Так глушил в Эвксинском Понте рыбу, что взрывом повредил прозрачную небесную колею, по которой ходила золотая колесница бога Гелиоса.
Воздушные пути, понятное дело, быстро починили, но день в Греции задержался на целых два часа. Правда, никто из смертных этого тогда не заметил. Кто был пьян, а кто и вовсе на небо не смотрел, живя в своем собственном пространственно-временном режиме (да-да, были и такие, в особенности на острове Аргосе).
И вот в наказание Посейдону (с Аполлоном) Зевс придумал очень интересную фишку.
Аполлон, конечно, всё время орал: «А при чем тут я?!», на что получал стандартный ответ: «За компанию!»
Что же это было за наказание?
Приказал Громовержец двум могучим богам в течение целых суток (!) прислуживать троянскому царю Лаомедонту и исполнять все его сумасбродные желания.
Ой, как обрадовался царь! Влез с ногами на трон и минут двадцать на нем от счастья прыгал, затем поправил съехавшую набекрень корону, посерьезнел и приказал Посейдону с Аполлоном возвести вокруг Трои неприступные стены.
И вот за одни сутки выросли вокруг Илиона великолепные, воистину неприступные стены, со сторожевыми башнями и подъемным мостом. Короче, всё как положено.
На следующий день «щедрые» олимпийцы весело заявились во дворец Лаомедонта и предъявили тому весьма кругленький счет на восковой дощечке, от вида которого глаза у царя медленно, но неотвратимо полезли из орбит.
— Д-д-да в-вы чт-т-то! — заикаясь от ужаса, прохрипел Лаомедонт. — Где же я вам возьму столько золота?
— А это не наши проблемы, — высокомерно бросил Аполлон.
— Вытащи свои золотые зубы! — гулко хохоча, посоветовал веселый Посейдон.
— Ах, вы… — прошипел, стремительно багровея, троянский царь.
— Ну-ну, кто же? — грозно поинтересовались боги.
— Э… — Лаомедонт слегка запнулся, — нехорошие обманщики.
— А что, бывают хорошие? — удивился Аполлон.
— И почему именно обманщики? — возмутился Посейдон.
— Ну как же? — в отчаянии вскричал царь. — Ведь в тот день, то есть вчера, по высочайшему распоряжению эгидодержавного Зевса вы должны были исполнить любое мое желание.
— Ничего мы тебе, смертный, не должны! — высокомерно отрезал Аполлон. — Любишь на колеснице кататься, люби и конский навоз в конюшне убирать. Вчера мы возвели тебе прекрасные стены, сегодня пришли за причитающейся нам платой. Ведь мы вложили в свой труд определенные усилия и теперь хотим, чтобы эти усилия были оплачены по заслугам.
Хитрые олимпийские мерзавцы даже наказание Зевса сумели превратить в весьма выгодное дельце. Вот у кого стоит поучиться уму-разуму!
— Ничегошеньки я вам не дам, — грустно вздохнул на троне Лаомедонт и, поразмыслив, не менее грустно добавил: — А будете настаивать, я лично оборву вам уши.
Угроза была необидная, и могучие боги от души посмеялись над несговорчивым царем.
— Что ж, не хочешь по-хорошему… — вполне добродушно пробулькал Посейдон, — будет тебе по-плохому…
Сказано — сделано.
Подкупив богов ветра несколькими сосудами с чудесной амброзией, Посейдон с Аполлоном устроили в Трое такую засуху, что царь Лаомедонт уже через три дня начал молить о пощаде. Но неумолимы были боги.
Впрочем, как обычно.
— Мы вернем твоим землям плодородие, — так ответил царю бог морей Посейдон, — но за это…
— Да-да, я всё заплачу… — нервно подхватил гордый царь. — Сегодня вечером я иду к известному зубодеру снимать свои золотые коронки.
— Это само собой, — кивнул Посейдон. — А сверх того ты принесешь в жертву морскому киту-убийце свою юную дочь Гесиону.
— О нет, о нет… — заголосил царь и начал в припадке рвать на себе волосы, но вдруг успокоился, слегка просветлел лицом и, усевшись обратно на трон, весело бросил: — По рукам!
Несчастную, ни о чем не ведавшую Гесиону схватили, связали, отвели к морю и приковали к скале как раз у того места, где в последний раз видели ужасного гигантского кита…
* * *
— Вот так история! — покачал головой Геракл. — Однако какой же этот Лаомедонт негодяй. Принести в жертву собственную дочь, да еще при этом улыбаться. Но вы с Аполлоном тоже хороши, обрекли невинную девушку на неминуемую гибель.
— Да какую гибель, о чем ты говоришь! — протестующе замахал перепончатыми руками Посейдон. — Ни у кого и в мыслях не было ее убивать. Гесиона стала бы очередной новообращенной нереидой, только и всего. Под водой с ней бы проделали небольшую хирургическую операцию, вшили бы жабры, и жила бы она у меня в подводном дворце, бед никаких не зная…
— Вшили бы жабры? — в ужасе переспросил сын Зевса. — Все вы, олимпийцы, немного того… сумасшедшие, а я еще удивляюсь, отчего меня время от времени на всякие безумства тянет.
— Наше семя! — с гордостью подтвердил Посейдон. — Ну ладно, я поплыл, а то совсем засохну тут с тобой. Может, тебя на моем подводном корабле куда подкинуть?
— Нет, спасибо, не надо, — поблагодарил могучий герой. — Я тут еще немного погуляю, разведаю, так сказать, обстановку.
— Ну, как знаешь, — пожал чешуйчатыми плечами владыка морей, после чего, вернувшись на борт своего железного кита, скрылся в маленьком круглом отверстии.
Вода вокруг гиганта тут же с шумом забурлила, и морской монстр плавно ушел под воду.
— Такие дела! — прошептал Геракл, почесывая героический затылок.
* * *
Расторопный Софоклюс привел спасенную девушку в чувство.
— О мой герой! — пролепетала Гесиона, бросаясь на широкую грудь сына Зевса.
— Это начинает мне нравиться, — проговорил польщенный Геракл, легонько похлопывая девушку по аппетитной попке.
— Ты как хочешь, — гневно бросил Софоклюс, — но записывать твой продолжительный треп с Посейдоном как триумфальный десятый подвиг я решительно отказываюсь!
— А тебя об этом никто и не просит, — презрительно скривился могучий герой.
Еще немного поругавшись, греки решили отвести Гесиону во дворец царя Трои, а то по пути с молоденькой девушкой всякое может случиться. Места у Трои неблагополучные, то и дело по берегу насильники рыскают.
Царь Лаомедонт встретил эллинов с большим неудовольствием.
— Вы зачем ее освободили? — гневно закричал он, подпрыгивая на троне. — Кто вам дал такое право? Разве вам предназначалась эта жертва? Кто вы, в конце концов, такие? Стража-а-а-а…
— Я Геракл! — недружелюбно буркнул сын Зевса, и царь мгновенно заткнулся.
Подоспевшая было стража, сбившись в плотную кучку, попятилась прочь из тронного зала.
Лицо Лаомедонта расплылось в подобострастной улыбке.
— О могучий сын Зевса, — сладко проговорил царь Трои, — как же отблагодарить мне тебя за спасение единственной любимой дочери?
— Ну… — Геракл задумался, прикидывая в уме. — От двух быстроногих коней я бы не отказался.
— А от одного? — хитро прищурился пройдоха царь.
— От трех! — азартно выпалил герой.
— Полтора! — с готовностью предложил Лаомедонт.
— М… м… м… давай сойдемся на четырех кобылах! — примирительно кивнул сын Зевса. — Или лучше на пяти.
— Одна лошадь, и это моя последняя цена, — бескомпромиссно отрезал царь.
Ужасно любивший честно поторговаться Геракл медленно обнажил свой меч.
— Хорошо-хорошо, — быстро пошел на попятную царь. — Я дам вам в награду за спасение моей единственной дочери прекрасного белого коня и не менее чудесного циркового пони.
— Согласен! — улыбнулся Геракл, задвигая в ножны божественный клинок и ехидно поглядывая на дергающегося Софоклюса, ибо и морскому ежу было ясно, кто поскачет в Тиринф на этом «чудесном цирковом пони»…
Не успел сын Зевса выйти из тронного зала царя Лаомедонта, как в коридоре его схватила за руку заплаканная Гесиона.
— Чего же ты плачешь, красавица? — участливо спросил сын Зевса. —Лично я не вижу никаких причин для слез. Только что я спас тебя от ужасного морского монстра, затем привел во дворец и передал из рук в руки отцу.
— В том-то и дело, — всхлипывала Гесиона. — Старый маразматик опять что-нибудь со мною сделает. Продаст в рабство или снова принесет в жертву.
— С чего бы это? — ужаснулся Софоклюс.
— Лаомедонт давно хочет жениться на моей тринадцатилетней подружке, а я для него только помеха.
— Вот же старый безобразник! — искренне посочувствовал девушке историк. — Геракл, что же делать?
— Пойдем с нами! — Сын Зевса ободряюще потрепал Гесиону за розовую румяную щечку. — И ничего не бойся!
— Эй, вы куда? — возмутился начальник дворцовой охраны, когда гости проходили через главные ворота. — Царь запретил своей дочери покидать покои!
Ответом ему был тяжелый кулак Геракла.
Прочие троянские солдаты, присутствовавшие в тот момент на царском дворе, поспешно отвели глаза, смотря куда угодно, но только не на мрачно насупившегося сына Зевса. Затем один из троянцев осторожно склонился над распростертым телом начальника, попробовал у того пульс и, повернувшись к остальным воякам, знающе прокомментировал:
— Солнечный удар! К вечеру будет как огурчик…
А Геракл с Софоклюсом и несчастной девушкой уже шагали далеко за стенами неприступной Трои.
Могучий герой обернулся и скептически посмотрел на грозный город.
В принципе разрушить его сын Зевса мог бы за какие-то двадцать четыре часа. Но делать это в тот момент Гераклу было попросту лень. Вот если бы наместе Трои оказался Карфаген… тогда да. Лежать бы ему к утру в дымящихся руинах.
Уцелела в тот раз великая Троя, ибо было ей предначертано погибнуть много позже из-за «прекрасной» Елены и еще доброй тысячи неблагоприятно сложившихся обстоятельств, в том числе и на самом Олимпе.
Оседлав поджидавших на морском берегу дарственных лошадок, эллины в задумчивости поглядели на несколько растерянную Гесиону. Геракл достал сотиус-мобилис и, ничтоже сумняшеся, позвонил самому Зевсу.
— Да, сынок, — страшно обрадовался Громовержец. — С высоты Олимпа я вижу тебя просто отлично. Что случилось?
— Да тут такое дело… отец. — Могучий герой слегка замялся. — Тут нужно одну хорошую девушку пристроить. У вас там на Олимпе вакантные места есть?
— А она хорошенькая? — живо поинтересовался Зевс.
— А ты сверху будто не видишь!
— Да-да, весьма неплоха… вот только… слишком юна. Впрочем, думаю, я смогу ее пристроить в свиту к нашей Афродите.
— Спасибо, папуля! — улыбнулся Геракл и, повернувшись к перепуганной Гесионе, ласково добавил: — Не бойся, крошка, всё у тебя будет чики-пуки…
И через несколько секунд девушка исчезла, чтобы тут же объявиться на светлом Олимпе.
Что ж, пожалуй, это был единственный совершенно бескорыстный (кони не в счет), честный и справедливый подвиг великого Геракла, несмотря на то, что богами он так и не был засчитан.
Глава семнадцатая
ПОДВИГ ДЕСЯТЫЙ: ДОЧЕРИ ЦАРЯ ГЕРИОНА
— Софоклюс, какой у тебя чудесный пони! — улыбнулся сидевший в золотой колеснице Копрей.
— Да иди ты, — огрызнулся историк, которого уже порядком достали всяческие издевательства.
Не посмеяться над хронистом в тот день поленился один лишь оборванный нищий, да и то по причине абсолютной слепоты.
Каждый встречный на дороге в Тиринф обязательно тыкал в Софоклюса пальцем и весело, от души реготал.
Дареный пони и впрямь оказался чудесным, без правой задней ноги, замененной искусным деревянным протезом, который, когда «лошадка» стояла на месте, был почти незаметен.
— А ты всё сторожишь мою колесницу, — похвалил Копрея Геракл, спрыгивая с прекрасного белоснежного жеребца. — Ну и как, кто-то пытался на нее посягнуть?
— Еще как пытался! — закивал посланец Эврисфея, наглядно демонстрируя герою порванную в нескольких местах накидку. — Сегодня я сгонял на ней утром к Эврисфею, затем вернулся на перекресток, и тут мне приспичило в кустики. Пока я вынужденно отсутствовал, два странствующих иудея попытались отодрать от бортов колесницы пару кусков золота, якобы для некоей больной Юзуфи. Но я живо надавал им по пейсам, хотя один из них всё же как-то немыслимым образом изловчился и откусил кусок, там внизу, у правого колеса.
Нахмурившись, Геракл присел у правого борта боевой повозки.
Копрей не врал, кто-то действительно оттяпал кусочек золотой обшивки, оставив в сравнительно мягком металле рваные следы от своих алчных зубов.
— А как этих странствующих негодяев звали, ты, часом, не помнишь? — на всякий случай спросил сын Зевса.
— По-моему, один из них назвался Агасфером, — неуверенно ответил Копрей, — хотя точно утверждать я не берусь.
Могучий герой с чувством ударил кулаком по борту колесницы:
— Вот так всегда, даже на сутки нельзя оставить боевой экипаж без присмотра! Обязательно отыщется какой-нибудь юркий прохиндей, обуреваемый приступом внезапного вредительства.
— Красиво сказал! — восхитился Софоклюс. — Я это, пожалуй, даже запишу.
По правде говоря, у историка уже скопилось вполне приличное количество так называемых словесных перлов или, если угодно, героических афоризмов сына Зевса.
В этом длинном списке были и настоящие шедевры вроде «Да что немейский лев? Ведь это просто фигня!» или «Грецию объехать — не Стикс переплыть!». Имелись там и такие высказывания, как «Цербера боги кормят», «Любишь вино пить, люби и морды лукавые кентаврам бить!», «Хорошо, в ожидании чудовища я пока немного вздремну», «Пьяных циклопов по осени считают» и «Зевса бояться — на Олимп не ходить».
Многие из этих перлов героико-античной словесности годились практически на все случаи жизни. Особенно популярным изречением Геракла среди простого народа (то бишь смертных) стало «Чем глубже в лес, тем злее овцы».
Хитрый Софоклюс даже подумывал об издании героических афоризмов отдельным обширным трудом под названием «Антология античного идиотизма».
— Держи пояс! — Геракл протянул Копрею свой с трудом добытый трофей.
— Ты снял его прямо с царицы амазонок Целлюлиты? — уточнил посланец.
— Нет, с циклопа Полифема! — огрызнулся сын Зевса.
— Просто я хорошо знаю габариты царицы амазонок. — Копрей задумчиво вертел в руках переливающийся пояс. — Что-то он маловат.
— А откуда тебе известны габариты царицы? — с большим подозрением спросил Софоклюс.
— Ну… гм… — посланец неожиданно покраснел, — у Эврисфея есть гипсовый слепок отпечатка ее босой ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39