Я решительно поднялся.
— Мне нужно уходить, меня ждут.
Мегги удивленно оторвала взгляд от цветов, которые начала поливать.
— Должен уходить? Но ведь ты только что пришел!
— Я должен поехать на ранчо.
Ее глаза изучающе смотрели на меня, но, надеюсь, ничего не могли прочитать на моем лице. Да кто я такой, в который раз спрашивал я себя, чтобы запрещать ей кого-то принимать?
— Ты уходишь, а я хотела поговорить о твоем черном жеребце. Ты объездил его?
— Нет пока. Но он уже берет еду из моих рук и пьет воду из ведра, которое я ему приношу.
Что-то неуловимое исчезло между нами. Как и я, она прекрасно понимала это. Несколько мгновений мы так и стояли лицом к лицу, каждый порывался что-то сказать другому, но не находили нужных слов.
Оказаться наедине с Мегги!.. Это стало с недавних пор моей мечтой, превратившейся сейчас в явь. Я ничего не желал так горячо, как исполнения этого, и мое желание наконец сбылось. И вот... Резко отвернувшись от нее, я зашагал к двери.
— Иоханнес? Ханни? — меня догнал ее голос.
Я остановился возле двери, ведущей из дворика на улицу.
— Ты не могла, Мегги, знать всего, что произошло со мной. Мой дедушка и твой дон Федерико загнали моих родителей в пустыню, охотились за ними, словно за дикими животными, стремясь уничтожить их. Тогда им это не удалось. Но в конце концов, спустя много лет, они все-таки настигли моего отца и убили его.
— Но это сделал твой дедушка!
— Дон Федерико был заодно с ним. Он тот человек, который хотел убить и меня, бросил умирать в пустыне. Он хотел и непременно сделал бы это, попадись я ему в руки.
— Я не могу поверить этому, Ханни! Не верю! Я знаю его!..
— Конечно, ведь он красивый мужчина и изумительный танцор!
— Это не имеет к делу никакого отношения...
— Я должен идти, Мегги.
— Но ведь ты еще вернешься? Придешь?
— Приду, когда понадоблюсь тебе... в любом другом случае. — Я секунду колебался, потом твердо сказал: — Нет, теперь не приду, Мегги. А вдруг встречусь здесь с ним?
— Надеюсь, в таком случае ты будешь вести себя как джентльмен?
— А как должен вести себя джентльмен в присутствии человека, который вознамерился когда-то его убить? Который бросил его умирать в пустыне?
— Я уже сказала тебе, что не верю ни одному твоему слову! Ты глубоко заблуждаешься в отношении его.
— Ты знаешь, как выглядит иногда убийца? — вдруг спросил я ее. И тут же сам себе ответил: — Он может быть симпатичным, улыбающимся юношей или изящным джентльменом. Не внешность выдает в нем убийцу, а то, что внутри него...
— Абсурд! Я бы знала наверняка! — повысила голос Мегги в качестве неопровержимого доказательства своей правоты.
— Не сомневаюсь, что ты обладаешь особым даром распознавать людей. Надеюсь, он всегда будет помогать тебе!
С этими словами я вышел. И, оказавшись в седле, постарался взять себя в руки. Она стояла возле ворот, наблюдая за мной. А я думал о том, что этот человек не раз бывал здесь, в этом доме, и, несомненно, придет сюда снова. Ее отец, очевидно, не одобрил бы этого, но он далеко, на пути в Китай... Не оглядываясь, я поскакал прочь.
Мой день закончился, мой прекрасный день, превратившийся в один из самых грустных. Ничто в моей жизни не предвещало подобного. Я верил, что был рожден для чего-то большого, светлого, но не для такого же! Нет!.. Я никогда прежде не любил, не знал этого чувства, но мне казалось, что именно его я испытываю в отношении Мегги — единственной, кто мне был нужен, о ком я мечтал. А теперь...
Я все еще продолжал думать о ней. Ни на кого больше я не посмотрю, мне не нужен был никто другой.
Дон Федерико. Страшно подумать!..
Я обратил свой взгляд к горам. Уйти бы туда, затеряться в них! Или вернуться назад, в пустыню Оставить Мегги ему. Забыть. Раз и навсегда.
Я горько вздохнул. Неожиданно вдруг ощутил, что почти загнал свою бедную лошадь. Замедлил бег. Незачем убивать доброе создание из-за того; что у меня идет все из рук вон плохо. Что я за человек? Убеждал себя, что я сильный, что могу стать отважным... Всегда думал о себе как о человеке с характером. А тут совершенно потерял себя из-за нескольких слов, сказанных девчонкой.
Пустив лошадь шагом, я огляделся: рядом шла старая индейская тропа.
Вдалеке завихрилось облако пыли, движущееся навстречу. Я схватился было за ружье в чехле, потом раздумал и вытащил из-за пояса пистолет. Моя осторожность оказалась напрасной: это оказался Монте с одним из парней с «Эль-Монте». Завидев меня, они ускорили бег своих коней.
— Ханни! — крикнул Монте в нетерпении. — Мы едем за тобой! Он убежал! Убежал!
— Кто убежал? Что случилось?
— На ранчо было совершено нападение. Мы вступили в схватку с бандитами, но им удалось угнать нескольких лошадей, другие же просто сбежали в открытую дверь загона. Среди них оказался и твой черный жеребец, — грустно закончил Монте. — Он смертельно ранил своим ударом пытавшегося поймать его бандита, а потом сбежал. Твой большой черный жеребец вернулся назад, на холмы.
Глава 42
Мой прекрасный черный жеребец! Он долго ждал этого момента, всегда настороженный, страстно жаждущий свободы и, может быть, дикая пустыня — самое лучшее для него место. Я скучал по нему, потому что верил, что мы понимали друг друга.
Мне и всегда казалось, что он принадлежал кому-то раньше, потому что был готов, я видел, идти на сближение, и, как мне казалось, был немного подготовлен к верховой езде. На его шкуре виднелись следы укусов зубами и ударов копыт, полученных, наверное, во время многочисленных драк с другими жеребцами. Но его формы оставались изумительно красивыми, мощными. Изгиб шеи, тонкие чувственные ноздри свидетельствовали о том, что в нем течет арабская кровь, а в глазах светился ум. Это был самый замечательный конь из когда-либо встреченных мною.
Итак, они снова попытались отбить наших лошадей. Поэтому первым делом мы должны были отправиться на ранчо и выяснить, как все случилось, а потом уже предпринимать какие-то действия. Сколько лошадей исчезло? Когда произошло нападение? Сколько в нем участвовало человек? Узнав все это, мы могли начинать поиски.
В общей сложности пропало, как оказалось, около сорока животных. Под вечер меня остановил Томас Мачердо, работавший на ранчо мисс Нессельрод.
— Твой черный жеребец не пошел с нами, он убежал. Забрал с собой двух или трех кобыл и вернулся назад в пустыню.
— Финней и Келсо уже здесь, — сообщил Монте. — Они приехали только что. Организуем погоню?
— Что еще удалось разузнать?
— Почти ничего. Они могут поджидать нас в засаде, как когда-то подстерегли шерифа Бартона, — высказал предположение Финней. — Плохо! Думаю, это были люди из банды Панчо Даниеля.
— Нам следует быть более осмотрительными. — Я сдвинул шляпу на затылок. — Могу поехать и один. Чем меньше нас, тем легче мы проскользнем мимо них и избежим засады.
— Мы специально прискакали с «Эль-Монте», потому что предположили, что будем участвовать в поимке бандитов, — обиделся Овен Хардин. — A ты стараешься отстранить нас...
Овен был невысоким плотным человеком с могучей шеей, успевший уже облысеть в свои двадцать два года.
— Монте сказал, что нас ждет борьба с похитителями, а ты хочешь все взять на себя, — разочарованно протянул он.
— Работы хватит на всех! Келсо! — позвал я, повернувшись к нему. — Мне бы хотелось, чтобы вы остались. Вдруг понадобитесь мисс Нессельрод — неизвестно, сколько времени мы будем отсутствовать.
— На сколько же вы уезжаете?
— Не знаю. Очевидно, пока не найдем наших лошадей.
— Поиски могут привести тебя в Сонору, — осторожно заметил Келсо.
— Вот и прекрасно! Я еще никогда не видел Coноры и Чихуахуа.
— Меня никто не ждет, — сказал Майрон Броди. — И я тоже никогда не был в Соноре. Хотя... — добавил он, — однажды проезжал мимо Чихуахуа.
— Значит, ты знаком с теми местами? — спросил Финней.
Броди пожал плечами.
— Не так, чтобы очень... Проезжал там в основном ночью.
— Завтра утром, — предупредил я, — еще до рассвета, мы тронемся в путь.
Дом на ранчо был длинным, невысоким и очень удобным. Стены были оштукатурены, крыша покрыта черепицей, изготовленной индейцами, жившими в миссиях. Этот вид ремесла быстро исчезал, когда святые отцы стали терять свою власть над индейцами. Несколько дверей из комнат выходили на тенистую, прохладную галерею. В самой большой комнате бил фонтан, тут же стояли стол, сундуки и несколько стульев, накрытых чехлами. Коврики на полу тоже были сплетены индейцами.
Я упал на стул и бросил свою шляпу на пол около ебя. Эльфего принес кофе. После двух-трех глотков в голове прояснилось, и я стал обдумывать случившееся.
Мне все это не нравилось. Конечно, нападения на близлежащие ранчо не были чем-то необычным, из ряда вон выходящим, но налет на наших лошадей, вскоре после первого, представлялся просто маловероятным. Ведь тогда, в первый раз, несколько грабителей были убиты; и странно, подумалось мне, что они повторили нападение через такой короткий промежуток времени. Полученный урок должен был бы сделать их более осторожными. И все же налет был совершен, несколько лошадей украдены. Что я должен предпринять в такой ситуации?
Что-то не давало мне покоя, тревожило. Поблизости находилось не менее дюжины других табунов, которые были более доступны, чем наши, и охранялись хуже. Так почему же опять наши? И почему так скоро?..
Воздух в комнате приятен и прохладен. Я закрыл глаза, и тотчас мысли мои вернулись к Мегги — я всячески старался гнать их от себя. Нет, она не предавала меня. Она самостоятельный, взрослый человек и может поступать так, как считает нужным. Несомненно, что и дон Федерико красивый и обаятельный мужчина. То, что он мой враг, вовсе не делало его врагом Мегги. Я опять оказался в дураках... Логика логикой, но, тем не менее, подобные мысли раздражали меня. Открыв глаза, я уставился на потолок, стараясь привести свои мысли в порядок. Глотнул кофе. Предположим...
Нет! Это маловероятно. Ну, а все-таки... Предположим, кража лошадей осуществлялась по заранее продуманному плану, конечная цель которого — разделаться со мной. Заманить меня, как Бартона, в ловушку и убить? Кто жаждал моей гибели? Единомышленники погибших во время последнего набега? Или дон Исидро? Или, может быть, дон Федерико? Предположим, Мегги упомянула обо мне в одном из разговоров, и теперь он решил уничтожить меня как соперника?
Бог знает что лезло в голову. Или я просто был слишком увлечен своими проблемами и не мог уже трезво мыслить. А может быть, это был обычный случай конокрадства?
Пусть даже так, но на чужих уроках мы учимся: помня о западне, в которую попал Бартон, надо действовать очень осторожно и осмотрительно.
Я давно понял: для того, чтобы обрести равновесие, человеку необходимы минуты тишины и покоя, тогда напряжение легко спадает и возвращается хладнокровие. Одним такие мгновения дают силу, другим возвращают ясность мысли, которая может помочь решить неразрешимые, казалось, проблемы. Иногда для отдохновения достаточно всего нескольких таких минут.
Утраченное душевное равновесие возвращали пешие или верховые прогулки, чтение книг и даже просто пребывание в одиночестве. Вот и теперь, сидя в приятной прохладе галереи, любуясь брызгами фонтана, я быстрее восстановлю силы, а возможно, сделаю для себя какие-то выводы относительно своего состояния.
Ненависть — безобразное, отталкивающее чувство, которое разрушает чаще всего того, кто ненавидит, а не предмет ненависти. Этого я старался избегать. Несмотря ни на что я не испытывал ненависти к дону Исидро. Мне хотелось одного: чтобы правосудие заставило этого человека заплатить за все, что он совершил, за горе, причиненное моим родителям, за их гибель. Конечно, его неотступное преследование только больше сплотило их, сблизило, чего могло не произойти в любой другой ситуации, но...
Дон Исидо гордился своим именем, репутацию которого поддерживали и завоевывали для него другие. Сам же он ничего не сделал ради этого. В Калифорнии он считал всех ниже себя по происхождению. И вряд ли в ком-нибудь видел достойного войти в его семью. По этой причине он выгнал из родного дома и собственную дочь. А теперь превратился в одинокого озлобленного старика, который остался ни с чем.
Прежние слуги семьи покинули его, причиной чему послужили недостойные действия хозяина. Те же, кто теперь окружал его, это люди, не подвластные контролю старика, в присутствии посторонних высказывали ему свое почтение, а в душе презирали...
Кажется, я разобрал по косточкам всех своих врагов, но ни на йоту вперед не продвинулся, что не могло не угнетать меня. Поэтому все еще не пришел к какому-то решению.
Из окна видны были заросли деревьев, зеленые луга и усеянные колючками кактусы. Высоко над Лос-Анджелесом поднимались струйки дыма. Дон Бенито Вилсон сказал однажды, что здесь со временем вырастет огромный город. Возможно, так оно и будет, только для этого необходимо развивать промышленность, а не только скотоводство и виноградное дело, которые слишком популярны у людей теперь.
Но я не был уверен в том, что хочу, чтобы Лос-Анджелес превратился в огромный город, поскольку мы станем первыми, кто увидит, как увядают наши поля, вырубаются деревья, мутнеет горизонт. Мы первые все начнем переводить на деньги, оплакивая потерянную красоту. А в том, что так оно и случится, я был убежден.
Кроме того, мы никогда не должны забывать, что земля и вода оставлены нам как бы на время, что следом придут другие поколения, которые тоже будут кормиться урожаями этой земли, пить эту воду. Недостаточно поэтому просто что-то оставить грядущим поколениям: мы должны оставить все в более привлекательном виде, нежели получили.
Я всегда испытывал боль при виде упавшего дерева. Знаю, если исчезнут деревья, то и человек тоже исчезнет с лица земли, потому что без них жить не сможет. Деревья дарят нам чистый воздух, которым мы дышим; если их не станет, воздух будет плотным и пыльным, все живое погибнет, а все великие крепости превратятся в обломки, останется лишь сорная трава, которая покроет уродливые могильные холмы, оставшиеся после нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61