Обращаясь к Уайтворту, словно желая подразнить англичанина, он спросил:– Скажите, лорд, вы знаете, вероятно, те места… Теперь, когда они покорены, будет, конечно, легко, возведя ряд небольших крепостей, к весне докончить покорение всего Кавказа и потом перебросить к Анапе значительный корпус?– О, конечно, это было бы очень легко, если бы покорение действительно завершилось. Но кавказские племена – неукротимые враги. На этих кручах, на скалах… С ними сладить очень трудно, как было трудно нам покорять горные племена Индии…– Ну, там совсем иное дело… Вы бросали горсть солдат за тысячи, за несколько тысяч миль, через океан… Без резервов, без связи с королевством… А у нас другое дело… Путь лежит прямой, открытый, от границ до самого сердца Кавказа… Армия наша неисчислима… Отвага её признана всем миром… Я не хвалиться хочу… Но отдаю только должное…– Что же, я не спорю, если это так… Я плохой знаток в военных делах. Вот, пусть другие судят.– Моё мнение, – заговорил прусский посланник генерал Граббе, – что с горцами труднее будет справиться, чем с персидским гарнизоном взятых уже крепостей. Они будут защищать свою волю, свои углы. А это – самое опасное дело, воевать не с армией, а с народом, если он защищает свой дом…– Да мы и не тронем их угла… Пусть признают только власть нашей великой государыни, дадут нам свободный путь к берегу Чёрного моря… И будут жить не хуже, пожалуй, лучше, чем живут теперь под властью своего шаха или султана. Силой мы их сломим… А потом дадим волю и мир. Зачем же им воевать, отчего не сдаться?– Ислам не велит, ваша светлость! – снова ядовито вмешался лорд Уайтворт.– Мы ислама и не тронем… В империи великой Екатерины есть место для всякой веры… Крым служит примером тому.– Крым вовсе не пример…Спор разгорался, все приняли в нём участие.Только Павел сидел, насупясь, и молчал.С утра дул влажный, южный ветер, который особенно влиял на великого князя.Он делался беспокойным, раздражительным или чрезмерно чувствительным, так что мог расплакаться от каждого пустяка. И в дни, когда дул южный тёплый ветер, он не показывался в обществе, опасаясь обнаружить чем-нибудь своё особенное состояние. Сегодня пришлось выехать, и Павел делал величайшие усилия, чтобы не сорваться как-нибудь. Всё его раздражало. Казалось, все что-то имеют против него. Чувствуя постоянную робость перед матерью и окружающими, которых почти всех считал врагами, он упорно молчал, отвечая односложно, когда к нему обращались. Сейчас спор заинтересовал его. Павел даже забыл о своём тревожном настроении; то, что говорил Зубов, очень нравилось князю. Он, словно забыв о своей антипатии к фавориту, порою одобрительно кивал головой, даже делал попытки вступить в разговор, чтобы поддержать Зубова, но сейчас же сдерживался и молча следил за спором.Екатерина, умевшая замечать всё кругом, уловила настроение Павла, пожелала использовать его и неожиданно обратилась к сыну:– Что же вы молчите? Все высказывают свой взгляд? Чьё мнение вы разделяете ваше высочество?– Я?.. Что?.. Все?.. Как?.. Я согласен с мнением Платона Александровича, – очень любезно, глядя на фаворита, неожиданно для всех заявил Павел.Наступило мгновенное молчание. Павел обычно держал себя очень осторожно с фаворитом, особенно с тех пор, как Зубов принял участие в планах передачи трона юному Александру, минуя отца…И сейчас, когда он открыто выразил дружелюбное отношение к Зубову, все с нетерпением ждали, что ответит фаворит.– Разве я сказал какую-нибудь глупость? – вдруг спросил, негромко правда, наглый временщик у Моркова, сидевшего через стул от него…При создавшейся тишине эта фраза прозвучала резко, как пощёчина, данная публично Павлу.Все сразу заговорили как ни в чём не бывало. Павел тоже сделал вид, что он ничего не слышал.Обед продолжался…Только Екатерина слегка укоризненно покачала головой, когда Зубов через несколько минут поглядел на неё, желая что-то сказать.Фаворит с виноватым видом, кротко улыбаясь, шепнул:– Сорвалось! Язык мой – враг мой, матушка-государыня. Не буду больше…Когда после обеда все разбились на группы, невеста очутилась рядом с бабушкой.– Иди, иди сюда, садись, моя малютка. Ты что-то очень любишь меня нынче… А, и вы здесь, господин жених… Я ещё кое-что имею за вами, дети мои… Вот мы вас поздравляли… А по русскому обычаю… Но, но, не красней, малютка… Кофе нынче что-то горький мне подали. Ну, ну подсластите его, дети мои!– Надо поцеловать невесту, господин Густав, – подсказала ему Мария Фёдоровна, подошедшая к ним.– О, если это…Он сделал движение. Княжна сначала отшатнулась было, потом с тихой трогательной покорностью подняла головку, подставила свои пылающие губки, и юноша впился в них первым долгим поцелуем, осторожно обхватив рукой талию невесты, точно опасаясь сломить этот нежный ароматный цветок, дыханием которого так сладко упивался сейчас.Когда уста их разомкнулись, княжна так и осталась, недвижимая, обессиленная, прильнувшая головой и плечом к широкой груди юноши. Потом, словно опомнилась, вскинула руки к волосам, оправила их, хотя они были в полном порядке, кинулась к креслу бабушки и прижалась лицом к её плечу.– Вот, вот… Чего ты это?.. При мне поцеловалась, при матери, с женихом… Это не беда. Без людей не целуйтесь… Ну, идите, гуляйте… Нечего вам тут.И любовным взором проводили обе женщины, мать и бабушка, молодую парочку, которая, прижавшись друг к другу, удалялась по хрустящему песку садовой площадки к последним цветам, доживающим свои последние дни на куртинах Куртина – клумба.

дворцового цветника… * * * Ярко озарены уютные покои Эрмитажа, но чужих нет никого.Государыня со своими обычными партнёрами сидит за карточным столом. Зубов, чёрная и худая «злючка» Протасова, граф Строганов составляют партию. Рядом – круглый, большой стол. Александр Павлович с женой и Варварой Головиной, Константин, граф Растопчин, оба брата Чарторыйских, Адам и Константин, граф Толстой и две дежурных фрейлины играют здесь в «секретаря». Громкий, беззаботный смех раздаётся при чтении некоторых особенно забавных, колких или чересчур нелепых записочек…Молоденькая резвая Анна Фёдоровна, поссорясь со своим взбалмошным мужем семнадцати лет, сидит поодаль, наигрывая на гитаре новый романс, а Санти стоит рядом и показывает ей, как брать звучнее аккорды.И пухленькие, короткие ещё пальчики пятнадцатилетней замужней женщины старательно захватывают переборы струн…Генеральша Ливен, Елена Павловна и Мария Фёдоровна готовят пасту из бумаги для слепков, которые любит делать императрица с античных медальонов и камей и потом дарить их своим близким друзьям.Регент и Штединг гуляют по обширному покою, разглядывая картины и медальоны, которыми увешаны стены.В стороне, на небольшом диванчике, за группой растений в кадках, сидит княжна Александра со своим женихом.Они забыли об окружающих… Девушка молча глядит на жениха, слушает, что он ей говорит.А юноша рисует ей картины далёкой, любимой своей родины, бурное море, глубокие фиорды, незакатные ночи полярного лета… Говорит о своих планах, о будущих завоеваниях… Тень Карла XII не даёт покоя юному мечтателю.– Я хочу сделать Швецию самым сильным королевством на севере Европы, понимаете, княжна. Будут две державы: Россия и Швеция… Когда-то перед шведскими викингами, перед удальцами севера трепетала Европа. Карл наполнил славой своей полмира. Я не хочу ему уступить… Ради моей родины, ради вас я совершу много подвигов… Вы представляете себе, как это будет хорошо?– О, да… я вижу…Он много, долго говорит, она слушает и смотрит на него.Мать и генеральша Ливен наблюдают за парочкой, обмениваются взглядами, радостными улыбками.Мария Фёдоровна поднялась, подошла к регенту, который уже осмотрел все картины и видимо скучал:– Не желаете ли, господа, пойти покурить в диванной?.. Я знаю, вы привыкли, герцог… Вот прямо сюда… Первая дверь направо…Проводив мужчин, княгиня садится у небольшого столика, на котором лежит бумага, стоит письменный прибор, и начинает набрасывать строку за строкой… Всё, что видит её любящий, зоркий глаз матери, что радует её сердце, она хочет передать своему мужу, который остался один в тёмном, мрачном и сыром Павловском дворце… Теперь, в эту минуту, всех любит и жалеет счастливая мать… Не виноват и Павел, что он родился таким слабым, болезненным, неуравновешенным в душе… Надо порадовать отца…И быстро скользит перо по бумаге, ровно, чётко ложатся бисерные строки ласковой супружеской записки…Варвара Головина, оторвавшись от игры, прошла куда-то, вернулась… По дороге её подозвала к себе государыня:– Ну, что, молодёжь, весело вам? Смеётесь?– Очень… Уж не взыщите, ваше величество. До слёз весело…– До слёз? Если весело до слёз, это ничего. А влюблённые как? Воркуют?– Уж половину гнёздышка свили, ваше величество. Диваны вам растреплют, того и гляди…– Пускай… А что вчера, на обеде у Александра? Ты была? Как они? Что внучка?– Ох, просто ужас, ваше величество… Все старания генеральши Ливен оказались напрасными… Воспитание её ни к чему не привело. Это такая особа, наша маленькая Александрина… совершенно испорченная. Уединяется с молодым человеком… Верите ли, я подозреваю, что она даже целуется с ним, если выпадет удобная минутка…– Право? Не может быть?!– Мне кажется, я не ошиблась, ваше величество. А он?! Это дикий людоед какой-то, а не христианский государь… За ужином не пил и не ел ничего, как мы все. А пожирал глазами великую княжну. Как она цела осталась – Бог ведает.– Удивительно! Ну, ступай, играй, секретничай там, болтушка. Только знай, что и твои секреты я всё знаю… Потом, потом… Ступай…Звенит золото, переходя из красивых рук государыни к её партнёрам, которым она охотно проигрывает партию за партией…Звенят и рокочут мелодично, негромко струны гитары…Звучит за цветами юный голос короля, который делится с невестой своими грёзами.И вдруг неожиданно он задаёт ей вопрос, словно мимоходом:– А скажите, когда нам придётся в день коронации приобщаться… Вы будете приобщаться вместе со мною, как королева моего верного народа?..– Вместе с вами? Приобщаться, как вы?.. Конечно… Охотно… если это можно. И если бабушка на это согласна. Мы все слушаем бабушку…Тёмная тень мелькнула на бледном лице юноши-короля. Но он быстро овладел собой… Снова ласково касается руки девушки, берёт её в свою руку и начинает новый рассказ о том, что было, что должно ещё свершиться… Чего никогда не было, но о чём он грезит порой… * * * В этот же вечер Мария Фёдоровна приписала в записке, приготовленной для мужа: «Добрый и дорогой друг мой! Возблагодарим Господа: обручение назначено на вечер понедельника, в бриллиантовой гостиной… Обручать будет митрополит. После обрученья состоится бал в тронной зале. Маша» * * * Накануне обрученья жених целый вечер провёл в семье невесты, один, без регента, который, словно неусыпный страж, сопровождал его всюду и везде.Под зорким взглядом сурового отца король невольно чувствовал стеснение, хотя Павел проявил особое внимание, почти нежность к будущему зятю.Только перед самым ужином, когда обе княжны, Мария Фёдоровна и король очутились несколько в стороне от других, обособленной группой, влюблённые заговорили живее, задушевнее.– Что нынче с вами? Вы, может быть, не совсем здоровы? – вдруг спросила юношу княжна, обычно никогда не задававшая вопросов; глаза её с тревогой остановились на лице короля, вспыхнувшем от неожиданности.Действительно, кроме стеснения, какое все почти испытывали в присутствии Павла, когда бывали у него, король был суровее, мрачнее обыкновенного. Какая-то совсем непривычная, скорбная чёрточка пролегла у рта… Брови часто сходились, хмурились, как будто тяжёлую задачу решал про себя король.Так может выглядеть вождь перед решительным боем или человек, стоящий на переломе своей жизни, игрок, поставивший на карту многое и наблюдающий, куда ляжет его карта, направо или налево. Бита или дана…Помолчав, юноша поднял на девушку грустный взгляд; к обычному выражению удовольствия и любви примешивалась какая-то жалость, печаль.– А вы сами не знаете, почему мне не по себе, княжна? Я здоров, но… у меня грустные мысли рождаются в душе…В эту минуту к ним подошла великая княгиня Мария Фёдоровна.– Теперь, у вас? Господин Густав, этого быть не должно не может… В эти годы, когда вы любите и вас любят. Не красней, малютка. Твоя мама может это сказать. И вы скоро будете вполне счастливы… Месяца не осталось ждать как вы – совершеннолетний, король! Над вами никакой, хотя бы самой лёгкой опеки…– Да, через три недели и три дня опека кончается… Соберутся генеральные штаты… Я – король! Но я не о том. Меня печалит разлука! – каким-то особенным, напряжённым тоном произнёс жених, словно удерживал слёзы, готовые задрожать на глазах, прорваться в звуках его речи.– Разлука? – грустным нежным эхом откликнулась княжна, тоже побледнела, опустила головку. Потухли сверкающие радостью и огнём глаза.– Да почему разлука? И какая? Надолго ли, господин Густав? Ведь это от вас зависит… Небольшая отлучка – ещё не разлука. Да и без неё можно обойтись…– Нет, ваше высочество. Придётся расстаться месяцев на семь, на восемь… Так мы с регентом полагаем… Свадьбу можно устроить только весной…– С регентом?! Ну, это другое дело. Всё-таки почему столько месяцев, не пожелаете ли сказать? Вот посмотрите, Александрита уже готова заплакать…– О, нет, нет… Я, мама… Если надо… Я… я буду ждать.– Разумеется. Никто и не говорит, моё дитя. Я так спросила мосье Густава… А по-моему, срок можно сократить. Взять и обвенчаться теперь же!– Я вам скажу, ваше высочество. Уезжая, мы не думали, чтобы всё так благополучно и скоро устроилось, – глядя скорее на девушку, словно её желая успокоить, заговорил король. – Дворец мой совсем в запущенном виде, не отделан, чтобы принять мою прелестную, милую королеву, как подобает… Как я хотел!– Пустое! Совершенные пустяки, мосье Густав! Двор собрать недолго, особенно ради такого события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93