https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_kuhni/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Тогда бы я попробовал выломать один из прутьев решетки и отогнуть его. Образовавшегося зазора вполне хватит для того, чтобы в него протиснулся даже самый упитанный из нас Телятников. А что? Почему не попробовать? Я взялся за два соседних прута, каждый толщиной в запястье Нинки. Честное слово, у меня примерно столько же шансов хотя бы пошатнуть один из них, как у оболтуса Телятникова стать лауреатом Нобелевской премии, причем по математике! Нобелевская премия по математике не вручается. Достаточно известная пикантная подробность из биографии основателя премии Альфреда Нобеля: его жена сбежала с математиком, потому эта наука обойдена в завещании, согласно которому и учреждена Нобелевская премия.

Я стиснул зубы до скрипа и что было силы рванул прут. Он не поддался ни на йоту. Ожидать иного было просто-напросто самонадеянно, но я все-таки потянул прут еще раз – само собой, безуспешно. Я смахнул со лба капли пота и пробормотал:
– Н-да. Сюда парочку Гераклов бы, а не меня, который давно ничего тяжелее бутылки не поднимал.
– Тяжелее бутылки 0,5 ты поднимал бутылку 0,7… – Мрачная шутка Телятникова успеха не имела, зато немедленно возникла мысль, что делать дальше. А вы что подумали?.. Правильно. Дед Волох неподвижно стоял у стены и, похоже, с презрением смотрел на то, как два трясущихся от холода и нервного возбуждения типа передают друг другу этот омерзительный, числом дьявола помеченный раритет. Нинка молча тянула меня за руку, но я не реагировал. Тогда она скользнула между прутьями и тотчас же оказалась по ту сторону решетки. Я замер. А что, если?.. Конечно, застрянем, но терять все равно особенно нечего. Я передал бутылку Телятникову, который что-то тускло, невнятно бормотал, и подошел к решетке. Застыл в неподвижности. Непонятно, сколько я так стоял бы, не раздайся с той стороны, откуда мы пришли к злополучной решетке, глухой, далекий звук. В характере которого, однако, сомневаться не приходилось.
Это шла стража.
Я шагнул к решетке и, выставив вперед плечо, навалился на прутья. Щека коснулась холодного шершавого металла, я рванулся раз и другой, а потом, уже хватая широко раскрытым ртом воздух и понимая, что застрял крепко и безнадежно, – третий. Мощные прутья зажали меня, как капкан. Беспомощно отлетели две пуговицы от перепачканной рубашки. У меня было две таких рубашки, одну из них я отдал Макарке, и он упал в ней в реку, а потом отдал какому-то бомжу. И вот теперь – вторая рубашка, столько всего повидавшая… свадьба Лены, брызги крови веером, пятна пота, загнанное дыхание, зловонные объятия болота и разводы илистой жижи на ткани, а потом – калейдоскопическая смена лиц, морд, физиономий… невыводимый запах мускуса, тлеющий в ноздрях и сейчас. Запах, коим пропиталась и эта рубашка, от которой только что отлетели две пуговицы и потерялись где-то здесь, на сером бархате раздвинувшейся тьмы… Две одинаковые рубашки, две такие разные судьбы. Что же тогда говорить о людях, живых людях. А-а-а!
…Наверно, я просто не думал о том, что у меня есть возможность вырваться, протиснуться; ведь у верблюда тоже нет шансов пройти в угольное ушко, правда? Я просто рванулся, потому что слышал приближающиеся шаги охраны, приглушенные голоса и звяканье оружия. Я рванулся, потому что Нинка вцепилась своими тонкими ручками в мое запястье и тянула на себя. Рванулся, бросив отчаянный взгляд на Макарку. Круглое серое лицо, похожее на недопеченный блин, плавающий на еще не разогревшейся сковороде. Перед глазами мелькнули какие-то косые белые полосы, напоминающие о разорвавшейся кинопленке и о старых фильмах. Белые полосы, белые, как свадебное платье Лены. Вам не кажется, что все эти сантименты просыпаются во мне в самый неподходящий момент?..
– Илюшка! Он… ты сломал её!..
Машинально я схватился за собственную руку, которую в запале вполне мог если не сломать, то серьезно повредить. Я еще не осознал, что нахожусь по ТУ сторону решетки. «Ты сломал ее!» Речь шла не о руке, нет, а как раз о решетке. Потому что каменная кладка вокруг нижнего гнезда одного из прутьев треснула, и одним концом прут чуть отошел в сторону. Что и дало мне возможность протиснуться. Я смотрел на глубокую трещину в древнем камне и прекрасно понимал, что только что произвел усилие, на которое не способен ни при каких условиях. Но если мне удалось одно такое усилие, быть может, получится и еще раз?.. Я перехватил отогнутый прут обеими руками и принялся его расшатывать. Нижнее гнездо хоть и было уже разболтано, но еще держало конец прута. Я ободрал себе все ладони, прежде чем с глухим лязгом и противным, по коже продирающим скрежетом прут вышел из гнезда. Я потянул тяжеленную железяку на себя.
– Не так, не на себя, а в сторону, в сторону! – воскликнул старик Волох, и в его голосе ясно слышались одобрительные нотки. Хотя, конечно, в тот момент мне было не до похвалы со стороны старого козла, который завел нас в тупик. Макарка тоже приналег плечом, пытаясь расширить пространство между прутьями, и, сопя, полез сквозь решетку. Он так перебирал ногами, багровел и вытягивал шею, что немедленно напомнил мне Винни-Пуха, застрявшего в норе воспитанного Кролика. Что-то вроде дребезжащего нервного смеха вырвалось у меня. Собственно, и сам Макарка дал этакую ссылочку на мультфильм, потому что непрестанно хрипел: «Винни, тяни! Винни… тяни-и-и-и!!!»
– Ы-ы-ых!!!
– Они там, я слышу! – раскатился чей-то баритон уже совсем близко. – Некуда им деться, там тупик!
– Боря, посвети!
Старик Волох проявил прыть, сразу же воскресившую в памяти легкоатлетический забег с перепрыгиванием через ограду больничного скверика. Он ловко продел свое тощее длинное тело в проем между прутьями, а потом навалился на решетку, подавая мне пример… Прут коротко, глухо щелкнул, становясь на место. Мы шмыгнули в тесный проход, открывшийся за решеткой, и только-только успели спрятаться за поворотом в галерее, смежной с той, что прилегала к тюремным подземельям… Вот тут и подоспела стража. Мы стояли, прижавшись к стене по ТУ СТОРОНУ, и слышали, как они переговаривались:
– Никого!
– Но им некуда деться из этого туннеля! Из своей темницы они могли только налево, к лестнице наверх, там бы мы их сразу схапали… Или направо, сюда, а тут тупик. Куда ж они делись?
– Не сквозь стену же ушли!
– Те, которые влезли в свинцовую комнату, именно так и сделали, – мрачно сказал кто-то.
– Ты что, Федор, думаешь, что они… эти…
– Ну да! Оборотни!
– Да ладно тебе чушь молоть, Артюшкин! Ты это еще первому министру скажи, он тебя враз в армию спишет из лейб-гвардии, и вся карьера свинье под хвост! Смотри, тут решетка. Сквозь нее не…
– Решетка! Да уж! Ты еще скажи – щели в полу! Через эту решетку разве что кошка пролезет, да и ту неделю не кормить! Пойдем отсюда…
– Да и мне не по себе. Найдем, – не очень уверенно продолжал невидимый гвардеец, – куда они денутся. А если не найдем, то, значит, так надо. Ведь ни один человек отсюда еще не убегал…
– Вот то-то и оно, что человек…
Голоса удалились и затихли. Я облизнул пересохшие губы и сказал:
– Пока что гладко сошло. И что дальше, уважаемый гид?
– С решеткой справился, молодец. Посмотрим, как дальше.
– Дальше? – вдруг запыхтел Макарка. Толстые люди вообще злятся очень смешно, но на этот раз забавного было мало. – Д-дальше?.. Посмотришь? Тебе тут что, аттракцион, что ли, старый хрыч? Конкурс «Слабо?», а? Между прочим, если бы не Илюха, нас бы сейчас уже сцапали и тащили в местное отделение НКВД, жандармерии, или что тут у них!
Я прихватил Телятникова за плечи и потихоньку оттащил от старикана, который определенным образом напрашивался на членовредительство. Макар пыхтел и осквернял воздух непарламентскими выражениями. Нинка фыркнула:
– Во еще! Илюшка, скажи ему, чтоб он перестал, а то я сама ка-а-аак выругаюсь!.. Меня мальчишки в песочнице научили.
– Идем! – решительно сказал я.
На этот раз путь оказался куда короче и удобнее, потому что сухая просторная галерея была достаточно сносно освещена. Вскоре мы очутились перед внушительной двустворчатой дверью в два человеческих роста высотой. Одна из ее створок была приоткрыта. Старик Волох не сдержал усмешки, когда увидел это. Он даже потрогал темное, покрытое лаком дерево и чуть потянул массивную дверную створку на себя. Просунул голову и почти тут же подался обратно.
– Значит, они там, – сказал он.
– А это мы куда пришли? – спросил Макарка.
Я потянул ноздрями и выговорил:
– А ты что, сам не понял? По запаху?
– По запаху я только туалеты отличаю… время от времени, – неопределенно отозвался тот. – Хотя… погоди… Ну-ка… Библиотека, что ли? У меня у папы так в кладовке пахнет, где он хранит старые книги, которыми не пользуется. Там под две тысячи томов навалено.
– Тут, юноши, гораздо больше, – сказал старик Волох и первым проскользнул в приоткрытую створку. – Говорят, книгохранилище в подземельях царского дворца вместило на своих полках около ста тысяч древних томов. И самые ценные фолианты хранятся как раз в свинцовой комнате.
Я взялся пальцами за подбородок, на котором уже выросла неопрятная щетина:
– Погоди, дед. Какая, к чертям свинячьим, библиотека? Нам выход нужен, выход! А ты говоришь – библиотека! Она едва ли охраняется хуже, чем тюремная галерея. А то и лучше.
И я последовал за ним. Наверно, он знает, что делает!.. Если упрекать его на каждом шагу, у старого маразматика может лопнуть терпение, и он откажется служить проводником. Подождем. По крайней мере, здесь не холодно и сухо.
Главное помещение книгохранилища представляло собой внушительный зал под сводчатым потолком. Высоченные полки из дубового и березового теса вздымались в два человеческих роста. Сотни пыльных томов, затянутых в переплеты из кожи, жести, плотной бумаги… Кое-где встречались фолианты в ценных серебряных и золотых окладах, с отделкой из драгоценных камней. Между полок виднелись внушительные сундуки с навешенными на них массивными замками. Полки тянулись по залу, как ряды старых, закаленных в боях испытанных воинов, уже выведенных в отставку, но еще способных на многое. Запах старых книг, потрепанных корешков, пыльных страниц, кожаных переплетов проникал в ноздри. Я сделал несколько шагов, подойдя вплотную к ближним полкам, потянул на себя какой-то косо поставленный том и чихнул.
– Не сюда, – прошелестел голос старика Волоха, – нам дальше… дальше. Не шумите. Мы тут не одни.
Мы крались через весь зал едва ли не на цыпочках. Нинка, маленький разведчик, забегала вперед и оглядывала пыльные полки, даже попыталась подлезть под одну из них, но я не допустил, вытащив ее оттуда буквально за ноги. Мы перешли в следующий зал и тут увидели гвардейца. Он стоял у дверей и, клюя носом, дремал, опираясь на старинную алебарду, совершенно не подходящую его новому мундиру и пистолетам, привешенным к поясу. Неподалеку находился еще один гвардеец. Этот мирно спал в компании пяти бутылок. Накрывшись плащом. Пить на посту?.. У меня есть предположение, что парни просто перепились со страху. Верно, боязнь того, что их застанут на посту в таком некондиционном состоянии, была перекрыта страхом перед ЭТИМ местом. Я тяжело сглотнул. Конечно… это произошло именно здесь. Похищение книг, смерть одного из Хранителей древней библиотеки, исчезновение гвардейцев.
Старик Волох привел нас к свинцовой комнате. Той самой, где было совершено убийство. Да – к свинцовой комнате. Это у ее дверей дремал, опершись на алебарду, страж…

3

Дальнейшее следует описывать исключительно глаголами активного действия. Какими пишутся энергичные, как перекатывающаяся под челюстями жевательная резинка, американские комиксы. Истоком таких лаконичных, сжатых энергетических описаний следует считать нетленную фразу римского диктатора Цезаря Veni , vidi , vici : «Пришел, увидел, победил». Собственно, первые два глагола приложимы и к нам с Макаркой, Нинкой и стариканом Волохом. Пришли. Увидели. Увидели сначала двух позорно заснувших на посту сотрудников царской охраны, а потом – уже в свинцовой комнате – трех женщин и одного мужчину. Мужчиной, сразу скажу, был первый министр, любезный Дмитрий Иванович, а женщинами… Обе женщины были наши сыщицы из «Чертовой дюжины». В тот момент, когда я украдкой просунул голову в хранилище главных книжных раритетов, а потом проник и целиком, спрятавшись за здоровенный сундук, Елпидофория Чертова чеканила сквозь зубы:
– Значит, так, уважаемый Дмитрий Иванович. Я внимательно изучила отверстие в стене и обследовала края свинцовой обшивки. Что я могу вам сказать? Возможно, вы тоже скажете, что я подвержена суевериям… Вам известна технология рытья подобных тоннелей в фунте, пусть даже небольшого диаметра? Вы видите – тут полое пространство. Значит, тот, кто прорыл этот ход, должен был куда-то сбрасывать землю. К примеру, кротовые ходы заполнены рыхлой землей. Конечно, прорываться через нее не в пример легче, чем через нетронутый, целинный, так сказать, грунт, но все равно… А тут, обратите внимание: рыхлой земли НЕТ. Ее нет, она исчезла, через этот проход вполне можно дойти до той точки, откуда убийцы Хранителя явились. Я проникла в эту дыру и пролезла по ходу вглубь шагов на тридцать. Мои наблюдения подтвердились: вся разрыхленная земля удалена. Куда, спрашивается, она могла деться? И вообще, ставим вопрос более крупно: КТО или ЧТО прорыло этот ход? Буровая машина, как вы говорили, Дмитрий Иванович? Едва ли. Поверхности стенок хода неровны, такая стихийность и бессистемность, простите за выражение, присуща только живому существу.
– Я же говорил о землекопе, – желчно объявил министр.
– О землекопе. Я тут рассчитала, Дмитрий Иванович. Диаметр хода позволяет думать только об одном землекопе. По крайней мере, в такой узенькой норе только один и может работать, да и то если изогнется. Опять же – если допустить, что это землекоп. Что, он так себя не любит, что полез в эту дыру и рыл, рыл, рыл… Опять же – если допустить, что он рыл. Потому что на прорытие хотя бы тридцатиаршинного хода в таком твердом грунте одному человеку потребуется около месяца, и это без удаления сброшенной рыхлой земли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я