https://wodolei.ru/catalog/unitazy/sanita-luxe-classic-s-mikroliftom-101105-item/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Тем не менее, откинувшись на спинку скамьи, я продолжала смотреть прямо перед собой, обдуваемая пыльным ветерком. Рядом со мной на скамье сидела женщина. Мы были с ней хорошо знакомы.
Может быть, это Техас?
Вряд ли. Это место – нигде. Его нет. Просто огромное небо и высохшая земля. Место, где сон встречается со сном. Там всегда дует сладковатый сухой ветер.
– Мэри, расскажи о своих воспоминаниях. Мне действительно очень интересно, – обратилась я к голубоглазой женщине, сидевшей рядом. Ее глаза были того же цвета, что и небо, и этого цвета было слишком много. Мне стало грустно. Может, его так много для того, чтобы с лихвой хватило на двоих?… Море памяти. Волны прошлого с шумом набегают на берег – все утопает в этом цвете.
– Я не могу вспомнить, каким было то «я», которое действительно я. Глупо, правда? – низким голосом сказала Мэри, грустно улыбнувшись. От уголков ее глаз побежали морщинки. – Иногда, когда я готовлю на кухне ужин или просто любуюсь закатом, меня вдруг охватывает печаль… словно сердце внезапно до краев наполняется грустью. И тогда я думаю, что, наверное, это оживает во мне память другой Мэри. Ее воспоминания постепенно растворяются в моей теперешней жизни, потому что для меня моя жизнь важнее, чем незнакомая умершая девушка, которую до сих пор что-то удерживает в мире живых. Но хоть она, по странному стечению обстоятельств, словно поселилась внутри меня, я вовсе ее не ненавижу…
– А я даже не знаю, было ли у меня когда-нибудь «я», которое действительно я, – сказала я, глядя куда-то вдаль. – Я понимаю, что если так думать, то с мертвой точки не сдвинешься, но иногда мне ужасно тоскливо, хочется выть и кататься по полу. Я смотрю на звезды, смотрю на младшего брата, и меня захлестывает невыразимая нежность к этому миру, как если бы я вдруг умерла, а потом снова возродилась и увидела все другими глазами.
Мэри молча кивнула. А потом, посмотрев мне прямо в глаза, слегка улыбнулась.
И я вдруг поняла, что женщина, сидящая рядом со мной на скамейке, чувствует смерть гораздо острее, чем я, ведь она хранит память о моменте прощания с жизнью. Что же это должно быть за чувство? Я попыталась себе представить, и мне стало страшно… Перед глазами расстилалось безграничное пространство, его было слишком много… находиться здесь было невозможно, но еще ужаснее было помнить о смерти и знать, что в какой-то момент она снова придет за тобой.
– Да, я тоже иногда чувствую что-то похожее, только… Знаешь, вначале я очень мучилась от этих странных ощущений, но потом подумала: через мои глаза видят сразу две души… – сказала Мэри, и ее голос показался мне почти счастливым.
С неба начали падать крупные капли.
– Грибной, – сказала я. Дождь капал из белого, тающего в голубизне неба облака. Капли сверкали на солнце. Словно осколки света. Они оросили землю, оросили наши волосы – мои черные, и ее светлые. В жарком воздухе дождь встал стеной, отбрасывая резкую холодную тень. Он тихо падал, подсвеченный лучами солнца, как прожекторами. Все вокруг искрилось, пейзаж дышал какой-то невероятной прелестью. Мне вдруг стало так хорошо, еще немного – и я заплачу… а может быть, я уже плакала, ослепленная этим сиянием? Но нет, не слезы струились по моим щекам, а небесная влага.
– Получается, это небо, и эта земля, и этот дождь, и это солнце – все для нас четверых? Две души в тебе, две во мне… – У меня перехватило дыхание.
Мэри тихо кивнула.
Я проснулась и некоторое время неподвижно лежала, мечтая вернуться в сон. Оказаться под светлыми струями дождя, льющего с необъятного неба. Волшебный сон. Я не знала, кого благодарить, но сердце мое было преисполнено благодарности.

2. День призраков

В день свадьбы моей подруги с самого утра зарядил дождь.
Чтобы как следует приготовиться к праздничному событию, мне пришлось встать в восемь. Я проснулась под глухой звук дождевых струй, накинула халат и, пройдя по темному, мрачному в это дождливое утро коридору, спустилась по лестнице на кухню.
Было воскресенье, и я, честно говоря, думала, что все еще спят, но, открыв дверь на кухню, увидела Микико, свою двоюродную сестру – студентку, которая жила вместе с нами. Она, похоже, недавно вернулась домой, но уже успела принять ванну. С ее мокрых волос стекали капли. Вид у Микико был сонный. Облокотившись на стол, она застыла на фоне мутного окна, однако, увидев меня, встрепенулась.
– Ты сегодня рано, – сказала она.
– Зато ты припозднилась. Когда домой-то пришла?
– В семь. Сейчас, наверное, спать пойду.
Мне нравилось ее лицо. Нежные черты, аккуратные нос, рот и глаза. Она была дочкой маминой младшей сестры, и нечто неуловимое в лицах маминых родственников, то, что всегда очаровывало меня, перешло по наследству и к ней. Столь очевидное внешне кровное родство – вещь, которой нельзя не удивляться.
Я включила телевизор.
Как раз показывали прогноз погоды, и диктор монотонно говорил про проливные дожди во всех регионах. Его голос сливался с шумом дождя за окном, и в какой-то момент мне показалось, будто я где-то глубоко под землей смотрю особо секретную программу для посвященных. Дождь – вместе с программой – длится уже целую вечность, и все это время я сижу в своем подземелье, умирая от скуки и бессилья. Чувство было сродни чувству безысходности…
– Саку, так почему же ты встала в такую рань? – спросила Микико.
– У Ёко сегодня свадьба.
– У Ёко свадьба? Здорово. А кто жених, Хасэгава?
– Ага. У них был очень длинный добрачный период, который наконец-то закончился, – я улыбнулась.
– Слушай, а чем Ёко занимается? Она работает?
– Она дизайнер. И, между прочим, свой подвенечный наряд сшила собственноручно.
– Обалдеть можно!
– Когда я с ней разговаривала по телефону, она и вправду была слегка обалдевшей. Ей из-за этого платья ни одной ночи толком не удалось поспать. А вчера вечером, то есть считай накануне свадьбы, она пошла на концерт «Moonriders» Токийская рок-группа, основанная в 1976 году. В описываемое время работала в жанре техно-хаус.

. Представляешь? Кажется, они с Хасэгавой все-таки затянули со свадьбой.
– Здорово! Отличные ребята. Не перестаю им удивляться, – сказала Микико.
Ёко была моей школьной подругой.
У нас с ней всякое бывало. Как-то раз мы обе влюбились в одного мальчика и даже поссорились из-за этого (мальчик тогда достался мне, хотя сейчас это уже не важно). Но потом опять помирились, часто ночевали друг у дружки и вели долгие разговоры за полночь. У Ёко прямо в комнате жил огромный пес со странной кличкой, который очень любил, чтобы ему чесали живот. Если я приходила к ней в гости без ночевки, то вечером ее младший брат почти всегда подвозил меня до дома. А спагетти с соусом из тресковой икры, которые готовила ее мама, – это было настоящее произведение кулинарного искусства. Когда бы я ни появлялась на пороге ее комнаты, Ёко всегда сидела за столом и обязательно что-то шила. Ее пальцы двигались быстро и ловко, просто невероятно ловко, и даже если она сама бывала чем-то озабочена или недовольна, это волшебное упорядоченное движение ни на минуту не сбивалось с ритма. У Ёко были хрупкие руки, как у статуи Девы Марии в церкви. Она не умела скрывать плохого настроения, сразу надувалась, становилась мрачной. Кроме того, дома она не носила контактные линзы, а ходила в своих старых очках с серебристой оправой. Однако все эти уродливые детали совершенно не портили ее – наоборот, каким-то непостижимым образом Ёко в очках и с надутыми губами выглядела еще симпатичней. Казалось, эта ее жизнь с шитьем и собакой будет длиться вечно. Просто находясь рядом с подругой, наблюдая за ее лицом и руками, я была счастлива, хотя никогда и не говорила ей об этом.
– А ты помнишь эту историю с Ёко? – спросила Микико.
– Какую историю?
– Ну, как она встречалась с каким-то страшно ревнивым парнем… А потом мы с ней сидели в кафе, и она мне начала про него рассказывать. Очень был серьезный разговор.
– Это ты про гориллу? – я рассмеялась.
Микико тоже засмеялась вслед за мной.
– У нее такое серьезное лицо было. Просто ужас. Она смотрит на меня и говорит: «Этот человек, будь его воля, запер бы меня в клетке, как гориллу». Представляешь?!
– Она просто неправильную метафору выбрала.
– Ага, наверное, она хотела сказать «запер бы меня в клетке, как птичку», но перепутала.
И мы снова засмеялись. Полузабытое воспоминание оказалось очень приятным потому, что я была такая сонная, а за окном шел проливной дождь, и я вдруг снова ощутила чувство единения с самой собой. Чувство, которого я так давно не испытывала.
Микико с улыбкой поставила чайник на огонь. Спустя несколько минут по кухне поплыл густой аромат крепкого жасминового чая.
Запах успокаивал меня, он словно нашептывал мне, что есть настоящее, и есть прошлое, и есть одно дождливое утро, когда два моих «я» наконец стали единым целым.
– На улице такая темень.
– Ага, Если бы мне сказали, что сейчас три часа ночи, я бы точно поверила, – подхватила Микико.
– Слушай, а у нас есть что-нибудь перекусить?
– Есть печенье, мисо-суп и остатки вчерашнего ужина.
– Удачно. Значит, суп на первое, остатки ужина на второе и печенье на десерт.
– А вас разве на свадьбе кормить не будут?
– Знаешь, какая церемония длинная. Пока до еды дело дойдет…
– Раз так, тебе действительно лучше поесть перед уходом. Я, наверное, тоже чего-нибудь съем.
– Вот и чудненько.
Микико достала из холодильника пластиковую посудину и поставила ее в микроволновку разогреваться.
При виде женщины, которая хлопочет на кухне, меня всегда охватывает чувство беспокойства. Как будто я вот-вот вспомню что-то очень грустное. Сердце сжимается в преддверии этого воспоминания, потому что я знаю, что это воспоминание каким-то образом связано со смертью… и с рождением…
– Ты уже слышала про убийство? – вдруг спросила Микико.
Она стояла ко мне спиной, и я не видела ее лица. Ее вопрос напугал меня. Я запаниковала:
– Убийство? Какое еще убийство?!
– Вчера в нашем районе произошло убийство, все только об этом и говорят. – С этими словами Микико поставила на огонь кастрюлю с супом. Ее слова прозвучали настолько неестественно, что на секунду мне показалось, будто я вижу какой-то дурной сон.
– Когда я вчера с работы вернулась, все уже спали. Откуда мне знать?
– Миямото из углового дома, помнишь ее? Убила вчера своего ухажера, – сказала Микико.
– Не может быть!
Я прекрасно помнила Миямото. Мы с ней довольно часто сталкивались на улице. Ничем не примечательная женщина, хотя довольно красивая. Когда я с ней здоровалась; она в ответ обычно улыбалась и тоже здоровалась. Она неизменно была одета в синий свитер с двумя белыми полосами на рукавах. Этот свитер почему-то всегда напоминал мне татуировку, которой отмечали преступников в эпоху Эдо.
– Зачем же она его убила?
Микико села рядом и, облокотившись на стол, сказала:
– У нее было психическое расстройство. Невроз. А парень, с которым она гуляла, завел разговор о том, что хочет расстаться, вот она и накинулась на него с ножом. Знаешь, у нее несколько лет назад отец умер. Он, кажется, был главой общественного комитета в нашем районе или что-то такое. После его смерти Миямото жила вдвоем с матерью. Как-то раз она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, резала себе вены, но ее мать в тот день вернулась домой немного раньше обычного…
– Откуда ты все это знаешь? Прямо как журналист криминальной хроники! – я едва не засмеялась.
– Мне твоя мама рассказала, – ответила Микико.
– Кто бы сомневался.
Мама обожала такие истории.
Микроволновка запищала. Снимая горячую пластиковую крышку с посудины, в которой лежала свинина под кисло – сладким соусом, я спросила у Микико:
– А сколько лет было этому парню? – и сама себе удивилась – зачем я это спрашиваю. Но ответ достиг моих ушей прежде, чем я успела понять причину собственного интереса.
– Двадцать один год. А ей, между прочим, сорок.
– Ужасная история!
В полном молчании мы принялись за еду. Я думала о жизни Миямото. Пыталась поставить себя на ее место, увидеть мир ее глазами. Должно быть, она воспринимала жизнь не так оптимистично, как я. И наш район виделся ей совсем по-другому.
– Я давно ее не встречала, – прервала молчание Микико.
– Ты, наверное, не знаешь, – сказала я, – но когда-то она считалась первой красавицей в районе.
– А потом, выходит, что-то не сошлось…
– Жизнь сложная штука.
Если вдуматься, то Миямото была и навсегда останется для меня «большой красивой соседской девочкой». Ребенком я часто видела, как она шла по улице со своим отцом. Он крепко держал ее за руку. Мой отец к тому времени уже умер, и я часто думала о том, что, если бы он был жив, мы бы тоже шли с ним вот так по улице, и он бы держал меня за руку. Крепко – крепко.
Но единственное воспоминание, которое осталось у меня об отце, – его подбородок. Маленькая, я смотрела на отца снизу вверх, видела его подбородок и не знала, что очень скоро он уйдет из этого мира. Как не знала я, впрочем, и о том, что случится с бедной Миямото.
Все это было так странно.
Микико неожиданно сменила тему:
– Слушай, такой дождь… Прямо как в детстве. Правда?
– Ага. – Я кивнула.
Микико очень точно угадала мое настроение. И действительно, ведь были времена, когда дождь не вызывал во мне ненависти. Когда он приносил свежесть, и я с радостью взирала на обновленный потоками воды мир.
– Я так скучаю по детству… – сказала Микико.
И образ, который эти слова вызвали во мне, оказался настолько ослепительным, что мне захотелось зажмуриться.
– Сакуми? Это ты? Слушай, ты так изменилась!
– Что, честно?
– Да, я пока не присмотрелась повнимательнее, вообще тебя не узнала.
– А я приняла тебя за родственницу со стороны жениха.
Я стояла в сияющем банкетном зале среди молодых набеленных женщин в красивых платьях, слушала их болтовню и не понимала, что происходит.
Они казались ангелами и говорили мне то, чего нельзя не сказать и за что нужно быть благодарной.
– Неужели я настолько изменилась? – спросила я, и ангелы в ответ закивали прелестными головками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50


А-П

П-Я