водолей магазин сантехники, москва 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Один из солдат привязал к штыку голубой шарф в знак приглашения к переговорам и просунул сквозь щель в двери. Раздались новые вопли триумфа, и послышался крик:
– Открывай! Открывай!
В явной нерешительности Дунулас посоветовался со своими сопровождающими и дал дополнительные команды. Написав на клочке бумаги записку, капитан протолкнул послание сквозь щель. Видимо, записка содержала неприемлемые для нападавших условия, потому что после минутной тишины в коридоре разразилась настоящая буря, а затем одиночный голос потребовал:
– Открывайте! Нам нужен король!
– Короля! Короля! – скандировал яростный хор.
Удары возобновились. Дверь сотрясалась, на ней появились новые трещины. Дунулас мужественно расправил плечи, бросил взгляд на королеву, стоявшую рядом очень прямо, затем кивнул офицеру. Тот собрался что-то возразить, но король покачал головой, и все услышали его простой ответ:
– Я докажу мою любовь, отдав себя в руки народа. Люди не причинят вреда своему повелителю. Я знаю это.
Руки приближенных потянулись к эфесам маленьких, до огорчения легких парадных шпаг, но оружие осталось в ножнах. Дворянин покрыл бы позором острие своей шпаги и свое имя, если бы схватился с простолюдином. Никакие обстоятельства не могли служить этому оправданием.
Под завороженными и обреченными взглядами короля, королевы и попавших в ловушку Возвышенных баррикады были быстро разобраны, и разбитые двери широко распахнулись, чтобы впустить торжествующую толпу.

12

Мир, казалось, взорвался, когда орда ликующих дикарей ворвалась в переднюю королевских апартаментов. В ту же секунду помещение оказалось заполненным людьми до отказа. Они прибывали сотнями, и передние вынуждены были продвигаться дальше – в аудиенц-залу, комнату для облачения короля, гардеробную и спальню позади. Людская волна словно накрыла королевские покои, радостно сметая все, что попадалось на пути, все разбивая и круша. Набор миниатюрных бесценных украшений и безделушек исчез бесследно. Так же быстро расправились и с королевской шифоньеркой, где хранились кольца его величества, пряжки, наколенники, табакерки и часы с бриллиантами. В гардеробной была снята обильная жатва из камзолов с золотым кружевом и атласных бриджей, расшитых жилетов, туфель и сапог на алой подметке. Что же касается мебели, которая оказалась слишком громоздкой, чтобы прихватить ее с собой, то повстанцы выместили на ней все свое раздражение. Обитые штофом стулья и кушетки были вспороты, парчовые портьеры и драпировка изодраны в клочья, подсвечники погнуты, инкрустации выбиты, бронзовые виньетки выдраны из гнезд. Один завзятый крушитель, закутавшись в королевский халат канареечного цвета, поставил себе задачей сбивать хрустальные подвески с канделябров в каждой комнате. Другой занялся проделыванием дырок в деревянных панелях. Всеобщее возбуждение повсюду находило выход в разрушении, а самое опустошительное из них было предпринято в спальне его величества, где огромная кровать, отделанная серебром, была буквально завалена содержимым комодов, а затем подожжена. Сырые, туго набитые подушки и матрасы скорее обугливались, чем горели. Слабые языки пламени вскоре погасли сами собой, но по апартаментам уже успел распространиться густой зловонный дым.
Вскоре он проник и в переднюю, добавив новый смрад в и без того удушливую атмосферу, где было жарко, тесно, тяжко от скопища немытых тел, чесночного духа, пота, крови и пороха. Комната оказалась набита людьми до отказа, поскольку большинство задерживались именно здесь. Еще сотни, не найдя возможности протиснуться внутрь, заполняли коридор. У дверей в растерянности стояли солдаты личной охраны короля, которые по приказу своего повелителя уже сложили оружие. Потрясенные Возвышенные, прижатые к стенам, загнанные в угол, стиснутые, сдавленные, получающие тычки, а порою и плевки, пытались избежать соприкосновения с плебеями. А в середине толпы находились Дунулас и Лаллазай, вызывая одновременно надежду и ненависть. Они держались рядом, но не касались друг друга. Нежное выразительное лицо королевы было непривычно неподвижным, в то время как король напоминал растерянного мученика.
Элистэ плотно прижали к стене. Рядом с ней находились фрейлины Чести, маркиза во Кивесс и несколько горничных, включая Кэрт. Между женщинами и толпой стояла группа мужчин – Возвышенных. Замирая от ужаса и любопытства, Элистэ вертела головой, пытаясь разглядеть, что происходит. Но людей было слишком много, и стояли они слишком близко, поэтому она почти ничего не видела, собственно, она даже дышала с трудом. Локоть Кэрт больно впивался ей в ребра, темная головка Гизин во Шомель прижалась к ее щеке. В ушах Элистэ стоял гул, легкие работали из последних сил, голова казалась невесомой, и она находилась почти в полуобморочном состоянии. Почувствовав головокружение, девушка пошатнулась и упала бы, если бы для этого хватило места среди туго притиснутых друг к другу тел. На какое-то время все слилось в неразличимом шуме, невероятной давке, жаре, страхе и смятении. Затем грохот в ушах ослабел, стал тише, ощущение страшного удушья прошло, и Элистэ вновь смогла дышать. Головокружение прекратилось, и бормотание вокруг стало распадаться на отдельные выкрики, проклятия, угрозы. Она все еще ничего не видела перед собой. Приоткрыв рот, чтобы вдохнуть зловонного воздуха, Элистэ стала прислушиваться.
Дунулас и Лаллазай стояли в центре тесного свободного пространства, которое удерживали невооруженные телохранители короля и Возвышенные. Этот хрупкий заслон было все, что отделяло монарха от толпы, а толпа не намеревалась терпеть чьего-либо вмешательства. Помеха была моментально устранена: ненужные люди отброшены в сторону, их сопротивление подавлено в несколько секунд. Король и королева оказались в пределах всеобщей досягаемости, и никто не знал, что делать дальше.
Тут-то и могла произойти расправа, если бы не безграничное миролюбие Дунуласа. Король, казалось, не сознавал угрожавшей ему лично опасности. Он взирал на своих капризных подданных с явным доверием, и почему-то это доверие им мешало. Перед неожиданной приветливостью короля гнев поутих, сумятица улеглась. Когда Дунулас поднял руку, наступило молчание. Ласковый, вопрошающий взгляд короля переходил с одного враждебного лица на другое. Он глубоко вздохнул и спокойно сказал:
– Горожане, скажите мне, чего вы желаете. Я готов выслушать вас.
Воцарилась такая тишина, что Элистэ отчетливо услышала его высокий монотонный тенор, казавшийся простым и бесхитростным, почти детским. Королевская наивность несла в себе силу. Было почти невозможно не поверить ему. В эту минуту впервые в жизни она восхищалась королем Вонара.
По толпе, охваченной сомнениями, прошел шумок.
– Вы пришли, чтобы высказать свое недовольство, – подбодрил их Дунулас. – Так выскажитесь. Счастье народа для меня превыше всего. Что нужно сделать ради этого? Посоветуйте мне, горожане.
Пауза, неуверенные перешептывания. Несколько сдавленных ругательств, пара скептических ухмылок.
– А он не лукавит? – спросил кто-то.
– Я говорю искренне. Мое желание – исправить положение, – с горячностью заверил их король.
– Докажите.
– Но как? Дело моего народа – научить меня, как это сделать.
Этот ответ, хотя именно его и могли желать все собравшиеся, повлек за собой неожиданные осложнения. В толпе и раньше обсуждались требования к королю, но так ни к чему и не пришли. Снова начался гвалт. Послышался ряд предложений. Голоса спорщиков звучали все громче и настойчивей. Понеслись оскорбления, ругательства и колкости, обвинения перешли в угрозы, горожане стали отталкивать друг друга. Дунулас остался стоять неподвижно, слегка наклонив голову и опустив глаза, с выражением овечьей покорности. Рядом с ним в напряженной позе застыла Лаллазай с мертвенно-бледным лицом и сжатыми губами. Лица Возвышенных, рассыпанных по комнате, выражали тревогу и бессильный гнев.
Элистэ видела, что их глаза горят возмущением, оно нарастало и в ее душе. Дольше терпеть это оскорбление – вторжение во дворец распоясавшихся негодяев, гнусное унижение достоинства королевских особ – было невыносимо. Эти орущие, кривляющиеся опасные разбойники, с их неслыханным нахальством, дерзким бесчинством, хамством – они же еще собираются диктовать условия королю! Нет, это абсурд. Дунулас же сносил все без упреков. Он покорился им, смирился. Разве настоящий король не должен сопротивляться насилию? Употребить свой авторитет? Другими словами, разве не должен он обнаружить хотя бы некоторое присутствие духа? Элистэ тайком огляделась, пытаясь понять, разделяет ли кто-нибудь ее чувства.
Крики тем временем достигли немыслимого крещендо: уже никто не мог выразить никакой связной мысли. Не в силах больше выносить этот гвалт Элистэ прижала ладони к ушам. И тут какой-то никому не известный тип с широкими плечами, мощной бычьей шеей и, видимо, соответствующей глоткой взобрался на стул и стал размахивать руками. Заинтересовавшись, толпа немного успокоилась, и сам себя выдвинувший оратор начал говорить:
– Мы не можем обсуждать это здесь. Сейчас ничего решить невозможно. Нам требуется другое место.
Послышались крики одобрения, отдельные хлопки.
– Главное сейчас – время. Нам необходимо хладнокровие. Мы должны найти место, чтобы там отдышаться.
Последовало горячее согласие и шквал вопросов, на которые, ко всеобщему удивлению, ответил сам король.
– Банкетный зал, – мягко сказал Дунулас.
Его предложение было встречено потрясенным молчанием, и он продолжил:
– Там просторно и много воздуха. Там стоят сотни стульев. В зале нам будет удобнее, и все смогут высказаться по очереди.
Эта перспектива – такая разумная, соблазнительная и легко достижимая – пришлась собравшимся по сердцу, и на короля стали поглядывать приветливей. Послышалось бормотание, в котором звучало неожиданно горячее одобрение. Безоговорочная покладистость короля, похоже, завоевала доверие, даже поддержку; но все же еще оставались сомнения и природная осторожность.
– А что помешает гурбанским подхалимам и торгашам окружить это место и переловить нас, как мышей, пока мы там будем болтовней заниматься? – осведомился кто-то.
– А откуда мы знаем, что эти Возвышенные павлины не стряпают какой-нибудь заговор?
– Нам никто не помешает, – заверил их Дунулас. – Клянусь вам.
Его очевидная искренность тронула многих слушателей. Однако даже скептики не особенно возражали: до самых тупых доходила простая истина – ни солдаты, ни Возвышенные не предпримут нападения, пока король и королева остаются заложниками.
– Отпустите моих друзей и слуг, – обратился к собравшимся король. – Пусть сейчас здесь им будет гарантирована безопасность, и они не станут оказывать вам сопротивление. Даю вам слово от их имени.
Эта просьба была, в сущности, излишней. Возвышенные и так пребывали в меньшинстве, все их вооружение состояло из вложенных в ножны шпаг, так что они не были способны ни к сопротивлению, ни к бегству. И даже если бы им удалось сбежать из дворца, они попали бы в руки горожан, теснившихся толпами на прилегающем пространстве. Возвышенных бояться не приходилось – во всяком случае пока, – так почему бы не разрешить павлинам побегать по их позолоченной клетке? Просьбу короля удовлетворили. Лицо Дунуласа выразило благодарность, а в сердцах Возвышенных забушевало пламя бессильного гнева и унижения.
Был сформирован эскорт для сопровождения короля в банкетный зал. Дунуласу позволили иметь при себе нескольких титулованных советников.
– Не забудьте про женушку, – пропел кто-то, вызвав всеобщий гогот.
Глаза Лаллазай расширились от неслыханного оскорбления. Не промолвив ни слова, она оперлась на предложенную ей руку мужа. Толпа, заколыхавшись, расступилась, образовав проход, и процессия тронулась с места.
Не менее двух часов после отбытия короля Элистэ и прочие Возвышенные оставались в королевских апартаментах. Несмотря на слово короля, все входы охранялись, и передвижения были ограничены. Толпа заметно поредела. Стало легче дышать, можно было говорить и быть услышанным, даже немного пройтись. По всей вероятности, большинство простолюдинов собрались у банкетного зала, где проходили непонятные переговоры. Однако здесь их осталось достаточно, чтобы отравить Возвышенным жизнь плебейской наглостью, мелочной тиранией, потешно спесивым видом. Самые несносные из них почти сразу же основали самозваную группу «Патриотов-Защитников», чья задача заключалась в «защите благосостояния Объединенных Граждан Шеррина», а через минуту – уже «Объединенных Граждан Всего Вонара», которые пока что не подозревали о существовании своих «защитников».
Элистэ разглядывала мятежников с презрением и страхом. Разумеется, они были комичны, с их задором, претензиями, неуклюжим подражанием вышестоящим. Но, несмотря на всю их шутовскую нелепицу, они в самом деле внушали страх. Большинство были вооружены. Многие участвовали в расправе над гвардейцами и слугами и, вероятно, не дрогнули бы, доведись им снова принять участие в убийстве. Теперь они, раздувшись от тщеславия и самодовольства, расхаживали с важным, как у индюков, видом, охорашиваясь и размахивая мушкетами, отнятыми у побежденных телохранителей короля. Им уже нравилось диктовать, распоряжаться и прежде всего унижать Возвышенных, оказавшихся, пусть на краткое время, в их полной власти. Ввиду этого были немедленно установлены правила поведения, регулировавшие передвижения Возвышенных, разговоры между ними и даже развлечения. Например, им не разрешили собираться в группы более чем из четырех человек, если при разговоре не присутствует один из патриотов-защитников. Обмен записками попросту запретили, поскольку большинство патриотов не умели читать и потому не были способны разоблачить заговор. Запугивание дошло до крайних пределов: горничную Меранотте в'Эстэ застали за вышиванием герба в'Эстэ на носовом платке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110


А-П

П-Я