Т. Вольского. (Великая Отечественная война Советского Союза, 1941–1945. Краткая история, М., 1965, стр. 213.)


Паулюс подвел итоги:
– Сегодня рано утром после сильной артиллерийской подготовки противник атаковал позиции 4-й танковой армии и 4-й румынской армии. В данный момент положение там еще неясно. С севера Красная Армия продолжала наступать. Ее левое крыло продвигается в юго-восточном направлении на Верхне-Бузиновку. Мы должны считаться с тем, что через несколько часов XI армейскому корпусу будет отрезана дорога на юг. Наиболее серьезная угроза создана для железнодорожной ветки Морозовская – станция Чир.
Вот мы и влипли! Советское верховное командование начало замыкать клещи. Мы попытались этому воспрепятствовать контрнаступлением XIV и XXXXVIII танковых корпусов. Но если эта попытка не удастся? Если наши танковые соединения слишком слабы? Что тогда? Тогда противник стянет петлю и 6-я армия окажется в котле.

Генерал подает рапорт о болезни

Беспокойно шагал я по своей комнате – три шага вперед, три шага назад. Как ни пытался я овладеть собой, мои мысли снова и снова возвращались к оперативной карте. Как грозные призраки, вставали перед глазами красные стрелы наступающего противника. Если их мысленно продлить, они сойдутся у Калача. Господи боже, что делать? Поспеют ли вовремя наши танковые полки, смогут ли предотвратить угрозу с тыла 6-й армии?
Ответ был получен быстрее, чем мне бы этого хотелось.
Паулюс вызвал меня к себе. Его комната была буквально пропитана табачным дымом. Пепельница на столе до краев заполнена окурками. Рядом стояла нетронутая чашка черного кофе. Командующий как раз закурил очередную сигарету.
– Вам известно, Адам, что генерал-майор Беслер несколько дней назад принял 14-ю танковую дивизию. Однако сегодня он подал рапорт о болезни, заявил, что его старая болезнь сердца обострилась. Он просит разрешения вернуться на родину. Я дал согласие. Командир, который при такой ситуации рапортует о болезни, непригоден и является обузой для армии.
– Этот упитанный господин мне показался несимпатичным уже при первой встрече, – ответил я. – Тем не менее я не мог предполагать, что в такой опасный момент он бросит свою часть на произвол судьбы. Ведь это дезертирство.
– Пусть в этом разбирается командование группы армий. Я информировал о происшедшем. Генерал Беслер так спешил, что, наверное, скоро там будет. Начальник оперативного отдела 14-й танковой дивизии доложил Шмидту, что Беслер уже находится в своей машине на пути к станции Чир. Он даже не счел необходимым дождаться прибытия своего преемника. Какой позор, что такое ничтожество носит звание генерала!
– Беслер не просто офицер, забывший свой долг. Уже позавчера, при первом соприкосновении с противником, его обуял страх, и он не отдал никаких распоряжений для того, чтобы избавить свои войска от излишних жертв. Офицер связи 14-й танковой дивизии рассказал мне, что по этому поводу произошло резкое столкновение между Беслером и его начальником оперативного отдела. Я не верю, что Беслер болен. На языке солдат это называется трусостью. Он дрожит за свою жизнь.
– Посмотрим, что покажет расследование. Управление кадров этим займется. Кого вы рекомендуете назначить преемником Беслера? Этот вопрос должен быть решен немедленно.
– Если генерал-майор Шмидт согласен, я предлагаю полковника Латтмана, командира артиллерийского полка 16-й танковой дивизии. Считаю его одним из самых способных офицеров нашей армии. Он умен, гибок, осмотрителен и энергичен. К тому же Латтман знает бронетанковые силы досконально. Это особенно важно в такой сложной ситуации.
После того как Шмидт одобрил мое предложение, Паулюс также дал свое согласие. По телеграфу было запрошено согласие управления кадров на замену командования 14-й танковой дивизии.
Через несколько часов полковник Латтман явился в штаб армии в Голубинский. Начальник штаба объяснил ему обстановку. Не приходилось завидовать новому командиру дивизии в связи с поставленной перед ним задачей. 14-я танковая дивизия уже понесла в предшествующих боях тяжелые потери. А главное – артиллерийский полк был буквально разгромлен танками противника.

Часы тревоги и неопределенности

Мы переживали тревожные дни. Носились самые различные слухи. Никто не знал, откуда они взялись. Никто не знал, что в них верно. Действительно ли противник отрезал путь по шоссе по правому берегу Дона к станции Чир? Верно ли, что он достиг железнодорожной ветки от Морозовской к Дону и что 4-я танковая армия разгромлена? Какие меры приняло Главное командование сухопутных сил для того, чтобы ликвидировать угрозу армии с тыла? Где находится XXXXVIII танковый корпус? Перешел ли он в наступление? С какими результатами?
Наши нервы были напряжены до крайности. Наконец вечером 20 ноября мы кое-что узнали о положении у нашего левого соседа – 4-й танковой армии. Противник прорвал с юга немецкую оборону и продвинулся к Дону. Командование группы армий выделило 29-ю моторизованную дивизию, чтобы закрыть брешь, но дивизия не смогла противостоять натиску советских войск. IV армейский корпус и 20-я румынская пехотная дивизия отступили и теперь сражались фронтом на юг. О прочих находившихся на юге румынских дивизиях ничего не было известно. По последним донесениям, советские танки подошли непосредственно к командному пункту 4-й танковой армии.
Какой оборот приняло дело? Зияющая брешь на нашем левом фланге, а теперь еще и на правом…
Противник прорывался все большими силами сквозь наш фронт, взломанный в нескольких местах. Передовые части его наступающих войск быстро сближались. А у нас не было никаких резервов для того, чтобы предотвратить смертельную угрозу.
Из штаба группы армий стало известно, что контратака слабого XXXXVIII танкового корпуса генерал-лейтенанта Гейма была сразу же отбита. Наши воздушные силы, которым, вероятно, удалось бы облегчить положение, не могли из-за метели вести боевые действия. Советские танковые соединения, наступавшие с севера, достигнув долины реки Лиска, повернули на юго-восток, на Калач. Соседние же соединения продолжали выдвижение на юг, что поставило под прямую угрозу единственную коммуникацию снабжения – железную дорогу, идущую с запада через Морозовскую к Дону и к станции Чир. На юго-восток, в сторону Калача, основные силы Юго-Западного фронта, имея в авангарде 26-й и 4-й танковые корпуса, повернули не с рубежа реки Лиски, а раньше, с рубежа Перелазовский, Свечниковский.
Удар на юг развивали 1-й танковый корпус генерала В. В. Буткова и 8-й кавалерийский корпус генерала М. Д. Борисова. Они и имели задачу перерезать упомянутую Адамом железную дорогу в районе станций Бол. Осиповка, Суровикино, Обливская.

Перед противником уже был почти открыт путь на юг вплоть до устья Дона у Азовского моря. Это означает, что советские войска вот-вот выйдут в тыл группы армий «А», состоявшей из 1-й танковой и 17-й армий и действовавшей на Кавказе. Стало ясно, что нас ждет страшная катастрофа, если германское командование не будет действовать быстро и эффективно В данном случае автор несколько сгущает краски. В тот момент угроза выхода советских войск к Азовскому морю была еще проблематичной. Окружение сталинградской группировки не было завершено.

».

Паулюс снова предлагает оставить Сталинград

Что было делать в сложившейся ситуации? Паулюс представил Главному командованию сухопутных сил предложение оставить Сталинград, армии пробиваться на юго-запад и таким образом избежать окружения. Группа армий «Б» поддержала перед ставкой Гитлера предложение Паулюса.
В ожидании ответа минуты казались часами, часы – вечностью. Тем временем наши попавшие под удар войска вели ожесточенные бои, не будучи в состоянии остановить противника.
Части тыловых соединений при приближении танков с красной пятиконечной звездой бежали в дикой панике на восток.
Все же командование 6-й армии и группы армий «Б» послушно ожидало решения верховного главнокомандующего. Вечером наконец прибыла долгожданная телеграмма. Прорыв из окружения не был разрешен. Надлежало удерживать Сталинград – такова была воля Гитлера и генерального штаба. Паулюс, Шмидт, все мы, то есть те, кто, занимая высокие командные посты, имел представление о катастрофическом положении 6-й армии, испытали горькое разочарование. Но все мы повиновались.
Ночью генерал-майор Шмидт осведомил начальников всех отделов о последних событиях. Поступили новые угрожающие известия: подтвердилось, что 3-я румынская армия полностью разгромлена. Брешь в нашем левом фланге увеличилась. XI армейский корпус и 14-я танковая дивизия истекали кровью в оборонительных боях. 4-я танковая армия была рассечена, ее штаб бежал на запад. Тыловые службы всех частей бежали, преследуемые советскими танковыми клиньями. Как скоро противник может оказаться у Голубинского? Это были танки 4-го танкового корпуса генерала А. Г. Кравченко, который наступал на Калач-Советский левее 26-го танкового корпуса.


В связи с такой проблемой, а следовательно, реальной угрозой для командного пункта армии возникла неотложная необходимость перевести его в другое место. В Голубинском командование армией больше не находилось в безопасности. Поэтому Шмидт в согласии с Паулюсом назначил перенесение командного пункта на 21 ноября.
До рассвета связки с секретными делами и ненужными документами сжигались на кострах. Но и сейчас Красная Армия не оставляла нас в покое. Внезапно несколько штабных грузовиков примчались в деревню. Они должны были проехать по дороге по правому берегу Дона через станцию Чир к Нижне-Чирской. Однако, удалившись от Голубинского на несколько километров, они якобы натолкнулись на отряды противника.
Мы допускали, что советские войска готовят нам всяческие сюрпризы. Но это сообщение мы сочли чистой фантазией. Начальник оперативного отдела полковник Эльхлепп заметил:
– От страха им померещились привидения.
Но это были не привидения. Ясность внесла тотчас же снаряженная Шмидтом моторизованная разведка под командованием офицера. Несколько легковых вездеходов и мотоциклов с погашенными огнями и приглушенными моторами медленно продвигались к югу. Не прошло и часа, как они вернулись, и командир дозора доложил, что красные танки действительно стоят на правом берегу Дона, не более чем в 20 километрах южнее Голубинского. Мост был захвачен небольшим отрядом под командованием подполковника Г. Н. Филиппова. Танки Филиппова с включенными фарами подошли к переправе. Гитлеровцы, охранявшие мост, приняли их за свои. Советские танкисты, переправившись через реку, уничтожили охрану и захватили мост. (См. «Битва за Волгу», Волгоград, 1958, стр. 133–134; «История Великой Отечественной войны, 1941–1945», М., 1961, т. 3, стр. 33–34.)

Таким образом, был отрезан кратчайший путь к новому командному пункту в Нижне-Чирской. В смутном настроении мы усилили караулы. Несколько противотанковых орудий заняли позиции на дороге, идущей вдоль Дона.

Переход в Нижне-Чирскую

Казалось, и природа ополчилась против нас. В ночь с 20 на 21 ноября ртуть в термометре упала до минус 20 градусов. Оттаявшая за день снежная пелена превратилась в ледяную корку. Дорога, связывавшая Голубинский с шоссе, идущим вдоль Дона, стала гладкой, как зеркало. Жутко было думать о том, что нашим тяжелым машинам придется взбираться по этому крутому склону. Но пока до этого дело еще не дошло.
Паулюс решил организовать между Доном и Волгой передовой командный пункт армии, чтобы обеспечить надежное и бесперебойное руководство войсками. Там должны были расположиться начальники оперативного и разведывательного отделов и один квартирмейстер с соответствующими офицерами связи и транспортом. Этот командный пункт решено было расположить западнее Гумрака, близ станции.
Ранним утром в Голубинский прибыл генерал Хубе, командир XIV танкового корпуса, со своим штабом. Он доложил, что танковые части 16-й и 24-й танковых дивизий сняты с фронта и во второй половине дня или вечером выйдут к Дону. Это известие вселило во всех нас бодрость. К Хубе относились в штабе с большим уважением. Ведь это он однажды в августе пробился со своей 16-й танковой дивизией через вражеский фронт от Дона к Волге. Конечно, я знал, что танки понесли в боях за город большие потери. Но словно утопающий, хватающийся за соломинку, я возлагал мои надежды на Хубе.
Паулюс охарактеризовал командиру корпуса обстановку на западном берегу Дона. Затем он объяснил ему его задачу: танковыми полками 14-й, 16-й и 24-й танковых дивизий атаковать с фланга продвигающегося на юг противника. Это должно было устранить угрозу 6-й армии с тыла. Штаб XIV танкового корпуса занял наш командный пункт в Голубинском. Телеграфная и телефонная сеть не была свернута, так что штаб корпуса сохранил связь со всеми корпусными и дивизионными штабами, а также с новым командным пунктом армии.
21 ноября около полудня я проводил Паулюса и Шмидта на аэродром в Голубинском. Там стояли только два «шторха», которые должны были доставить генералов и их личных адъютантов на новый командный пункт. Все остальные самолеты из эскадрильи связи штаба армии перебазировались в Нижне-Чирскую. Пожимая мне руку на прощанье, Паулюс добавил:
– Тотчас же отправляйтесь в путь. Вы должны перебраться через Дон у Перепольного и двигаться по восточному берегу к югу. Самое позднее завтра утром мы увидимся в Нижне-Чирской.
Лишь только самолеты оторвались от земли, как с придонских высот был открыт сильный огонь. «Будем надеяться, что все сойдет благополучно, – подумал я. – Ведь „шторхи“ могут лететь только на небольшой высоте».
Но надо было спешить. Легковая машина доставила меня обратно в деревню. Все штабное имущество уже было погружено на несколько десятков автомашин. Ввиду близости противника я счел целесообразным образовать пять колонн. Каждая из них находилась под командованием начальника отдела, в том числе начальника инженерной службы армии полковника Зелле и начальника связи полковника Арнольда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66