моего поступка, Клаудия. И сделай милость, перестань выпускать коготки. Сегодня они тебя не спасут.
— Объясни это мне! — потребовал пожилой мужчина, стоявший рядом с Клаудией. — Ты публично позоришь мою семью! Это непростительно, Луис!
— Эстебан, твоя дочь и моя мать пытались разрушить самое ценное в моей жизни. Так что не говори мне о прощении. Справедливость для меня важнее.
На секунду сердце Шонтэль подпрыгнуло от радости: он назвал их любовь самым ценным в своей жизни!
— Какая справедливость?! — взорвался старик. — Патрисио, что все это значит? Он опозорил меня!
— Не впутывай брата, Эстебан, — предупредил его Луис. — Это ночь истины, а в истине нет позора.
— У нас был уговор! — протестовал Эстебан.
— Основанный на обмане, — возразил Луис.
— И ты можешь доказать это?
— Спроси у своей дочери, — повторил Луис, а затем ледяным тоном добавил:
— Если действительно не знаешь о тех лживых ухищрениях, на которые она пошла, чтобы выйти за меня.
— Что это значит?! — вспыхнул глава семьи.
— Это значит, что свой мусор каждый выметает сам, Эстебан. Ты в своем доме, а я — в своем.
И, слегка поклонившись старику, Луис направил свою процессию в противоположную сторону, к матери, ждавшей их.
— Оборванка, — прошипела Клаудия, исходя яростью.
— Попридержи язык, девочка, и иди за мной, — строго прервал ее Эстебан. — Еще не хватало, чтобы ты позорила меня на людях.
Луис Анхель Мартинес не был покладистым зайчиком. Он человек, с которым приходится считаться, с гордостью подумала Шонтэль. А еще она подумала, что два года назад ей следовало дать ему шанс. Наверняка он уже тогда нашел бы способ укротить свою мать.
Шонтэль едва сдерживала слезы. Какой же дурой она была! Теперь, глядя на эту женщину, мать Луиса, мановение руки которой подобно смерчу, Шонтэль понимала, что в одиночку ни за что не справилась бы. Такое под силу лишь героям. Каким и был сын Эльвиры.
Не отходи от меня…
Может, и ему придавало сил ее присутствие?
Она подавила предательские слезы. Люди смотрят на нее. Эльвира Роза Мартинес смотрит на нее. Та, делая вид, будто ничего не происходит, подошла к ближайшей от нее группе людей и, как ни в чем не бывало, заговорила с ними.
— Сестра одного очень преуспевающего владельца турагентства, старого друга моего сына, — услышала Шонтэль. — Видимо, они встретились в Ла-Пасе и вместе выбрались оттуда. Один Господь знает, как…
И хотя на лице Эльвиры была видна некая растерянность, она вовсе не намеревалась сдаваться. Она извинилась и пошла навстречу своим сыновьям с видом королевы, не терпящей бунтарей.
Шонтэль собрала всю свою силу воли.
Разумеется, Эльвира, зная ранимость Шонтэль, попробует ужалить ее, найти ее слабое место. Луис надеялся, что Шонтэль не подведет и сыграет свою роль. Это был зал заседаний в суде, а гости невольно стали судьями. Шонтэль докажет, что она тоже может сражаться.
— Ты что, не мог предупредить меня? — в ярости выпалила Эльвира.
— Два года назад ты тоже не предупредила меня, мама, — возразил Луис.
— Я сделала это ради тебя, — не уступала она.
— Ради моего блага ты хотела женить меня на расчетливой и лживой стерве? Отойди, мама.
— Нет. Я не дам тебе разрушить то, что так долго создавала.
— Свое будущее я определяю сам. Принимай меня таким, какой я есть.
Осознав услышанное, мать перевела повелительный взгляд на младшего сына:
— Патрисио…
— Нет, — последовала мгновенная и жесткая реакция. Затем уже более тихо и мягко Патрисио добавил:
— Извини, мама, но я не хочу, чтобы мне на плечи взвалили чужую ношу. Я вполне доволен своей жизнью.
Недовольно и упрямо она посмотрела на Шонтэль.
— Эта женщина… Как может она… Она ведь не нашего круга.
— Не нашего круга? Что именно ты называешь нашим кругом? Ты о тюрьме, которую возвела для меня после смерти Эдуарде?
Она вздрогнула.
— Да как ты смеешь…
— Как ты смеешь вмешиваться в мою жизнь, лишая меня права выбора? — Голос его гремел.
Эльвира презрительно вздернула подбородок.
— Она ведь даже не аргентинка. Оборванка…
— Я люблю эту женщину, мама. Люблю? И вновь сердце Шонтэль замерло. Он правда сказал это? А если да, то…
— Полагаю, ты подзабыла, каково это — любить, — продолжал он, и с каждым словом в его голосе звучало все больше страсти. — То огромное счастье, что испытываешь, когда любишь. Это прекрасное, неземное чувство. Попытайся вспомнить, что чувствовала к моему отцу. А еще больше — к Эдуарде.
— Прекрати! — Лицо ее побагровело.
— Просто попробуй! Прошу тебя! Ведь я тоже твой сын! Как и Патрисио!
— Именно поэтому я и сделала то, что сделала! Я хотела защитить тебя! — полуоправдывалась она.
— Мы мужчины и защиты твоей не просим.
— Эдуарде не умер бы…
— Но он умер. А я буду жить своей жизнью. С тобой или без тебя. Решать тебе.
— Луис! Не можешь же ты…
— Еще как могу! Шонтэль!
При звуке своего имени она будто очнулась, настолько потряс ее весь этот разговор. Она подняла глаза, не веря в то, что услышала, и гадая, сказал ли он правду или просто посчитал, что это произведет больший эффект.
— Твоя очередь, — сказал он, и она не сразу поняла смысл этих слов.
Хотел ли он, чтобы она сказала что-то его матери? Нет, он лучше всех понимал, что сейчас это не вполне уместно.
— Патрисио… — обратился он к брату. — Думаю, мне понадобится сцена.
— А мы постоим и послушаем тебя. Не так ли, мама?
Шонтэль не успела заметить реакцию Эльвиры. Держа ее под руку, Луис обошел мать и двинулся к ступеням помоста.
— Что ты намерен сделать? — взволнованно прошептала она.
Разумеется, планы матери уже сорваны. Хотел ли Луис сделать какое-нибудь публичное заявление, чтобы замять скандал?
Он наклонился к ней и тихо сказал:
— Шонтэль, ты вправе решать за себя. — Голос его был тихим и ровным. — Но достаточно ли я сделал? — добавил он, спрашивая уже скорее себя, чем ее.
Не все сказанное им было ей понятно.
— Ты сделал все просто прекрасно, — заверила она.
— Нет. Прошлой ночью я унизил тебя. И знаю, ты никогда не забудешь этого. Но сейчас у тебя есть шанс расквитаться со мной. Ты можешь поступить со мной так же, при всех.
— Луис… — Он пугал ее. — Я не хочу… это ведь… низко!
— Тогда прими мой подарок, сделанный от самого сердца.
— Какой подарок?
— Увидишь. И надеюсь… поймешь.
Они уже стояли на сцене. Ужасно взволнованная Шонтэль с трудом отвечала на улыбку Луиса Анхеля. Он подошел к микрофону и, дав знак оркестру, чтобы тот смолк, взял Шонтэль за руку. Музыка стихла.
Внезапно наступившая тишина, словно боевой клич, наэлектризовала толпу. Все взгляды устремились на сцену, недавно считавшуюся почетным местом Эльвиры Розы Мартинес, — теперь там стояли ее сын Луис Анхель и женщина в красном.
По толпе пробежал легкий гул восхищения. Семья Гальярдо еще не успела покинуть зал. Эльвира стояла рядом с Патрисио с выражением невозмутимости на лице. Все ждали, затаив дыхание. Когда Луис взял микрофон, можно было услышать, как на пол падает булавка.
Шонтэль безуспешно пыталась заставить себя успокоиться. Она считала, что правосудие свершилось. Все, что Луис делал теперь, его личная инициатива, и она понятия не имела, что у него на уме.
Только сказанные им слова, что он любит ее, только они помогали ей. Она надеялась, что это правда. Но его упоминание о прошлой ночи, о той пародии на любовь…
Он сжал ее руку, она почувствовала тепло его ладони и немного успокоилась, потом взглянула на него. Казалось, он только и ждал этого. Когда глаза их встретились, он улыбнулся ей. И в улыбке этой было столько любви и преданности, что она не могла не ответить тем же. С этого момента между ними не было больше темноты. Она исчезла.
Он повернулся к гостям и начал:
— Леди и джентльмены…
Глава 16
Все, что произошло потом, Шонтэль навсегда сохранила в своем сердце: как она смотрела на этих избранных людей, с которыми были связаны не только деловые интересы Мартинесов, но от которых зависела жизнь целой страны. Теперь все эти люди смотрели на нее с вежливым любопытством.
Она услышала, как Луис делает глубокий вдох, чтобы продолжить свою речь, и вновь напряглась. Что он затеял? Ее раздражало пристальное внимание публики. Господи! Только бы он ограничился небольшим приветствием, мысленно взывала она.
Его низкий голос, как рокот грома, раздался над собравшимися:
— Для меня большая честь представить вам эту отважную женщину. Мисс Шонтэль Райт.
Все внимание публики он концентрировал на ней. Зачем?
— Ее брат, Алан, мой старый и добрый друг, продолжал Луис. — Мы работали вместе на рудниках в Бразилии. С тех пор прошло много лет, и он сумел создать очень успешный и процветающий бизнес в области туризма, используя Буэнос-Айрес в качестве опорного пункта и тем самым принося нашей стране немалые деньги.
В толпе раздался гул одобрения, и Шонтэль немного расслабилась. По крайней мере Луис объяснил, кто она такая.
— Этой ночью Шонтэль не побоялась нарушить комендантский час в Ла-Пасе, чтобы достать автобус для группы туристов и помочь им уехать из города.
И снова сочувственный гул, полный симпатии. Однако она встревожилась. Он ведь не станет посвящать их в подробности, правда? Она внимательно взглянула на него, надеясь, что здравый смысл не оставит Луиса.
Он улыбался так, будто счастливее его не было никого на свете.
— Сегодня, — продолжил Луис, — эта потрясающая женщина спасла меня от неминуемой гибели, когда на меня было направлено дуло армейского танка. Экипаж танка забыл обо мне при виде ее прекрасных волос.
Шутливая манера, в которой он вел это драматичное повествование, не осталась без внимания, разряжая обстановку. Послышались смешки, что немудрено, ибо сцена эта в описании Луиса и впрямь выглядела довольно комично.
Улыбка не сходила с его лица.
— Хотя, по правде говоря, и я в долгу не остался. Но было это уже немного позже, когда мы на автобусе прыгали через вырытую фермерами траншею. Тряска была не из слабых, однако мы справились.
На этот раз зал разразился радостным смехом и громкой овацией. Шонтэль вдруг обнаружила, что улыбается, довольная, как ловко Луису удалось превратить кошмар в сказку со счастливым концом. В то же время сказанное им объясняло их совместное появление.
— Должен признаться, нам очень хотелось выжить и оказаться сегодня здесь, с вами.
Он остановился. Гости внимательно ждали продолжения. Мертвая тишина.
— Два года назад по причинам личного характера Шонтэль решила, что не может связать со мной свою жизнь.
О Господи! Не может быть! Неужели он решил публично опозорить Клаудию и собственную мать?!
— Сегодня днем, когда обе наши жизни подвергались опасности, мы поняли, что прежние проблемы — ничто.
Как он мог говорить такое? Ведь сегодня они воздали по заслугам именно за то, что случилось тогда. Так что же теперь?
Пытаясь остановить, она дернула его за руку, но он только сильнее сжал ей пальцы и еще шире улыбнулся. Шонтэль уже ничего не понимала. Он повернулся к ней, и она подумала: смуглый ангел! Она вспомнила его слова, произнесенные сегодня утром.
Ради тебя я рискую жизнью, Нет! — захотелось крикнуть ей, но она не в состоянии была произнести ни слова. А потом заговорил он:
— В вашем присутствии я объявляю, что люблю эту женщину и буду любить всегда.
Хаос. Именно это определение лучше всего подходило к тому состоянию, в которое ввергли ее эти слова. На глазах у Шонтэль выступили слезы.
— Шонтэль! — В его голосе слышался трепет. — Выйдешь ли ты за меня замуж?
Все встало на свои места. Все или ничего.
Он делал ей предложение… как искупление за прошлую ночь… возможно, как искупление за то, что он скрывал их любовь от посторонних глаз.
Она не была для него оборванкой. Он чествовал ее как свою королеву в высшем обществе Аргентины. Теперь он предлагал ей свое имя в присутствии всех этих людей… если она хотела. А если нет… если она публично откажет ему… он готов принести в жертву свою гордость, удовольствовавшись тем, что заплатил самую высокую цену, какую только мог.
Но было ли это выражением искренних чувств или лишь попыткой выровнять чашу весов?
Он ждал ответа. Все его ждали. Но ответ был не из простых. С другой стороны… она просто не могла подвергнуть Луиса публичному унижению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13