Он разражается смехом, потому что он был социалист, а полицейский говорит: «Я, господин староста, приведу вашего Река. Это очень хорошая собака, она полуполицейская. Она сейчас же по нюху нападёт на преступника». И он привёл Река. Пёс вынюхал этот кактус, посмотрел на жандарма и на старосту хитрыми глазами, потом поднял ножку и обмочил императора. Жандарм, увидев все это, лишился чувств, а когда его привели в себя, он арестовал господина Саску и его собаку Река. Саску отправили на суд в Кладно, а оттуда его уже одного перевели в Прагу. А Река повесили на Кладненской площади на страх всем социалистам. Ну, а его старостиха ничего не знала, почему его посадили в тюрьму. Она, значит, ему и написала: «Напиши, о который ты это параграф споткнулся», так как узнать прямо было нельзя. В ответ на это она получает от него из Панкраца открытку: «О параграф пятьдесят восьмой уложения о наказаниях».Он слишком поспешил написать о законе о наказаниях. Она берет с полки собрание узаконений, находит там пятьдесят восьмой параграф и читает:«Кто из супругов допустит измену…» Больше она уж читать не стала и сейчас же ему написала: «Муж, я и не думала, что ты при всей моей верной любви допустишь такую штуку».А ей все говорили, что его арестовали за измену и оскорбление его величества, но она не верила никому до тех пор, пока его не выпустили из тюрьмы и он ей на той открытке показал, что она должна посмотреть не гражданское право, а уголовное. Ну, тогда все объяснилось, и с тех пор она его полюбила ещё больше.Между тем Трофим Иванович ругался с Марфой о сале, крича, что она никого не вылечила, что австриец начал бегать сам, и раз в это дело не вмешивался господь Бог, то он ей больше двух фунтов не даст. СВАТОВСТВО И СВАДЬБА Хлеб был провеян, сложен в амбар, солнце опять засветило, и Трофим Иванович в субботу решил:– Будем возить домой сено. Эй, ребята, идите в степь и пригоните с пастбища коней и быков.Их выгнали на рассвете, как только проснулись. В степи над росою поднимался белый туман. Работники шли в том направлении, в каком им хозяин показал рукой, шли уже целый час, и все время тянулось поле, а в поле люди, лошади и скот, но ни лошадей, ни волов Трофима Ивановича нигде не было.– Черт возьми, – вспомнил неожиданно Марек, – да ведь мы не знаем, кто и где их пасёт, Я вернусь и спрошу хозяина.– А ведь верно, – согласился Швейк, – ведь уж целую неделю мы их не видали. Так их, наверное, пасёт общественный пастух.– Да у них никто не пасёт, – смело сказал Звержина. – По крайней мере я никогда не видал возле стада никаких пастухов.Марек ушёл. Потом Звержина предложил:– Иди туда, а я пойду сюда. Как только их найдёшь, закричи мне или я закричу тебе.– Если ты найдёшь лошадей, приезжай за мной, – кричал издалека Звержина Швейку, – мы бы на них поехали, а быков погоним перед собой.И с этим они разошлись в разные стороны, а Швейк пошёл дальше в степь, осматриваясь вокруг, чтобы поскорее пригнать скот хозяина.На сжатых полях паслись огромные стада, но Швейк нигде не встречал таких лошадей и быков, которых он бы мог признать принадлежащими Трофиму Ивановичу. Когда ему случалось набрести на быков, пасшихся в одиночку, они подымали хвосты и убегали. Точно так же было и с лошадьми. Едва только к ним приближался Швейк, как они раздували ноздри, втягивали воздух, фыркали, били задними ногами, и Швейк только смотрел, как они летели по степи с развевающимися гривами и хвостами.Было жарко. Швейк уже выбился из сил; он снял блузу, лёг, немного поспал и опять принялся искать лошадей.Недалеко виднелась уже другая деревня, когда ему улыбнулось счастье. Возле пасшегося стада он заметил лошадей, в которых признал лошадей своего хозяина.Он подошёл к ним и стал звать:– Фуша, Фуша!В то время как другие лошади бросились бежать, одна кобыла, вытянув шею, стала принюхиваться к куску хлеба, который вынул Швейк из своего кармана.Швейк победил. Он схватил лошадь за гриву, вскочил на неё, отделил от стада шесть быков, о которых он не сомневался, что они принадлежат его хозяину, и стал их гнать по направлению к своей деревне.Это была чудовищная работа, так как быки отказывались повиноваться. Они разбегались, тоскливо мычали и бежали назад к стаду. Едва Швейк возвращал одного, как убегали три других.– Раз я оказался в этой Америке ковбоем, то я не должен опозориться, – сказал Швейк, сгоняя быков вниз в овраг. – Черт возьми, я повиновался столько лет на войне, а тут мне волы «Вол» – на чешском языке слово ругательное, как «осел» на русском. (Прим. пер.).

не хотят повиноваться? Это забавно, вот тут человек не может управлять шестью волами, а там два осла управляют целыми народами!Эта речь подействовала на волов. Возможно, это объяснялось тем, что когда он их загнал в овраг, то стадо исчезло у них из глаз, они скучились и побежали вместе, а лошадь пошла за ними быстрым темпом.– Вот бы теперь на меня посмотрел гейтман Сагнер, – продолжал разговор сам с собою Швейк. – Вот бы он поучился, как нужно вести солдат в бой. Честное слово, это как у нас в армии: волы впереди, а офицер сзади.Швейк выпятил грудь и, полный гордости от своего «офицерского» чина, начал командовать во все горло.Крик понёсся по степи такой, что старый крестьянин, складывавший сено на отдалённом поле, поднёс руку к глазам, осмотрелся и затем неожиданно заорал:– Эй, православные! Австриец – конокрад! Эй, люди добрые, гоните чёртова сына. Подожди ты, чёртов сын, мы тебе покажем!И он побежал к соседнему полю, отвязал от воза лошадь, вскочил на неё и во всю прыть погнался за Швейком, отчаянно крича:– Конокрад, конокрад! Держите его, у Петра Ивановича кобылу украл, догоняйте его!Шум, который поднял старик, разносился далеко по полю, как звук трубы архангела о последнем суде, и произвёл соответствующее действие. Со всех сторон появились мужики на конях, бабы, девчата и дети, и по степи загудело:– Конокрад у Петра Ивановича кобылу украл!Понукая лошадей, крестьяне собирались окружить Швейка со всех сторон. Швейк скорее почувствовал, чем увидал, что ему придётся плохо, бросил волов и стал бить сапогами в бока свою лошадь.Рёв всадников становился сильней и безумней. Самый отважный из них направился было прямо к Швейку и так перепугал лошадь Швейка, что она понеслась во всю прыть против желания её всадника. Она рванулась вперёд с такой силой, что Швейк вынужден был схватиться за её шею, чтобы не слететь, и понеслась по полю, едва касаясь копытами земли, и, совершенно неуправляемая, влетела во двор Трофима Ивановича, ожидавшего с Мареком, когда пленные пригонят скот.Швейк слез с лошади. Трофим Иванович его спрашивает:– Где нашёл? Зачем же ты её так гнал, лошадь вся потная! – Но, осмотрев внимательнее лошадь, он воскликнул: – Да ведь это вовсе не моя лошадь, ведь это кобыла! Это кобыла, которую я в прошлом году продал Петру Ивановичу!И в этот момент во двор влетело около пятидесяти всадников с криком: «Где конокрад? Убить его! Закопать живьём!»Они остановились, когда увидели Швейка с Трофимом Ивановичем. Хозяин вышел к ним и широко развёл руками:– Ну, глупцы, глупцы, что с ними сделаешь? Пошлю я их за лошадьми – они мне чужих приведут! Коней не знают, быков не могут найти, а говорят о себе, что люди грамотные и что дома газеты читают! Возьмите, пожалуйста, эту кобылу назад и отведите её в Королевку, а Петру Ивановичу кланяйтесь.Всадники повернули лошадей, выехали, а Трофим Иванович долго ругался и проклинал всю Австрию, австрийцев, проклиная день, когда ему вздумалось взять пленных на работу, плевался, удивлялся и наконец перестал тогда, когда услыхал голос Звержины: «Ну, цоб-цобе, цобе!»– Ну, хоть бы тот пригнал мне быков. Ну-ка, ребята, запрягайте, мы ещё успеем два раза нынче сено привезти.Первая пара волов вбежала во двор, и из уст Трофима Ивановича вновь посыпались ругательства. Потом двор наполнился быками, коровами, овцами, а Трофим Иванович рвал на себе волосы и кричал на Звержину, гордо стоявшего среди ревущего, мычащего и блеющего скота.– Я, мать… приказал, чтобы ты пригнал наших быков, мать… а ты, мать… что ты пригнал, мать… Морда германская, сволочь австрийская, ведь этот скот, мать… не наш! Гони его туда, откуда пригнал, а то убью, мать…А когда его отчаяние прошло, он побежал к хате и позвал дочерей. Те выбежали, и он распорядился:– Попросите сейчас же трех лошадей у соседа, поедем искать свою скотину.Девчата моментально прибежали с лошадьми. Трофим прыгнул На одну, показал рукой на пленных и сказал:– Самим приходится искать быков, у них ни у одного шарик не работает.– У них все, что у других людей обыкновенное, – у них маленькое, – вздохнула Дуня, садясь по-мужски на спину лошади.Наташа уже выезжала со двора.Поздно вечером вернулся Трофим Иванович с лошадьми, а ещё позже дочери пригнали быков.Когда все пришло в порядок, хозяин пришёл к пленным и. каясь, сказал:– Простите, дети, что я вас утром ругал по матушке. Вы не могли найти, скотина зашла далеко, кони на тридцать вёрст в степи были. А быки были аж возле самых Кохоновиц. Простите, ребята, грехи мои.– Прощаем, прощаем, – усмехнулся ему Швейк, – но я так набил задницу, что теперь буду целую неделю прикладывать сладкий лист, чтобы охлаждало и чтоб слишком не горело. Почему ты не напишешь на быках свою фирму, когда пускаешь их в мир божий?Как Дуня говорила, так и случилось: в воскресенье приехали гости – жених с родственниками. Трофим Иванович низко кланялся, приветствуя гостей, и сейчас же позвал их к обеду. Они вошли в хату, долго молились, кланялись, потом уселись вокруг стола, все подали руки пленным и стали расспрашивать их об Австрии и о том, почему произошла война.Потом Наташа начала ставить на стол все, что мать напекла и наварила. Это был торжественный обед, состоявший из лапши молочной, вареников, жареной курицы, блинков, намазанных кислой сметаной. Деревянные миски ставились на стол такими полными, что Швейк и Звержина закрывали глаза от блаженного ощущения, а Швейк, расстёгивая пуговицу у брюк, понукал Марека:– Ты ешь тоже, пользуйся случаем. Черт возьми, жалко, что человек не верблюд: нельзя наесться на семь дней сразу.Дуня на обед даже не показывалась. После обеда Наташа поставила самовар. Хозяйка любовно во все глаза смотрела на жениха и уж видела в нем своего сына. Это был двадцатилетний парень, в начищенных сапогах, красной рубахе, подпоясанной пёстрым шерстяным кушаком. Потом мать жениха посмотрела на пленных, а затем вопросительно на Трофима Ивановича. Тот понял, равно как и Марек, что она хочет начать и что перед ними не решается. Хозяин поэтому сказал:– Можно, они ни черта не понимают. Марек оттащил Швейка на лавку у печки, чтобы не мешать. Звержина ушёл. Мать жениха откашлялась и затем, посмотрев на иконы, на подушки и вычищенный самовар, сказала:– Чтобы вы знали, зачем мы пришли к вам. У вас есть товар, не какой-нибудь товар; а у нас есть купец, тоже не обыкновенный. Наш Илья парень хороший, хозяйственный, да и красавец на погляденье.– Да, да, – радостно подтвердил Швейк Мареку, – это, видно, какой-то фрайер с этим кушаком.– И уж время, чтобы Илья невесту в дом привёл, – продолжала, словно резала, мать. – Барышни у нас в деревне за ним бегают, а он и слышать не хочет. Я сама ему одну выбрала, красивую да горячую, иду к нему: «Вот, Илюша, вот на этой тебя женим». А он отказывается: «Как же, мамаша, у нас на дворе чёрной курицы нет, а ты хочешь меня женить на чёрной?» Ну и признался, что не любит её, потому что ваша Дуня засела у него на сердце. Вот он её бы хотел в жены взять. А я её не знаю, ещё и не видала, где она у вас?Наташа выбежала во двор, чтобы позвать сестру. Мать жениха сделала ораторскую паузу, а потом начала снова:– Илья бы мог найти невесту богатую и не такую красавицу, как ваша Дуня, но мы сами богатые и можем позволить ему, чтобы он взял себе жену по сердцу. Сколько вы можете за Дуней дать?Тогда заговорила хозяйка, Дунина мать:– А сколько бы вы хотели?– Ну, что вы хотите ей дать?– А на что вы рассчитываете?– Ведь товар ваш, купец скажет, за сколько он продаёт.– Правда, товар наш, но вы скажите, что мы должны к нему прибавить?– Вы решайте сами!– Так ведь вы приехали к нам, а не мы к вам. Вы нам предлагаете.– Они торгуются, как на ярмарке, – заметил удивлённый Швейк, когда услышал эти слова.– Мы за нашего Илью хотим невесту, у которой был бы самовар, подушки…– И сундук кованый, – вставила его жена.– Вот самовар дам, подушки дам, но обитый сундук не дам, – решительно заявил Трофим Иванович. – Сундук, но только крашеный, такой невесте, как наша Дуня, вполне достаточен.– Нет, сундук дайте кованый, – отвечала мать. – Что нам Илюшу бесчестить?Дуня, одетая в праздничное платье, вошла в комнату. Все, за исключением жениха, притворились, что её не заметили, и Трофим Иванович сказал:– Ну так дадим и сундук кованый. Но Дуня бы такого жениха, как ваш Илья, нашла бы и без сундука. А за это Илья калоши ей должен купить и половину на водку на свадьбу дадите.– Что? Невесте калоши? Половину на водку? – вскочила будущая свекровь и, взяв одной рукой мужа за плечи, протянула другую к Илье: – Пойдёмте отсюда, ничего из сватовства не выйдет. Вы видите их, бесстыдников! Сундук кованый не хотят давать, подушки, наверное, будут наполовину пустые, да ещё невесте калоши и водку требуют на свадьбу!Она вытолкнула обоих мужиков из комнаты и, крича, сама ввела лошадей в оглобли и начала запрягать. Но прежде чем она поставила дугу, во двор вышла Дунина мать и сказала:– И чего ты с ума сходишь? Говоришь, что богатые, а сами не хотите, чтобы сын купил моей дочери калоши? Ведь я же должна видеть, как жених умеет ценить невесту! А подушек у тебя и самой таких не было, какие я дочери дам.Тогда мать жениха сама выпрягла лошадей, стала понукать мужа и сына, чтобы они шли назад, и, войдя сама за ними, взяла Дуню за плечи, открыла двери в другую комнату, впихнула её туда, а за нею и сына.– Так там познакомьтесь. – И заперла их.– Это может здорово хорошо кончиться, – заметил Швейк, – в этой каморке нету окон. Ведь они там в темноте, а в темноте могут случиться всякие вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48