Однако я понимал,
что есть границы, которые еще рано преступать. А потому я
продолжал работать с малыми аквариумами и, когда мистер Ромилли
свыкся с этими проявлениями моей инициативы, заикнулся наконец
о нашем парадном аквариуме.
-- Позвольте мне попробовать сделать что-нибудь с ним,
мистер Ромилли? -- спросил я.
-- Что? Ты про нашу витрину?
-- Ну да. Все равно его... надо бы... надо уже почистить.
Вот я и подумал, может быть, попробовать по-новому его
декорировать.
-- Прямо не знаю...- задумчиво произнес мистер Ромилли.-
Не знаю. Сам понимаешь, это важнейший, центральный элемент
витрины. Именно он привлекает к нам покупателей.
Мистер Ромилли был совершенно прав, однако покупателей
привлекали пестрые стайки разноцветных рыбок, а не попытки
декорировать аквариум, придававшие ему сходство с изрытой
пустошью.
-- Я только попробую, ладно? -- не сдавался я.- Если не
получится, сделаю, как было раньше. Я готов... готов потратить
на это половину рабочего дня.
-- Ну что ты, зачем же,- взволнованно произнес мистер
Ромилли.- С какой это стати тебе все дни проводить в стенах
магазина. Молодой парень... тебе необходимо пройтись, подышать
свежим воздухом... Ладно, согласен, попробуй, и поглядим, что
получится.
В половину дня я не уложился, поскольку приходилось
отвлекаться на покупателей, которые приходили за трубочниками,
или дафниями, или квакшами для своего садового пруда. Над
большим аквариумом я трудился с усердием, достойным всяческого
подражания. Соорудил песчаные дюны и красивые горки из гранита.
В ложбинах между гранитными горками посадил валлиснерию и
другие, более нежные растения. На поверхности воды разместил
крохотные белые цветки, напоминающие миниатюрные кувшинки.
Песком и камешками замаскировал довольно уродливые с виду
подогреватель, аэратор и термостат. Завершив эти работы и
возвратив в аквариум ярко-красных меченосцев, глянцевитых
черных молли, серебристых топориков и будто светящихся неоновых
рыбок, я отступил на несколько шагов, созерцая свое творение, и
сам восхитился своими талантами.
Мистер Ромилли пришел в восторг, чему я, понятно, был
очень рад.
-- Великолепно! Изящно! -- воскликнул он.- Просто изящно!
-- Ну вы же знаете поговорку,- сказал я,- у хорошего
учителя и ученик хороший.
-- Ладно, ладно льстить мне.- Он шутя погрозил мне
пальцем.- Это тот самый случай, когда ученик превзошел учителя.
С той поры мне было позволено декорировать все аквариумы и
террариумы. Подозреваю, что в душе мистер Ромилли был только
рад освобождению от необходимости проявлять в столь
утомительном деле свое полное отсутствие изысканного вкуса.
После одного-двух экспериментов -- где лучше проводить
обеденный перерыв -- я остановился на маленьком кафе поблизости
от зоомагазина. Здесь я приметил добрую официантку, которую
нехитрой лестью склонил подавать мне повышенную норму сосисок с
картофельным пюре и предупреждать о смертельной опасности,
исходящей от обозначенной в меню тушеной баранины с луком и
картофелем. Однажды, направляясь в это кафе, я обнаружил, что
кратчайший путь туда пролегает через узкий переулок между
большими магазинами и высокими жилыми домами. Переулок был
вымощен булыжником, и, входя в него, я чувствовал себя так,
словно меня перенесли во времена диккенсовского Лондона. Часть
переулка окаймляли деревья, а дальше располагались крохотные
лавки. Одна из них, обитель Генри Белоу, свидетельствовала, что
наш зоомагазин -- не единственный в округе.
За грязным окном размером два на два метра витрина уходила
вглубь примерно на полметра и была заполнена маленькими
квадратными клетками, в каждой из которых содержались одна-две
птички -- зяблики, зеленушки, коноплянки, канарейки, волнистые
попугайчики. Пол внизу был покрыт толстым слоем шелухи и
помета, но сами клетки блистали чистотой, и внутри их зеленели
веточки крестовника или латука, а снаружи была прикреплена
белая бумажка с кривыми буквами: "ПРОДАНО". За стеклянной
дверью висела желтая кружевная занавеска, а между ней и стеклом
готические буквы на куске картона вежливо приглашали покупателя
входить. Обратная сторона, как мне предстояло убедиться, так же
учтиво извещала, что магазин закрыт. За все дни, что я топал по
булыжнику, спеша проглотить свои сосиски с картофельным пюре,
ни разу не видел, чтобы в эту лавку входили или ее покидали
покупатели. Она производила совершенно безжизненное
впечатление, если не считать птичек в витрине, которые иногда
вяло перепрыгивали с жердочки на жердочку. Шли недели, и я
никак не мог взять в толк, почему покупатели не уносят
проданных пернатых. Не могли же все новые владельцы трех
десятков отобранных пичуг одновременно отказаться от покупки? И
даже если так вдруг случилось, почему не убраны бумажки с
надписью "ПРОДАНО"? Ограниченное время обеденного перерыва не
позволяло мне углубиться в раскрытие этой тайны. И все же
случай представился в один прекрасный день, козда мистер
Ромилли, который порхал по магазину, напевая "Я маленькая
пчелка", спустился в подвал и вдруг издал тонким голосом крик,
выражающий предельный ужас.
-- В чем дело, мистер Ромилли? -- осторожно справился я.
Мистер Ромилли показался внизу, держась руками за голову,
лицо его выражало предельное отчаяние.
-- Какой же я глупец! -- причитал он.- Какой глупец,
глупец, глупец!
Видя, что речь идет не о каком-то моем прегрешении, я
воспрянул духом.
-- Что случилось? -- спросил я заботливо.
-- Ручейники и дафнии! -- произнес он трагическим тоном,
снимая очки и принимаясь лихорадочно протирать стекла.
-- Наши запасы кончились?
-- Да,- возвестил мистер Ромилли замогильным голосом.-
Какой же я тупица! Такая небрежность! Такая непростительная
нерадивость! Меня мало выгнать отсюда, я глупейший из
смертных...
-- Разве нельзя закупить еще? -- попытался я остановить
это самобичевание.
-- Но то хозяйство всегда снабжает меня! -- воскликнул
мистер Ромилли, словно мне это не было давно известно.-
Хозяйство снабжает меня, когда я делаю заказ в конце недели. А
тут я, последний идиот, забыл про это.
-- Но разве нельзя закупить еще где-нибудь еще? -- спросил
я.
-- А все наши гуппи, и меченосцы, и черные молли ждут не
дождутся своей порции ручейников,- продолжал мистер Ромилли,
доводя себя до исступления.- Они так их любят. Как я могу
смотреть на эти маленькие ротики, тыкающиеся в стекло? Как могу
уйти на обед, зная, что бедные рыбки...
-- Мистер Ромилли,- решительно перебил я его,- можем мы
приобрести ручейников где-нибудь еще, кроме того хозяйства?
-- А? -- уставился он на меня.- Кроме хозяйства? Но они
всегда снабжают меня... Постой. Кажется, я тебя понял. Ну да...
Он тяжело поднялся по деревянным ступенькам, вытирая лоб,
и возник передо мной, словно единственный уцелевший после
обвала в шахте. Обвел трагическим, отсутствующим взглядом наш
интерьер.
-- Но где? -- сказал он наконец с отчаянием в голосе.-
Где?
-- Ну,- проявил я инициативу,- как насчет Белоу?
-- Белоу? Белоу ничего не смыслит в делах. Он торгует
птицами. Откуда у него быть ручейникам?
-- И все-таки стоит попробовать,- настаивал я.- Давайте я
схожу и узнаю. Мистер Ромилли поразмыслил.
-- Хорошо,- произнес он наконец, отрывая взгляд от
укоризненно смотрящих на него рыбьих верениц.- Возьми в кассе
десять шиллингов и постарайся не задерживаться слишком долго.
Он вручил мне ключ от кассы и сел, угрюмо созерцая блеск
своих начищенных ботинок. Я достал в кассе десятишиллинговую
ассигнацию, написал на бумажке: "Взято 10 шиллингов на
ручейников", положил ее в кассу, запер и сунул ключ в вялую
пятерню мистера Ромилли. Миг -- и я уже на улице, протискиваюсь
через толпы глазеющих на витрины прохожих, сопровождаемый
грохотом огромных красных автобусов, за которыми вьются стайки
легковых машин. Наконец сворачиваю в заветный переулочек и
оказываюсь в царстве мира и покоя. Рев автобусов, топот ног,
визг тормозов, гудки клаксонов сливаются в сплошной
приглушенный гул, чем-то похожий на ласкающий слух рокот
далекого прибоя. Слева от меня -- черная от копоти глухая
стена, справа -^чугунная ограда перед клочком земли на
подступах к местной церкви, где некий достойный человек посадил
платаны. Деревья протянули ветви над оградой, осенив проулок
зеленью листвы, а по крапчатым их стволам тяжело карабкаются,
горбатясь, гусеницы, устремленные к цели, неведомой им самим.
Там, где кончалась посадка, начинались лавки, числом шесть, все
крохотные и все отнюдь не преуспевающие.
Вот "Клитемнестра", салон модной женской одежды, с
довольно экстраординарной достопримечательностью на витрине --
мехом пушистого зверька, чьи стеклянные глаза и зажатый зубами
хвост заставили бы сжаться сердце всякого противника
живодерства. Дальше -- кафе "Пикси", легкие ленчи, закуски,
чай, а подкрепившись, можно было зайти в "Табачную лавку"
А.Уолита, чья витрина сплошь была заполнена рекламой сигарет и
трубок; почетное место занимала реклама самых дешевых сигарет.
Быстро шагая дальше, я миновал контору агента по продаже
недвижимости Вильяма Дровера, с красующимися за стеклом
блеклыми фотографиями заманчивых жилых строений, затем --
сумрачную витрину господ М. и Р. Драмлин, водопроводчиков, с
несколько неожиданным, скупым оформлением -- одиноким розовым
унитазом. И замыкала сей торговый ряд дверь с простой,
немудрящей выцветшей вывеской: "Генри Белоу. Птицевод".
"Наконец-то,- сказал я себе,- я могу войти в эту лавку и
хотя бы раскрыть тайну проданных птичек". Однако тут произошло
нечто неожиданное. Высокая костлявая женщина в грубошерстном
костюме и увенчанной пером потешной тирольской шляпе решительно
прошагала к двери с картонкой, на которой было написано:
"Прошу", взялась за ручку и под мелодичный звон колокольчика
вошла в лавку, опередив меня на какое-то мгновение. Я опешил.
На моих глазах впервые одна из лавок в этом переулке
удостоилась посещения покупателя. Тут же, горя желанием
увидеть, что будет дальше, я рванулся следом за этой женщиной и
очутился внутри раньше, чем успела захлопнуться дверь.
В лавке царил полумрак, и мы с покупательницей в
тирольской шляпе уподобились мотылькам, застрявшим в пыльной
паутине. Казалось, мелодичный колокольчик должен был тотчас
вызвать из недр лавки услужливого продавца. Однако царила
полная тишина, нарушаемая только слабым щебетом пичуг в витрине
да шорохом крыльев приютившегося в углу какаду. Хорошенько
взъерошив перья (звук был такой, точно кто-то встряхивал
неглаженую после стирки простыню), попугай наклонил голову
набок и мягко произнес безразличным тоном: "Хэлло, хэл-ло,
хэлло".
Мы ждали, и короткое ожидание показалось нам вечностью. По
мере того как мои глаза свыкались с полумраком, я рассмотрел
маленький прилавок и за ним -- полки с птичьим кормом и другими
вещами, потребными для птицеводства, а перед прилавком стояли
на полу большие мешки с коноплей, просом и рапсом. На одном из
мешков восседала, торопливо уписывая семена, белая мышка,
чем-то похожая на нервно покусывающего соломинку участника
званой вечеринки. Я уже подумывал о том, чтобы открыть дверь,
чтобы снова зазвенел колокольчик, когда в глубине лавки
распахнулась другая дверь и в нашу сторону важно направился,
виляя хвостом, почтенного возраста большой охотничий пес,
сопровождаемый, как я понял. Генри Белоу, высоким тучным
мужчиной с седой кудрявой шевелюрой и густыми колючими усами,
напоминающими куст можжевельника, в котором могла удобно
обосноваться целая стайка птиц. Из-под косматых бровей сквозь
очки в золотой оправе на нас смотрели синие, как барвинок,
маленькие яркие глаза. Он двигался с тяжеловесной
медлительностью, словно ленивый тюлень; подойдя к нам,
приветственно наклонил голову.
-- Мадам,- сказал он, и в его произношении угадывался
уроженец юго-западной части Англии,- мадам, к вашим услугам.
Женщина в тирольской шляпе явно была слегка озадачена
столь торжественным обращением.
-- О, э-э... добрый день,- произнесла она.
-- Чем могу служить? -- осведомился мистер Белоу.
-- Понимаете, вообще-то мне нужен ваш совет,- объяснила
она.- Э-э... Дело в том, что моему юному племяннику исполняется
четырнадцать лет, и я хотела бы купить ему птичку ко дню
рождения... Он обожает птиц.
-- Птицу,- сказал мистер Белоу.- Птицу. И какую именно
птицу, какой вид вы подразумеваете, мадам?
-- Ну, я, э-э... даже не знаю,- ответила женщина в
тирольской шляпе.- Как насчет канарейки?
-- В это время года я не стал бы связываться с
канарейками.- Мистер Белоу скорбно покачал головой.- Не стал бы
связываться сам и поступил бы нечестно, мадам, если бы продал
вам канарейку.
-- Почему же именно в это время года? -- озабоченно
осведомилась покупательница.
-- Сейчас самое скверное время для канареек,- сказал
мистер Белоу.- Понимаете, опасно для бронхов.
-- О,- молвила леди в тирольской шляпе.- Ну, а что вы
скажете о волнистом попугайчике?
-- Простите, мадам, но опять же не советую. Очень уж
сейчас распространился пситтакоз.
-- Что распространилось?
-- Пситтакоз, мадам. Так называемая попугайная болезнь.
Большинство попугайчиков болеют в это время года. Дело в том,
что она смертельно опасна для людей. На днях сюда приходил
инспектор из Министерства здравоохранения, проверял моих
волнистых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19