Она поднялась с места и широко развела руки:
— Вы просили гостеприимства Борагула, и мы его вам оказываем. Вот лучшее, что мы можем предложить.
К каждому из нас был приставлен персональный слуга. Моя служанка взяла меня за руку и отвела на предназначенное мне место за столом. Когда я уселся, то колени мои поднялись выше бедер, поскольку стул был рассчитан на урЗрети. Это было смешное зрелище, так что я просто отодвинул стул и сел на пол.
Королева Борагула холодно взглянула на меня и что-то буркнула на непонятном языке.
Фариа-Це, сидевшая по правую руку от нее, наклонилась вперед:
— Не считайте это неуважением, моя королева, но наши мужчины принесли клятву, что они не будут садиться нигде, за исключением седла, пока не завершат свою миссию.
Королева кивнула, и все остальные наши мужчины тоже отодвинули свои стулья, только Сит и Винфеллис остались сидеть на скамье вдвоем. Чуть придвинувшись к столу, они подвернули под себя ноги и оказались чуть ли не на коленях. Други промямлил что-то насчет каменного пола, откуда холод просачивается в его старые кости.
Бренсис взглянул на него и фыркнул:
— Ты вспомни, где мы только ни побывали, друг мой. Тут скорее кости просочатся в камень, чем наоборот.
Эта шутка понравилась даже королеве, так что она посмеялась, потом хлопнула в ладоши, и пошел пир. Еда была тут не самым странным, больше всего нас Удивляли слуги, которые изменяли свои конечности, превращая их в нужную посуду. Моя служанка сделала из ладони правой руки черпак, чтобы подать мне суп. Потом превратила ее в щипцы, подавая мне мясо. Я заметил, что она следила за тем, как я ел, голодным взглядом. Я догадался, что урЗрети здесь не очень-то наедаются и поэтому застревают при переходе из одной формы в другую, так что я все время оставлял что-то на тарелке, чтобы она доела попозже.
Как ни причудливы были обстановка обеда и слуги, но сама еда была очень хорошей и очень острой. В качестве супа подали жидкий мясной бульон с грибами, какими-то овощами, сверху плавало что-то непонятное, я не хотел задумываться, что это такое; однако суп был очень питательный и такой горячий, что у меня губы обожгло. Оставить даже небольшое его количество служанке оказалось труднее, чем я себе представлял.
Остальные блюда были в основном приготовлены под разными вариантами коричневого соуса, и я, честно сказать, был рад, что не знаю, что за кости попались мне с мясом. Вкус был экзотический и вовсе не плохой, но я был уверен, что это не цыпленок, не свинина, не говядина и даже не баранина. Но, что бы это ни было, оно было вкуснее сушеной говядины, так что я сожрал все.
Вино оказалось на удивление хорошим. Я никогда не умел так, как Ли, угадывать сорт и выдержку по одному запаху, но оно мне очень понравилось. Темное вино было должной крепости и имело привкус ягод. Его явно не выдерживали в бочонках десять веков, значит, или у урЗрети Борагула есть виноградники на высокогорных лугах, или же они ведут ограниченную торговлю с народами, проживающими вне гор.
Главное блюдо пира внесли позже, после супа и нескольких закусок. Наверное, оно понравилось бы гурманам, хотя его так сервировали, что его происхождение не оставалось тайной. Главный зверь лежал на блюде, как он лежал бы перед очагом. В него было запечено меньшее животное, а в него — еще меньшее, так что мы не удивились бы, обнаружив в желудке самого меньшего еще что-то, как будто проглоченное целиком. Но весь ужас был в том, что перед нами была собака, фаршированная кошкой, а та — крысой, причем все было так восхитительно приправлено, что у меня слюнки потекли, хоть я и хотел отвернуться от стола. Королева взглянула на меня:
— Как я понимаю, ты, Таррант Хокинс, тут самый младший. Значит, тебе принадлежит честь выбрать первый кусок.
Я кашлянул и прикрыл рот рукой, чтобы скрыть изумление. Посмотрел на Фариа-Це, но она только кивнула мне без лишних слов. Я почувствовал, что мысли у меня путаются. Я до сих пор никогда не ел собак и не мог представить себе собаку в качестве пищи. А что считать самым лакомым куском? Я же не мясник, это он знает, что считается лучшим куском у животного. Я не знал, что выбрать, но знал, что уклоняться от выбора нельзя; у меня в памяти промелькнули все собаки, которых я ласкал в жизни, но от этого легче не стало. Я ощущал голову каждой под моей рукой, видел, как они преданно смотрят на меня снизу вверх. Я растерялся.
Фариа-Це опять кивнула мне, заставляя принять решение.
— Королева Циндр-Кораксок, у нас в Ориозе только один кусочек сочли бы самым вкусным. — Я указал на череп собаки. — Маленький срез мышцы с верхушки черепа. Я возьму кусочек слева, а правый пусть достанется кому-нибудь другому.
— Прекрасный выбор, — расплылась в улыбке королева.
— Спасибо. — Я поклонился ей. Она постучала пальцем по столу:
— А теперь объясните мне, почему этот кусочек считается самым лучшим.
У меня свело челюсти, я старался скрыть свое изумление и оцепенение. Один раз удалось выкрутиться, а теперь что делать?
Я посмотрел на нее и успокоился: на меня нашло вдохновение.
— Это лучший кусочек, потому что это у собаки жевательный мускул, и мы должны его прожевать. Это единственный мускул, который функционирует у нас так же, как у собаки.
Королева захлопала в ладоши:
— Ну просто великолепно! А теперь все будем смаковать наше главное блюдо.
Мы все отъели от него, но понемногу. Меня поразило, что тут едят собак, кошек и крыс, в то время как темериксы у них — домашние животные. Представляю, как странно было бы услышать борагульским урЗрети, что я ел темерикса, и можете вполне мне поверить, что темерикс хоть и дичь, но не в пример вкуснее собаки.
Когда с главным блюдом было покончено, нам подали сладкое вино и пирожные с ягодами и орехами. Десерт вытеснил последние ощущения вкуса собачьего мяса, и я даже ничего не оставил для служанки. Вино расслабило нас и развязало языки. Мы расхвастались о наших приключениях, королева хлопала глазами, слушая о наших подвигах и о том, как издалека мы пришли.
В вечном сумраке, царящем в Борагуле, мы потеряли всякое представление о времени. Но уже скоро смех стал перемежаться зевками, и мы поняли, что пора на покой. Поблагодарив хозяйку, мы вслед за Фариа-Це вернулись в свои комнаты, и, кроме Друга, желавшего побродить, пока содержимое желудка не утрамбуется, все остальные улеглись спать.
В ту ночь мы с Сит были близки; отчасти наш пыл объяснялся выпитым вином, а отчасти — колдовством урЗрети, которое было применено к этим помещениям для удобства урЗретских дам, желавших продолжать род. В ту ночь все у нас происходило не спеша, ласково и с большой теплотой. Нам некуда было спешить, у нас не было ощущения, что надо преодолевать страх смерти или судьбу, просто нам обоим выпал шанс разделить радость побыть друг с другом.
Я проснулся, считая, что уже утро, определить это было невозможно. Я натянул одежду и вышел в главную комнату, наши уже поднимались и протирали глаза, в которые словно насыпали песка. Никто не страдал от похмелья, и это было хорошо, но все соглашались, что собак мы наелись на всю жизнь.
Бренсис оглядел всех и нахмурился:
— Хокинс, Други не видел?
— Нет, — покачал я головой, — а он что, не пришел в комнату?
— У него постель расстелена, но он это сделал еще до ужина.
Лорд Норрингтон спустился по ступенькам из верхней сферы:
— Кто-нибудь слышал, как ночью возвращался Други?
Никто не слышал. Я вздрогнул:
— Не нравится мне это.
— И мне, — сказал лорд Норрингтон. Он оглядел тех, кто уже проснулся. — Надо его найти. Значит, ищем, если что спросят — объясняем, что любуемся великолепием Борагула. Лучше идти по двое.
Арен Асвальджет поднял руку:
— Без Други я остался один. Мне идти одному?
— Нет, один пойду я, — улыбнулся лорд Норрингтон. — Ты сработался с Эдамисом, вот вместе и идите. Всем вооружиться. Мы не знаем, что произошло. Если повезет, все обойдется, но я не хочу рисковать.
Я вернулся в нашу комнату, разбудил Сит и рассказал ей, что случилось. Она быстро оделась, я прицепил Цамока. На правое бедро пристроил в ножны длинный нож бормокинов, а в правый сапог сунул специальный кинжал, подаренный Неем. Сит прицепила пояс с мечом и кинжалом, и мы отправились на розыски.
Предлог, который нам посоветовал лорд Норрингтон, был не таким уж притянутым за уши: залы действительно были великолепны, и хотя я не видел многого, но Сит все мне описывала до мельчайших подробностей. Я слышал в ее голосе благоговение от того, что она видела, отвращение от того, до какой степени все запущено, и жалость, что такая красота замызгана летучими мышами и другими ночными тварями.
— Эта их запущенность похожа на то, во что авроланы превратили Воркеллин. Это и есть проявление зла.
Во время своих блужданий по залам я был настороже: оглядывался вокруг и запоминал, где и куда мы сворачивали. Там, где толстым слоем лежала пыль, я пяткой рисовал на пыли крест. Пыль была нам кстати, на ней оставались следы, и я искал отпечатки ног Други там, где пешеходные тропы уходили в сторону от главного прохода.
Поднявшись на какие-то лестницы, завернув за какие-то углы, я заметил незнакомые мне подозрительные следы. Это были следы босых ног; почти все урЗрети ходят босиком, но у них ноги мельче; более того, эти следы оставлены кем-то, кто шел ровно, что необычно для здешних мест, ведь все урЗрети хромые. Сит пригнулась и минуту изучала их, потом молча махнула мне — пошли, мол, в темный коридор, куда они ведут.
Следы продолжались еще ярдов двадцать; мы миновали несколько порталов, потом свернули в один, справа. Его загораживала большая каменная дверь, и из-за нее не слышалось ни звука. Я изобразил знаками, что стучусь в дверь, но Сит отказалась от этой мысли. Вместо этого она велела мне наклониться и поднять ее, подхватив под коленки. Я выпрямился, поднял ее, и она смогла подтянуться кверху и прикоснуться к ключевому — камню в круглом портале.
Когда камень откатился, из комнаты волной выплыл мускусный запах, который я прекрасно узнал. Я зашатался и отступил, упал, Сит свалилась прямо на меня. Я кашлянул, не удержавшись, и помог ей отпрыгнуть налево. Я развернулся, поднявшись на одно колено, и вытащил Цамок.
— Невероятно, — выдохнула она вооружаясь.
— Да, но сомневаться не приходится. — Желчь подкатила мне к горлу. — Все это была ловушка, Сит.
За порталом находилась большая комната, в глубине которой светился приглушенный свет. Пол был уставлен поднятыми платформами, но его едва было видно из-за того, что на первый взгляд показалось одним покрывающим весь пол толстым ковром. Однако этот ковер двигался — по сути дела извивался — то там, то здесь, и что-то выползало из него наверх, на каждую платформу. На платформах лежали огромные создания, жирные, как свиньи, по размером с быка. На белом мехе их животов красными точками выделялась дюжина сосков. Матери-производительницы практически не двигались, но их потомство, сотни пищащих пестрых котят, хватали друг друга когтями и огрызались друг на друга, вырывая себе кормежку.
— Понял, да? Борагул, детская для бормокинов, — Сит покачала головой. — Бежим, Хокинс, надеюсь, мы сможем убежать достаточно далеко и достаточно быстро.
Глава 42
Мы действительно убежали, но недостаточно далеко и недостаточно быстро. Цамок запел, парируя стремительные атаки, потом прокалывая животы бормокинов.
Один из них сделал выпад, целясь мне в живот, но я двумя руками взялся за эфес Цамока, высоко поднял его и с силой нанес рубящий удар сверху вниз. Ударом я разрубил морду бормокину, и он отлетел, крутясь, стараясь удержать равновесие.
Сит страшно оскалилась, белые зубы ее сверкали, лицо было залито кровью врага. Мы убежали от этой группы бормокинов, мертвых и стонущих, и мчались по коридорам. В основном нам попадались бормокины, но иногда за нами бежали урЗрети с группками маленьких темериксов. Они преобразились в воинов, в соответствии со своими представлениями, и теперь носились за нами без оружия или вооруженные плохо. Вот бы посмеялась Фариа-Це, если бы увидела.
С их стороны было опрометчиво нападать на нас. Я думаю, они были искренне уверены в своем превосходстве. Мы, пользуясь их самоуверенностью, рубили их на мелкие кусочки и оставляли на холодном каменном полу, и их любимцы темериксы начинали осторожно пробовать хозяев на вкус.
Мы знали, что нам пришел конец, и просто выли от сознания того, как все нелепо получилось. Наши вопли не уступали воплям преследовавших нас бормокинов. Мы орали на них все громче, с вызовом, и они отвечали нам своим воем.
Если бы это были люди, я бы мог сказать, что их удивляли жестокость и смелость наших нападений, но эти твари были лишены ума. Их удивило, что мы не испугались их рычания, а наоборот, осмелились напасть, и еще то, что мы были залиты кровью их сородичей.
Я мчался за Сит, изо всех сил бежал, чтобы не упустить ее из виду. Ее ночное зрение позволяло ей видеть больше, но я даже радовался, что не вижу всего. Только мелькали лохмотья ее туники, значит, на ней так же разодрали одежду, как и на мне. Смертельных ран у меня не было, но имелось много мелких, чего оказалось вполне достаточно, чтобы я ослабел и замедлил бег, а это давало им возможность схватить меня.
Сит бежала впереди, понукая меня не останавливаться. Она выбежала на перекресток, свернула направо, и бормокин швырнул копье и сбоку попал ей в грудь. Я услышал ее крик и увидел, что копчик копья торчит из спины, проткнув тунику. Он поднял ее на копье, ноги Сит дергались, руки размахивали по сторонам; когда он стряхнул ее с копья, крики ее стали громче.
Я тотчас накинулся на ее противника. Цамок ударом сверху вниз разрубил его копье. Я ударил бормокина правым плечом, оттолкнул его назад и свалил на пол.
Я развернулся вокруг своей оси влево и поднял Цамока, и его клинок скользнул по другому копью — оно было направлено на меня. Я ударил бормокина поперек живота, широко взмахнув клинком, парировал еще одно копье слева. Отпрыгнув направо, я пропустил мимо себя бормокина, несшегося прямиком на меня, потом размахнулся клинком, описав им плоскую дугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56