https://wodolei.ru/catalog/accessories/dlya-vannoj-i-tualeta/
В частности, в начале 1970 года Твардовского волевым решением Политбюро сняли с должности главного редактора журнала «Новый мир». По мнению многих, эта отставка сократила жизнь писателя на несколько лет.
Твардовский умер от рака, метастазы которого поразили мозг. Причем, он прекрасно был осведомлен о своей болезни еще за несколько месяцев до кончины. Вот что вспоминает по этому поводу врач Кремлевской больницы П. Мошенцева, которая видела Твардовского летом 71-го:
«Помню, вызвали в приемное отделение. Я спустилась из ординаторской на первый этаж. В приемной стоял Твардовский, не узнать его было невозможно. Выглядел он неважно: грустный, бледный, погруженный в собственные мысли.
– Дежурный хирург, Мошенцева Прасковья Николаевна, – представилась я как положено. – Хочу вас осмотреть.
Александр Трифонович грустно улыбнулся и тихо сказал:
– Я не ваш пациент, доктор. Вы мне ничем не поможете. Не обижайтесь, но это так.
В истории болезни прочитала ужасный диагноз: «рак с метастазами в головной мозг». Правда, явных признаков поражения мозга пока видно не было. Только затрудненность речи, землистый цвет лица, усталый вид. Но это пока…
Я все же осмотрела Твардовского и как можно спокойнее сказала:
– Действительно, в хирургическом отделении вам делать нечего, нужно лечиться в неврологическом.
Твардовский насмешливо взглянул на меня:
– А если говорить откровенно, доктор, то мне вообще в больнице делать нечего.
В том же спокойном тоне я стала убеждать Александра Трифоновича в необходимости лечения. Советовала лечиться не в нашей больнице, расположенной в городе, а в Центральной клинической, где условия много лучше: можно гулять, дышать свежим воздухом… Возможно, Твардовский прислушался к моему совету: его перевели в ЦКБ.
Я вообще придерживаюсь точки зрения, что смертельно больной человек не должен знать своего диагноза. Зачем лишать его надежды, пусть иллюзорной? Убеждена: надежда поддерживает, безнадежность ускоряет роковой исход…
Твардовский умер через несколько месяцев. Много говорили о его запоях, о пристрастии к алкоголю. Но в медицинских документах об этом недуге не было сказано ни слова…»
Власть, которая лишила Твардовского его детища и тем самым ускорила его смерть, теперь постаралась создать вид, что глубоко скорбит по поводу его кончины. Под некрологом поставили свои подписи все члены Политбюро, что выглядело кощунственно: именно эти люди в первую очередь и травили Твардовского.
Гражданская панихида прошла в понедельник 20 декабря. На следующий день на Новодевичьем кладбище состоялись похороны. Что примечательно: если умирал какой-нибудь партийный или государственный деятель, то на все столичные предприятия приходила разнарядка, которая обязывала руководящие органы обеспечить приход людей на траурное мероприятие. И партийные, и комсомольские организации чуть ли не силком заставляли людей идти на похороны, в противном случае грозя большими неприятностями. Так обеспечивалась многолюдность большинства правительственных похорон. С Твардовским все было иначе. Никаких разнарядок «сверху» не было и в помине, наоборот – власть делала все от нее зависящее, чтобы как можно меньше людей узнали о времени и месте похорон поэта. Но люди все равно пришли, и такой многолюдности могли позавидовать любые правительственные похороны.
Вспоминает Н. Ильина: «Умер. И теперь гроб Твардовского, как он сам и предвидел, должны были обступить те самые, кто травили его, поносили, унижали, вырывали и вырвали из его рук журнал. Это пыталась предотвратить вдова поэта Мария Илларионовна: обратилась к Ю. Верченко, назвала несколько нежелательных имен. Просьба уважена не была. Травившие распоряжались похоронами, почетным караулом обступали гроб, а один, и устно, и в печати называвший Твардовского „кулацким сынком“ (нежелательность присутствия этого человека Мария Илларионовна подчеркнула особо!), тем не менее не только присутствовал, но и речь на траурном митинге не дрогнул произнести. Зал, набитый народом, безмолвствовал. Однако когда в почетном карауле появилась вальяжная, массивная фигура Софронова, тогдашнего редактора „Огонька“, особо отличившегося в клевете и травле „Нового мира“, по залу прошел ропот, напоминавший шум прибоя, и смыло со сцены массивную фигуру…
Как и два года назад, перекрыта улица Герцена и все к ней прилегающие улицы, и повсюду милиция, но тут еще и военная охрана, уже и пешеходу нельзя было приблизиться к зданию ЦДЛ. Кордон в вестибюле. Дежурные на лестницах. И я не знаю, каким Божьим чудом тот, появления которого так опасались, что и на войска не поскупились, в дом все-таки проник! Как я помню, его внезапное возникновение в проеме распахнувшейся близко от сцены двери не всеми сразу это было замечено, но вот вошедший шагнул вперед, к первому ряду, к семье Твардовских, и тут уж его голова, его плечи всему залу видны – и шорох, и шепот, и волненье… Я только не помню, шел ли уже траурный митинг, и выступал ли кто-нибудь в эти минуты, и если да, то не запнулся ли? А он уже сидит бок о бок с Марией Илларионовной, а через какое-то время, когда началось прощанье, я увидела его склонившимся над гробом и осеняющим крестным знамением мертвое лицо Твардовского.
Позже Л. З. Копелев расскажет мне, что он в эти минуты находился в вестибюле и услыхал, как кто-то из там дежуривших кинулся к телефону, набрал номер и – в трубку: «Объект прибыл. Что будем делать?». Ответа на вопрос Копелев слышать не мог, но краток был тот ответ, звонивший почти сразу же от телефона отошел, видимо, инструкций не получив. А какие тут могли быть инструкции? Проморгали, прошляпили, недоглядели, недо… А теперь что уж делать? Не силой же выводить! Тем более, что вдова взяла «объект» под руку, и так, вместе, они и двигались к выходу, к похоронному автобусу…
Потом, прочитав у Солженицына (тем «объектом» был именно он. – Ф. Р. ): «Допущенный к гробу лишь по воле вдовы (а она во вред себе так поступила, зная, что выражает волю умершего)…», я вспомню слова Твардовского: «Не сват он мне, не брат, не друг, не во всем его взгляды разделяю, но я люблю его, люблю… Давно должно было прийти такое русское…»
Морозный декабрьский день. Новодевичье кладбище. Велика была толпа, множество спин заслонили от меня гроб, и я не видела, как Солженицын, прощаясь, вновь осенил покойного крестным знамением, – это запечатлено на фотографии, обошедшей весь мир. Испарился из моей памяти краткий траурный митинг. Не помню и того, кто распоряжался похоронами, – позже от старшей дочери Твардовского Валентины Александровны узнаю: и тут торопились. К вдове обращаться не смели, обращались к дочери: «Пора гроб закрывать!». А все текла, все текла цепочка людей, желавших прикоснуться к покойному, поклониться ему, и дочь отвечала: «Нет еще. Подождите».
А тут – почему торопились? Худшее свершилось, лицо, появления которого опасались, присутствует, чего же еще опасаться? А того же, чего опасались, хороня Чуковского. Мероприятие, хорошо продуманное, отработанное, отрепетированное, в привычные рамки не укладывалось. Была искренна скорбь людей – помню залитое слезами лицо Кайсына Кулиева – и не один он плакал. Плакали и те, кто не был знаком с Твардовским лично. Прощались не только с любимым поэтом, автором «Василия Теркина» (это бы власти снесли!), а и с редактором «Нового мира», павшим в борьбе за этот журнал. Многие, думаю, пришедшие в тот день на кладбище, понимали то, о чем скоро скажет в своем письме Солженицын: Твардовского убили, «отняв у него его детище, его страсть, его журнал». Об этом шептались, эти слова носились в воздухе, нервируя распорядителей, и как бы это не выплеснулось наружу в чьем-нибудь выкрике… «Пора закрывать гроб!» – «Нет, подождите!..»
ТЕЛЕГИНА ВАЛЕНТИНА
ТЕЛЕГИНА ВАЛЕНТИНА (актриса театра, кино: «Комсомольск» (1938), «Учитель» (1939), «Член правительства» (1940), «Драгоценные зерна» (1948), «Кубанские казаки» (1950), «Сельский врач» (1952), «Земля и люди» (1956), «Дом, в котором я живу», «Павел Корчагин» (оба – 1957), «Дело было в Пенькове», «Стучись в любую дверь» (оба – 1958), «Баллада о солдате» (1959), «Прощайте, голуби!» (1961), «Суд» (1962), «Знойный июль» (1965), «Доживем до понедельника» (1968), «Телеграмма» (1972), «Помни имя свое» (1975), «Голубка» (1978) и др.; скончалась 4 октября 1979 года на 65-м году жизни).
Телегина начала сниматься в кино еще будучи студенткой ленинградского Института сценических искусств – в середине 30-х. Из-за своей неброской внешности она изначально была определена играть роли простых и добродушных героинь. И первой большой ролью Телегиной в кино стала именно такая роль – Мотя Котенкова в фильме Сергея Герасимова «Комсомольск» (1938). Как писали киноведы: «Искусство Телегиной отмечено теплотой, бытовой достоверностью, естественностью». За свою долгую жизнь в кино актриса переиграла огромное количество ролей второго плана, среди которых лучшими были: Прасковья Телегина («Член правительства», 1940), Христофоровна («Кубанские казаки», 1950), Клавдия Кондратьевна («Дом, в котором я живу», 1957), самогонщица Алевтина («Дело было в Пенькове» (1958), Мария Ефимовна («Прощайте, голуби!», 1961), Марья Ивановна («Телеграмма», 1972) и др.
В последние годы Телегина часто болела и в кино снималась все реже и реже. Одна из последних ее ролей – Матрена в телефильме «Голубка» (1978). Как пишет Э. Лындина: «Мы встретились, когда она была очень больна. Тяжелое, хриплое дыхание, отечные ноги, сердце сдавало с каждым днем… А ей, неуемной, энергичной, нетерпеливой, хотелось работать. Иногда что-то получалось, она молодела, собиралась, блестели глаза, в голосе звенели веселые нотки. Хотя случалось так все реже и реже. Не только потому, что уходили годы. В кинематографе старость обычно особенно трудна, в силу вступает жестокий закон невостребованности, замешанный к тому же на нашем циничном равнодушии. Нечто подобное происходило и в жизни Валентины Петровны…»
ТЕРЕНТЬЕВА НОННА
ТЕРЕНТЬЕВА НОННА (актриса кино: «В городе С» (1967), «Гиперболоид инженера Гарина» (т/ф, 1973), «Бешеное золото» (1976), «Транссибирский экспресс» (1978) и др.; скончалась 8 марта 1996 года на 51-м году жизни).
Рассказывает С. Садальский: «Актриса Нонна Терентьева умирала страшно и мучительно. О ее смерти так бы никто и не узнал, если бы не актер Андрей Вертоградов, позвонивший ей абсолютно случайно за две недели до смерти. Андрей пытался связаться с Союзом кинематографистов России. Ответ – полное безразличие. Далее с врачом онкологической больницы, который два года назад сделал ей операцию, и Нонна должна была после этого проверяться каждые три месяца. (Но хороший актер, он потому и актер, что верит в чудеса. Вокруг Нонны появились экстрасенсы и шарлатаны, обчистившие актрису до нитки.)
Когда Вертоградов попытался связаться с этим хирургом, чтобы он помог облегчить страдания, тот дал от ворот поворот. И все же мир не без добрых людей! От отчаяния Андрей связался с «хосписом» – американской больницей, где помогают умирающим раковым больным. Представительница этой больницы Нэнси Генуэй оказала ей помощь. Из Института Бурденко приходила каждый день русская женщина Татьяна Петровна, которая безвозмездно ставила капельницы, чтобы как-то облегчить страдания. Вы как хотите, но все же есть и актерское братство! Когда до кончины Нонны оставалось несколько дней, к ней все же пришли люди: Андрей Вертоградов, Ира Шевчук, Женя Жариков. А похоронить помогли благотворительный фонд актеров А. Вертинской, фонд культуры Н. Михалкова и ее однокурсники.
Господь, как говорят, забирает самых лучших!».
Рассказывает дочь актрисы Ксения Терентьева: «Мама, уже предчувствуя скорый конец, незадолго до дня своего дня рождения, в феврале, отправила меня в Германию. Она (теперь я это точно знаю) не хотела, чтобы я видела, как она умирает. Когда я звонила домой, мама каждый раз бодро рапортовала: „Все в порядке“. Только бабушка однажды не удержалась: „Что-то с мамой не то…“ Мама не терпела разговоров о смерти, не любила и не носила черного цвета, никогда не ходила на похороны. Исключение сделала только для Александра Кайдановского. Они дружили, он хотел ее снимать.
Ко дню рождения мама сделала мне подарок (в жизни, оказывается, столько символов и знаков, только мы их не умеем читать. Лишь после, вспоминая, понимаем…). Перегнала с любительской кинокамеры на цифровую кассету все кадры, где была я – от рождения до последних дней, потратив на запись весь гонорар. Она угасла за месяц, умерла на бабушкиных руках…
8 марта 1996 года, когда мамы не стало, по двум каналам телевидения показывали картины с ее участием. На мамины похороны собралось очень много знаменитых людей. Никогда не забуду слова Евгения Стеблова, ее однокурсника: «Нонна лежала, как будто спящая принцесса в хрустальном гробу. Казалось, сейчас подойдет принц, поцелует ее, и она оживет». Наверное, ей суждено было умереть молодой, потому что она очень не хотела стареть…»
ТИМОШЕНКО ЮРИЙ
ТИМОШЕНКО ЮРИЙ (артист эстрады – Тарапунька из дуэта «Тарапунька и Штепсель»; снимался в фильмах: «Тарапунька и Штепсель под облаками» (1953), «Веселые звезды» (1954), «Приключение с пиджаком Тарапуньки» (1955), «Ехали мы, ехали…» (1962), «Легкая жизнь» (1964); скончался 1 декабря 1986 года на 67-м году жизни).
Знаменитый дуэт «Тарапунька и Штепсель» родился в Киевском театральном институте. Волею судьбы, студенты этого вуза Юрий Тимошенко (Тарапунька) и Ефим Березин (Штепсель) оказались соседями по общежитовской комнате (их койки стояли рядом), подружились и стали выступать дуэтом в капустниках. Вечером 22 июня 1941 года они должны были ехать в Москву на заключительный тур Всесоюзного конкурса эстрады. Но вместо этого оказались на построении в киевском Доме Красной Армии. Их приписали к военному ансамблю, где направляющим был высоченный Тимошенко, а замыкающим – коротышка Березин. С этого момента началась фронтовая жизнь дуэта «Тарапунька и Штепсель».
Дуэт просуществовал ровно 45 лет и распался со смертью Тарапуньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Твардовский умер от рака, метастазы которого поразили мозг. Причем, он прекрасно был осведомлен о своей болезни еще за несколько месяцев до кончины. Вот что вспоминает по этому поводу врач Кремлевской больницы П. Мошенцева, которая видела Твардовского летом 71-го:
«Помню, вызвали в приемное отделение. Я спустилась из ординаторской на первый этаж. В приемной стоял Твардовский, не узнать его было невозможно. Выглядел он неважно: грустный, бледный, погруженный в собственные мысли.
– Дежурный хирург, Мошенцева Прасковья Николаевна, – представилась я как положено. – Хочу вас осмотреть.
Александр Трифонович грустно улыбнулся и тихо сказал:
– Я не ваш пациент, доктор. Вы мне ничем не поможете. Не обижайтесь, но это так.
В истории болезни прочитала ужасный диагноз: «рак с метастазами в головной мозг». Правда, явных признаков поражения мозга пока видно не было. Только затрудненность речи, землистый цвет лица, усталый вид. Но это пока…
Я все же осмотрела Твардовского и как можно спокойнее сказала:
– Действительно, в хирургическом отделении вам делать нечего, нужно лечиться в неврологическом.
Твардовский насмешливо взглянул на меня:
– А если говорить откровенно, доктор, то мне вообще в больнице делать нечего.
В том же спокойном тоне я стала убеждать Александра Трифоновича в необходимости лечения. Советовала лечиться не в нашей больнице, расположенной в городе, а в Центральной клинической, где условия много лучше: можно гулять, дышать свежим воздухом… Возможно, Твардовский прислушался к моему совету: его перевели в ЦКБ.
Я вообще придерживаюсь точки зрения, что смертельно больной человек не должен знать своего диагноза. Зачем лишать его надежды, пусть иллюзорной? Убеждена: надежда поддерживает, безнадежность ускоряет роковой исход…
Твардовский умер через несколько месяцев. Много говорили о его запоях, о пристрастии к алкоголю. Но в медицинских документах об этом недуге не было сказано ни слова…»
Власть, которая лишила Твардовского его детища и тем самым ускорила его смерть, теперь постаралась создать вид, что глубоко скорбит по поводу его кончины. Под некрологом поставили свои подписи все члены Политбюро, что выглядело кощунственно: именно эти люди в первую очередь и травили Твардовского.
Гражданская панихида прошла в понедельник 20 декабря. На следующий день на Новодевичьем кладбище состоялись похороны. Что примечательно: если умирал какой-нибудь партийный или государственный деятель, то на все столичные предприятия приходила разнарядка, которая обязывала руководящие органы обеспечить приход людей на траурное мероприятие. И партийные, и комсомольские организации чуть ли не силком заставляли людей идти на похороны, в противном случае грозя большими неприятностями. Так обеспечивалась многолюдность большинства правительственных похорон. С Твардовским все было иначе. Никаких разнарядок «сверху» не было и в помине, наоборот – власть делала все от нее зависящее, чтобы как можно меньше людей узнали о времени и месте похорон поэта. Но люди все равно пришли, и такой многолюдности могли позавидовать любые правительственные похороны.
Вспоминает Н. Ильина: «Умер. И теперь гроб Твардовского, как он сам и предвидел, должны были обступить те самые, кто травили его, поносили, унижали, вырывали и вырвали из его рук журнал. Это пыталась предотвратить вдова поэта Мария Илларионовна: обратилась к Ю. Верченко, назвала несколько нежелательных имен. Просьба уважена не была. Травившие распоряжались похоронами, почетным караулом обступали гроб, а один, и устно, и в печати называвший Твардовского „кулацким сынком“ (нежелательность присутствия этого человека Мария Илларионовна подчеркнула особо!), тем не менее не только присутствовал, но и речь на траурном митинге не дрогнул произнести. Зал, набитый народом, безмолвствовал. Однако когда в почетном карауле появилась вальяжная, массивная фигура Софронова, тогдашнего редактора „Огонька“, особо отличившегося в клевете и травле „Нового мира“, по залу прошел ропот, напоминавший шум прибоя, и смыло со сцены массивную фигуру…
Как и два года назад, перекрыта улица Герцена и все к ней прилегающие улицы, и повсюду милиция, но тут еще и военная охрана, уже и пешеходу нельзя было приблизиться к зданию ЦДЛ. Кордон в вестибюле. Дежурные на лестницах. И я не знаю, каким Божьим чудом тот, появления которого так опасались, что и на войска не поскупились, в дом все-таки проник! Как я помню, его внезапное возникновение в проеме распахнувшейся близко от сцены двери не всеми сразу это было замечено, но вот вошедший шагнул вперед, к первому ряду, к семье Твардовских, и тут уж его голова, его плечи всему залу видны – и шорох, и шепот, и волненье… Я только не помню, шел ли уже траурный митинг, и выступал ли кто-нибудь в эти минуты, и если да, то не запнулся ли? А он уже сидит бок о бок с Марией Илларионовной, а через какое-то время, когда началось прощанье, я увидела его склонившимся над гробом и осеняющим крестным знамением мертвое лицо Твардовского.
Позже Л. З. Копелев расскажет мне, что он в эти минуты находился в вестибюле и услыхал, как кто-то из там дежуривших кинулся к телефону, набрал номер и – в трубку: «Объект прибыл. Что будем делать?». Ответа на вопрос Копелев слышать не мог, но краток был тот ответ, звонивший почти сразу же от телефона отошел, видимо, инструкций не получив. А какие тут могли быть инструкции? Проморгали, прошляпили, недоглядели, недо… А теперь что уж делать? Не силой же выводить! Тем более, что вдова взяла «объект» под руку, и так, вместе, они и двигались к выходу, к похоронному автобусу…
Потом, прочитав у Солженицына (тем «объектом» был именно он. – Ф. Р. ): «Допущенный к гробу лишь по воле вдовы (а она во вред себе так поступила, зная, что выражает волю умершего)…», я вспомню слова Твардовского: «Не сват он мне, не брат, не друг, не во всем его взгляды разделяю, но я люблю его, люблю… Давно должно было прийти такое русское…»
Морозный декабрьский день. Новодевичье кладбище. Велика была толпа, множество спин заслонили от меня гроб, и я не видела, как Солженицын, прощаясь, вновь осенил покойного крестным знамением, – это запечатлено на фотографии, обошедшей весь мир. Испарился из моей памяти краткий траурный митинг. Не помню и того, кто распоряжался похоронами, – позже от старшей дочери Твардовского Валентины Александровны узнаю: и тут торопились. К вдове обращаться не смели, обращались к дочери: «Пора гроб закрывать!». А все текла, все текла цепочка людей, желавших прикоснуться к покойному, поклониться ему, и дочь отвечала: «Нет еще. Подождите».
А тут – почему торопились? Худшее свершилось, лицо, появления которого опасались, присутствует, чего же еще опасаться? А того же, чего опасались, хороня Чуковского. Мероприятие, хорошо продуманное, отработанное, отрепетированное, в привычные рамки не укладывалось. Была искренна скорбь людей – помню залитое слезами лицо Кайсына Кулиева – и не один он плакал. Плакали и те, кто не был знаком с Твардовским лично. Прощались не только с любимым поэтом, автором «Василия Теркина» (это бы власти снесли!), а и с редактором «Нового мира», павшим в борьбе за этот журнал. Многие, думаю, пришедшие в тот день на кладбище, понимали то, о чем скоро скажет в своем письме Солженицын: Твардовского убили, «отняв у него его детище, его страсть, его журнал». Об этом шептались, эти слова носились в воздухе, нервируя распорядителей, и как бы это не выплеснулось наружу в чьем-нибудь выкрике… «Пора закрывать гроб!» – «Нет, подождите!..»
ТЕЛЕГИНА ВАЛЕНТИНА
ТЕЛЕГИНА ВАЛЕНТИНА (актриса театра, кино: «Комсомольск» (1938), «Учитель» (1939), «Член правительства» (1940), «Драгоценные зерна» (1948), «Кубанские казаки» (1950), «Сельский врач» (1952), «Земля и люди» (1956), «Дом, в котором я живу», «Павел Корчагин» (оба – 1957), «Дело было в Пенькове», «Стучись в любую дверь» (оба – 1958), «Баллада о солдате» (1959), «Прощайте, голуби!» (1961), «Суд» (1962), «Знойный июль» (1965), «Доживем до понедельника» (1968), «Телеграмма» (1972), «Помни имя свое» (1975), «Голубка» (1978) и др.; скончалась 4 октября 1979 года на 65-м году жизни).
Телегина начала сниматься в кино еще будучи студенткой ленинградского Института сценических искусств – в середине 30-х. Из-за своей неброской внешности она изначально была определена играть роли простых и добродушных героинь. И первой большой ролью Телегиной в кино стала именно такая роль – Мотя Котенкова в фильме Сергея Герасимова «Комсомольск» (1938). Как писали киноведы: «Искусство Телегиной отмечено теплотой, бытовой достоверностью, естественностью». За свою долгую жизнь в кино актриса переиграла огромное количество ролей второго плана, среди которых лучшими были: Прасковья Телегина («Член правительства», 1940), Христофоровна («Кубанские казаки», 1950), Клавдия Кондратьевна («Дом, в котором я живу», 1957), самогонщица Алевтина («Дело было в Пенькове» (1958), Мария Ефимовна («Прощайте, голуби!», 1961), Марья Ивановна («Телеграмма», 1972) и др.
В последние годы Телегина часто болела и в кино снималась все реже и реже. Одна из последних ее ролей – Матрена в телефильме «Голубка» (1978). Как пишет Э. Лындина: «Мы встретились, когда она была очень больна. Тяжелое, хриплое дыхание, отечные ноги, сердце сдавало с каждым днем… А ей, неуемной, энергичной, нетерпеливой, хотелось работать. Иногда что-то получалось, она молодела, собиралась, блестели глаза, в голосе звенели веселые нотки. Хотя случалось так все реже и реже. Не только потому, что уходили годы. В кинематографе старость обычно особенно трудна, в силу вступает жестокий закон невостребованности, замешанный к тому же на нашем циничном равнодушии. Нечто подобное происходило и в жизни Валентины Петровны…»
ТЕРЕНТЬЕВА НОННА
ТЕРЕНТЬЕВА НОННА (актриса кино: «В городе С» (1967), «Гиперболоид инженера Гарина» (т/ф, 1973), «Бешеное золото» (1976), «Транссибирский экспресс» (1978) и др.; скончалась 8 марта 1996 года на 51-м году жизни).
Рассказывает С. Садальский: «Актриса Нонна Терентьева умирала страшно и мучительно. О ее смерти так бы никто и не узнал, если бы не актер Андрей Вертоградов, позвонивший ей абсолютно случайно за две недели до смерти. Андрей пытался связаться с Союзом кинематографистов России. Ответ – полное безразличие. Далее с врачом онкологической больницы, который два года назад сделал ей операцию, и Нонна должна была после этого проверяться каждые три месяца. (Но хороший актер, он потому и актер, что верит в чудеса. Вокруг Нонны появились экстрасенсы и шарлатаны, обчистившие актрису до нитки.)
Когда Вертоградов попытался связаться с этим хирургом, чтобы он помог облегчить страдания, тот дал от ворот поворот. И все же мир не без добрых людей! От отчаяния Андрей связался с «хосписом» – американской больницей, где помогают умирающим раковым больным. Представительница этой больницы Нэнси Генуэй оказала ей помощь. Из Института Бурденко приходила каждый день русская женщина Татьяна Петровна, которая безвозмездно ставила капельницы, чтобы как-то облегчить страдания. Вы как хотите, но все же есть и актерское братство! Когда до кончины Нонны оставалось несколько дней, к ней все же пришли люди: Андрей Вертоградов, Ира Шевчук, Женя Жариков. А похоронить помогли благотворительный фонд актеров А. Вертинской, фонд культуры Н. Михалкова и ее однокурсники.
Господь, как говорят, забирает самых лучших!».
Рассказывает дочь актрисы Ксения Терентьева: «Мама, уже предчувствуя скорый конец, незадолго до дня своего дня рождения, в феврале, отправила меня в Германию. Она (теперь я это точно знаю) не хотела, чтобы я видела, как она умирает. Когда я звонила домой, мама каждый раз бодро рапортовала: „Все в порядке“. Только бабушка однажды не удержалась: „Что-то с мамой не то…“ Мама не терпела разговоров о смерти, не любила и не носила черного цвета, никогда не ходила на похороны. Исключение сделала только для Александра Кайдановского. Они дружили, он хотел ее снимать.
Ко дню рождения мама сделала мне подарок (в жизни, оказывается, столько символов и знаков, только мы их не умеем читать. Лишь после, вспоминая, понимаем…). Перегнала с любительской кинокамеры на цифровую кассету все кадры, где была я – от рождения до последних дней, потратив на запись весь гонорар. Она угасла за месяц, умерла на бабушкиных руках…
8 марта 1996 года, когда мамы не стало, по двум каналам телевидения показывали картины с ее участием. На мамины похороны собралось очень много знаменитых людей. Никогда не забуду слова Евгения Стеблова, ее однокурсника: «Нонна лежала, как будто спящая принцесса в хрустальном гробу. Казалось, сейчас подойдет принц, поцелует ее, и она оживет». Наверное, ей суждено было умереть молодой, потому что она очень не хотела стареть…»
ТИМОШЕНКО ЮРИЙ
ТИМОШЕНКО ЮРИЙ (артист эстрады – Тарапунька из дуэта «Тарапунька и Штепсель»; снимался в фильмах: «Тарапунька и Штепсель под облаками» (1953), «Веселые звезды» (1954), «Приключение с пиджаком Тарапуньки» (1955), «Ехали мы, ехали…» (1962), «Легкая жизнь» (1964); скончался 1 декабря 1986 года на 67-м году жизни).
Знаменитый дуэт «Тарапунька и Штепсель» родился в Киевском театральном институте. Волею судьбы, студенты этого вуза Юрий Тимошенко (Тарапунька) и Ефим Березин (Штепсель) оказались соседями по общежитовской комнате (их койки стояли рядом), подружились и стали выступать дуэтом в капустниках. Вечером 22 июня 1941 года они должны были ехать в Москву на заключительный тур Всесоюзного конкурса эстрады. Но вместо этого оказались на построении в киевском Доме Красной Армии. Их приписали к военному ансамблю, где направляющим был высоченный Тимошенко, а замыкающим – коротышка Березин. С этого момента началась фронтовая жизнь дуэта «Тарапунька и Штепсель».
Дуэт просуществовал ровно 45 лет и распался со смертью Тарапуньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117