.. Понадергано отовсюду. Похоже, солидных источников с того конца Фоли-сквер у тебя нет.– Наоборот, мой друг полицейский. Я весьма близок к Тому Огастину.– Помощнику генерального прокурора США? Да пошел ты...Крыса поскребла свою тощую шею.– Я тебе все-таки кое-что скажу. Когда Огастин хочет, чтобы просочилась какая-нибудь информация, он обращается ко мне. Если он собирается что-нибудь сказать, я получаю эксклюзив. У нас очень тесные отношения.– Да пошел ты...– Я вовсе не собираюсь производить на тебя впечатление. Я знаю только то, что знаю. А я знаю, что, когда информация должна будет похерить судебный процесс, мой человек Том первому мне шепнет словечко.– Ты хочешь сказать, что Огастин предупреждает тебя заранее? Да пошел ты...Гиббонс изобразил на своем лице недоверие.– А ты понаблюдай за мной в суде. Разве я прыгаю возле Огастина в коридоре, выкрикиваю вопросы, как это делают другие репортеры? Мне не надо ввязываться в потасовку с этими неудачниками. Ты хоть когда-нибудь замечал, где я сижу? Внизу, в центре зала, рядом со столом обвинения. Это место зарезервировано за мной, спасибо приятелю Тому. Он дает мне возможность находиться поблизости, чтобы я мог все слышать. Очень благоразумно. Таков мой стиль.Уж куда благоразумнее, нечего сказать.Гиббонс попытался вспомнить, где же сидел Московиц в суде, но не смог. Он никогда не обращал на него внимания, так что не мог и сказать, что из услышанного им было трепом, что – правдой.– Иногда Огастин даже читает гранки моих статей, прежде чем я окончательно запускаю их в печать. – Самодовольная улыбка исказила крысиную морду.– Зачем это ему?Гиббонс засунул руки в карманы пальто.Уж не ошибки ли твои проверяет?– Послушай, если ты еще не знаешь, в будущем году этот парень собирается выставить свою кандидатуру на пост мэра. Вот и хочет быть уверенным – написано то, что надо.– И у тебя нет никаких проблем, что он предварительно читает твою стряпню? Ну там – журналистская этика и прочая ерунда?– К черту этику. Мужик может стать мэром. Хочу, чтобы он помнил обо мне, когда окажется в Сити-Холл.Крыса выпустила струю дыма прямо в смог над своей головой.– Хорошо, Московиц, сдаюсь. Ты очень умный парень. А что Огастин? Он, должно быть, сейчас расстроен. Процесс Фигаро на грани срыва. Суд после убийства Джордано не сдвинулся ни на шаг. Думаю, теперь ему не надо беспокоиться и читать твои статьи.Крыса покачала головой.– Как бы там ни было, он хочет первым видеть все, что его касается. Не важно, что это.– Да пошел ты... Теперь-то я вижу, что ты все мне натрепал.– Говорю тебе. Он прочитывал каждое слово, которое я писал о деле Фигаро. Если под статьей стоит моя подпись, то тут уже все верно, потому что это информация из первых рук. Я же говорил, у нас с Огастином особые отношения.Гиббонс продолжал изображать недоверие.– Он прочитывал все, написанное тобой, еще до того, как это было напечатано?– Все до единой строчки.Гиббонс уставился на клавиатуру компьютера. «Все до единой строчки...» Значит, и ту фразу, произнесенную Тоцци, которая якобы его изобличает. Если Огастин видел ее, то почему не остановил Московица?Крыса ткнула в него сигаретой.– Ты игрок. Гиббонс? Тогда поставь на Огастина – не проиграешь. Можешь мне поверить.– Шутишь, Московиц. Не надо быть гением, чтобы предугадать это. Из того расклада, что существует на данный момент, ясно, что голоса, поданные за либералов черными и испанцами, разделятся между Вашингтоном и Ортегой. Огастин чуть-чуть свернет вправо и соберет все голоса белых. У него сейчас хороший имидж и наверняка есть деньжата на организацию кампании. Думаю, если он решит участвовать в выборах, кресло мэра его.Крыса подалась вперед и облокотилась о стол.– Слушай сюда. Информация из самых первых рук – от Московица.У Гиббонса екнуло сердце.– Валяй, я слушаю.– Ты заметил его ненавязчивое заигрывание с партией? Это – часть его стратегии. Он будет баллотироваться. Это не подлежит сомнению. Просто он не хочет заявлять о себе слишком рано. Он добивается, чтобы избиратели сами захотели его. Он ведет жесткую игру, чтобы победить.Гиббонс пожал плечами.– И чего же здесь необычного?– Ты не ошибся в вопросе об имидже. Крестоносец, мистер Честность, Борец с преступностью в большом городе. Он – кандидат белого населения. Но ты абсолютно заблуждаешься относительно его финансовых возможностей.– Что ты хочешь сказать? Всем известно, у Огастина мешок денег. Его старик очень богат.– Был богат. Но здорово подыстратился на бирже в 1987 году. Он фактически разорен.– Да, конечно. Теперь ты скажешь, что Огастин живет на одну зарплату.– Не совсем. Старик, должно быть, что-то припрятал, но семья с ним порвала. Так что после того как папаша сыграл в ящик, Огастину немного досталось.– Да, но Огастин работает. У него должны быть собственные вложения. Он отнюдь не беден.– А сколько, по-твоему, получает помощник генпрокурора? Не так уж и много. Во всяком случае недостаточно, чтобы финансировать крупную избирательную кампанию. Должно быть, он здорово разозлился, когда его старик прогорел. Именно поэтому он проиграл на предварительных выборах в конгресс Родригесу. У него не хватило монет, чтобы оплатить место в программах на ТВ. Как ты думаешь, зачем он пошел на государственную службу? Тогда он еще не нуждался в деньгах. Папаше еще улыбалась удача. Огастину нужен был престиж, известность. Нужно было общественное признание. Отец тогда только что продал семейный бизнес, и все полагали, что дела у него пойдут что надо, что он надежно разместил свой капитал. Но полагаю, он был недостаточно осторожен. Кто бы мог подумать? Что касается Огастина, то теперь кабинет мэра – единственное, на что может претендовать такой амбициозный, рвущийся наверх человек, как он. Его босс дал ему ясно понять, что не собирается никому уступать свое кресло. Так что или Огастин выскочит в мэры, или ему придется снизить свой жизненный уровень по сравнению с тем, что он имеет сейчас.– Насколько я могу судить. Том Огастин не похож на человека, который в чем-либо нуждается.Крыса так далеко подалась вперед, что ее грудь буквально улеглась на поверхность стола.– Разумеется, у Огастина особняк в престижном районе, он – член всех известных светских клубов, но, бьюсь об заклад, его банковский счет не столь велик, как ему того хотелось бы. Типичный представитель старого знатного семейства, у которого в гостиной стоит антикварная мебель, а на обед, если в доме нет костей, едят суп из пакетиков.– Ври больше.– Уж я-то знаю. Я проверял их мусорный ящик.Этому Гиббонс мог легко поверить. Получается, если Огастин стеснен в средствах и действительно собирается баллотироваться, ему нужна дармовая реклама на процессе Фигаро. Да, но зачем тогда подставлять Тоцци? Отдать под суд агента ФБР, иначе говоря, прекратить процесс, подтвердить тайный сговор сторон обвинения – на хрена ему такая дармовая реклама? Разве что за всем этим кроется что-то еще. Если, например, Огастину платят за то, чтобы прикрыть процесс Фигаро. Взамен он получит процесс над Тоцци, это позволит ему оказаться в центре внимания общественности и одновременно получить мзду за срыв суда над Фигаро. А что? Не так уж и неправдоподобно.– Послушай, Московиц, ты – настоящая ходячая энциклопедия.– Город – моя стихия. Я знаю все, что здесь происходит.Гиббонс только кивал в ответ. Настоящая ты задница.– А собственно, о чем ты хотел узнать. Гиббонс?– А, пустяки, не бери в голову.Гиббонс осклабился. «Ты уже рассказал мне больше, чем я мог ожидать, крысеныш».Прежде чем уйти, Гиббонс помедлил и посмотрел на репортера сверху вниз.– На что это ты так уставился? – поинтересовался Московиц.– А вон на ту штуковину у тебя под мышкой.Московиц поднял локоть и заглянул под мышку, как это делают цыплята.– Что? А, это.– Да, что это?– А я думал, вы, ребята из ФБР, знаете о пушках все. Это «беретта», 25-й калибр.– О! А я подумал, что это зажигалка.Он опять изобразил крокодилью улыбку и направился к выходу.– Пока, Московиц, не торопись.– И ты тоже, засранец. Глава 15 Тоцци остановился и посмотрел на надгробный камень, лежавший прямо перед ним. Это был гладкий, отполированный гранит с необработанными боковыми и верхними гранями. В одном из углов был выгравирован маленький скорбный ангел с крестом в руках, взирающий на пустое пространство, где должно быть имя умершего.– Гиб, послушай, а как тебе этот?Гиббонс пожал плечами и стал дуть себе в ладони, чтобы согреть их.– Мне все равно.Подмораживало, усилившийся ветер поднимал поземку.– Где он сейчас? – тихо произнес Тоцци, не отрывая взгляда от камня.– Только что вошел в дом вместе со стариком.Тоцци взглянул на гравийную дорожку, по бокам которой стояли образцы надгробий. Она упиралась в маленькую дощатую хибару – контору старика, торговавшего этими штуками. В окне виднелась физиономия Мак-Клири, не спускавшего с них глаз.– Мак-Клири все утро был у тебя на хвосте? – потирая руки, спросил Гиббонс.– Да, он и не скрывает, что и сейчас следит за мной. Бродит вокруг, машет ручкой и посмеивается. Не понимаю, на что он рассчитывает, если я знаю, что он за мной наблюдает?– Я всегда говорил, что у него с головой не все в порядке.– Не помню, говорил я тебе? Прежде чем припрятать тот ковер, я его взвесил. Должно быть, это и есть та самая сорокакилограммовая посылочка, о которой мы слыхали.– Так я и думал, – сказал Гиббонс, покусывая верхнюю губу и глядя на кладбище, расположившееся по другую сторону чугунной ограды. Между могилами тут и там лежали заплаты снежной корки: снег сначала подтаял, а потом снова замерз. Пар из ноздрей. Гиббонса медленно таял в морозном воздухе. Гиббонс был похож на старого индейца в рекламном телевизионном клипе, с грустью разглядывающего прекрасную землю, загубленную белым человеком.– Мак-Клири все еще в доме? – спросил Гиббонс, не сводя глаз с кладбища.– И не собирается оттуда уходить. Здесь для него слишком холодно. Как ты думаешь, на Огастине что-нибудь есть? – спросил Тоцци.Впервые после нападения на него в доме дяди Пита он получил возможность спокойно поговорить с Гиббонсом.Гиббонс глубоко вздохнул. Пар покружил над его головой, словно осенившая его идея, и затем растворился в воздухе.– Неприятно это признавать, но я начинаю думать, что ты был прав относительно Тома Огастина. Помнишь, я рассказывал тебе о «святом покровителе юристов»? Думаю, это мог быть он.– В самом деле? – У Тоцци забилось сердце. Неужели это говорит Гиббонс? Ему казалось, что помощник прокурора нравится Гиббонсу. – Ты действительно считаешь, что Огастин замаран?– Я не знаю, что он собой представляет. Не уверен.– Но если сицилийцы называют его своим святым покровителем, что это еще может означать?Гиббонс пожал плечами:– Не знаю. Я даже не уверен, что они говорили именно о нем. Возможно, сицилийцы пытались подкупить его, но он на это не пошел. Или взял деньги, но не отработал их. А может, речь вообще шла не о нем. Сейчас я просто размышляю.– Да, весьма тягостные размышления. Ты говорил об этом еще кому-нибудь?Гиббонс покачал головой. По его лицу было видно, что ему не по себе от мысли, что Огастин замешан в грязном деле, и он раздумывал, как поступить. Зато Тоцци очень хорошо знал, что он хотел бы сейчас предпринять: сесть в машину, отправиться на Манхэттен, схватить этого мерзавца за грудки, прижать к стене, воткнуть ствол 358-го калибра ему в рот и считать до трех. Пусть доказывает свою невиновность. Но он хорошо понимал, как отнесется к этому Гиббонс.– У тебя есть какие-нибудь серьезные доказательства, с которыми мы могли бы пойти к Иверсу? – спросил он.– Ничего, – покачал головой Гиббонс.– Значит, официально Огастина нельзя ни в чем обвинить?– Ни в чем, – подтвердил Гиббонс.Черт.Тоцци мрачно посмотрел на ангелочка на камне.– Что же ты собираешься делать? Рассказать все Иверсу и пусть он решает сам? – Несмотря на холод, спина у Тоцци вспотела. – Думаю, если ты пойдешь по этому пути, Иверс просто займет выжидательную позицию, ведь улик против Огастина у тебя нет. А следовательно, ничего существенного он не предпримет.А меня уже тошнит оттого, что ничего не происходит.Гиббонс проворчал что-то в ответ. Он продолжал смотреть на облака, собиравшиеся над кладбищем. Тоцци видел, что он обдумывал какую-то идею. И это ему не понравилось. Когда Гиббонс над чем-нибудь размышлял, ничего быстро решить не удавалось.Тоцци услыхал шуршание гравия за своей спиной. Он обернулся и увидел Мак-Клири, который, засунув руки в карманы, с важным видом направлялся в их сторону. На его лице, как всегда, эта вызывающая раздражение самодовольная улыбочка. Гиббонс закусил верхнюю губу, обнажив при этом нижние зубы. Пар клубами вылетал из его ноздрей.– Ну что, Тоцци? Вы уже выбрали памятник своему любимому дядюшке?– Мы как раз думаем об этом, Мак-Клири.– Я знаю, они чертовски дороги, но вот тебе мой совет – не скупись, купи для него хороший памятник, иначе будешь потом раскаиваться всю жизнь, а родственники за твоей спиной станут говорить, что ты не любил покойничка.– А я его не любил. Подыскиваю что-нибудь уже бывшее в употреблении. Дядя Пит одобрил бы это.Мак-Клири пожал плечами.– Ну, как знаешь. – Он повернулся к Гиббонсу. – У тебя совершенно замерзший вид, Катберт.– А у тебя вид ослиной задницы. В конце концов я-то могу согреться.– Как всегда, остришь, Катберт. Представляю, сколько радости ты доставляешь своей жене.Гиббонс промолчал.– Кстати, поговорим о Лоррейн, – продолжал Мак-Клири. – Я случайно узнал, что она была здесь два дня назад. Подобрала очень приятный камень для твоего дяди, Тоцци. Кажется, вот этот – с ангелом. Почти восемьсот долларов, но, на мой взгляд, это мудрый выбор. Конечно, ты бы выбрал какое-нибудь дерьмо, и твоя жадность служила бы тебе вечным укором. Но это меня несколько озадачило. Если Лоррейн уже купила памятник, что вы оба здесь делаете? Маленький тайный сговор? Или вы всерьез решили, что смогли провести старину Джимми, делая вид, что выбираете памятник?Тоцци мрачно посмотрел на него. Вот бы рядом оказалась пустая могила, пусть бы Мак-Клири свалился в нее и сломал себе ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32