Все для ванны, цена того стоит
Да, это очень скверно, все, что случилось, но Бог с ним! Ужин подадут, как только ты будешь готов.
– Это займет пять минут. – Он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз в плотно сжатые губы. – Ты так добра ко мне, Дженни! Не нужно мне попустительствовать, а не то я стану просто невыносим!
Ее щеки запылали; она хрипло сказала:
– Для меня – никогда. А теперь, позволь, Кинвер снимет с тебя ботинки и даст тебе домашние туфли, только не старайся разодеваться! Вот чем особенно хороша жизнь в деревне: можно не бояться, что в столь поздний час к тебе нагрянут гости!
Он поймал ее на слове, появившись вскоре в халате с застежками из тесьмы и поглядывая на нее с озорным блеском в глазах. Она хмыкнула и сказала:
– Ну, по крайней мере, теперь тебе будет удобно! Как ты съездил в Холькхем? Веселая была вечеринка?
– Очень, но, думаю, ты была права, что отказалась. Уйма народу, и все разговоры – о сельском хозяйстве. Надеюсь, обсуждения пошли мне на пользу, но я чувствовал себя таким невежественным, как будто впервые пошел в школу! Расскажи мне про себя! Как ты себя чувствуешь?
– О, я совершенно здорова! – заявила она. – Шарлотта была так добра, что навестила меня, и доктор Тилфордтоже, и, насколько я понимаю, сделал это по вашему распоряжению, милорд! Он – разумный человек и говорит, что не нужно себя нежить.
– Он мог бы не тратить силы понапрасну! Как называется это великолепное блюдо из цыпленка? Итальянский салат, да? Отсюда я заключаю, что к нам вернулся Шолес – и слава Богу! Твою новую жаровню привезли? Очень хлопотно было произвести замену?
– Не труднее, чем я ожидала, – ответила она. – Заодно нам вычистили трубы, побелили стены и потолок, так что ты с трудом узнаешь свою закопченную старую кухню.
Она тут же пожалела о своих словах, но Адам лишь сказал:
– Не представляю, как вы готовили обеды, пока все это происходило!
– О, очень просто! – сказала она, не открывая ему, с его мужским невежеством, что эти три ужасных дня прислуга перебивалась чем придется. Вместо этого она попросила его описать стрижку овец.
Вообще, он старался не докучать ей разговорами о сельском хозяйстве, но в голове его столько всего накопилось, что стрижка подвела его к рассказу об экспериментальной ферме мистера Кока. Она слушала, наблюдая за ним и думая о том, что он говорил больше себе самому, чем ей. Когда он завел речь о стойловом откорме, о переводе овец на турнепс, об утроении поголовья скота с помощью удобрений почвы, о шортгорнской породе и о Северных Девонах, она знала, что на уме у него не угодья мистера Кока, а свои собственные. Адам сидел, обхватив ножку своего бокала и разглядывая осадок в нем, отвечал на ее вопросы довольно рассеянно до тех пор, пока она не спросила, применяет ли мистер Кок рядовую сеялку Талла. Тут он быстро вскинул взгляд, удивленный и веселый одновременно, и ответил:
– Он делал это годами – но что ты знаешь о сеялке Талла?
– Только то, что я прочла. Она делает ямку в почве, высаживает семя, ну и закапывает его, да? Она применяется здесь?
– Пока нет. Где ты прочла об этом, Дженни?
– В одной из твоих книг. Я заглядывала в них и старалась понемногу учиться.
– Бедная девочка! До чего ты дошла! А я-то думал, что ты привезла из Лондона полную коробку книг!
– О, я привезла! Но «Мэнсфилд-парк» – пока единственное, что мною прочитано. Я держала эту книгу при себе и принималась за нее, когда «Искусственные удобрения» и «Четырехпольная система» начинали надоедать. И должна признаться, Адам, они действительно надоели! Но эта сеялка, по-моему, превосходная машина, и, полагаю, тебе следует ее завести.
– Я собираюсь это сделать и побудить своих арендаторов последовать моему примеру – я надеюсь! А что касается удобрения, то мы используем колюшки.
– Колюшки?
– А также голубиный помет.
– О, ты смеешься надо мной! – воскликнула она.
– Нет. Колюшки – это лучшее из всех удобрений. Мы получаем его из Бостонской гавани по полпенни за куст. Утесник хорош для турнепса; а на пустынных нагорьях расстилают солому и сжигают ее.
– Боже правый! А я тут пыталась разобраться с известковой глиной и рапсовым жмыхом!
– Бедняжка Дженни! Для тебя будет утешением узнать, что этим мы тоже пользуемся? Зачем тебе набивать себе оскомину такими скучными вещами?
– Мне нравится разбираться в вещах, которые интересуют тебя. Домашняя ферма недостаточно большая, чтобы сделать из нее экспериментальную, да? Ты хочешь взять себе еще одну, как сделал мистер Кок? Я знаю, что некоторые здесь сдаются на короткое время.
– Очень многие, – сказал он. – Да, возможно, когда-нибудь я на это решусь, но вначале нужно сделать так много другого, что, боюсь, придется с этим повременить.
– Это очень дорого стоит – привести в порядок такое вот поместье? – решилась она спросить.
– Очень. Я смогу это сделать лишь постепенно.
– Думаю, что нет… – Она остановилась, – А потом, когда он вопросительно поднял брови, выпалила – Почему бы тебе не продать городской дом?
Едва только эти слова сорвались с ее уст, она тут же пожалела о них. Он ответил с безукоризненной любезностью, даже улыбнулся; но она понимала, что он отступил за столь смущавшие ее барьеры.
– Но ты же знаешь, почему я не продаю его, – сказал он. – Давай не будем ссориться из-за этого, Дженни!
– Не будем, – пробормотала она с потупленным взором и горящими щеками. – Просто, когда я думаю, как дорого тебе это обходится – содержать такой огромный дом – и как тебе нужны деньги здесь… Прости меня! Я не хотела тебя рассердить! – Он протянул к ней руку и, когда она вложила в нее свою, тепло ее сжал.
– Ты не рассердила меня. На свете нет людей щедрее, чем ты и твой отец. Убежден! Но постарайся меня понять! Я не неблагодарный, но не могу вечно быть в долгу. Я принял от твоего отца дом Линтонов; он держит все закладные на мои земли и ничего не требует от меня взамен. Я должен сам вернуть эти земли к процветанию, а если не сумею это сделать, то чем скорее Фонтли перейдет в более достойные руки, нежели мои, тем лучше! Ты можешь это понять?
– Да, – ответила она, и ничто в ее тоне не выдавало безысходной грусти в ее сердце. – Фонтли – твое, и ты не примешь никакой помощи от папы в чем-то имеющем к нему отношение. Или от меня.
Она попыталась убрать свою руку, пока говорила, но его пальцы крепко сомкнулись вокруг нее.
– Но если бы не твой отец, мне пришлось бы продать Фонтли, – сказал он. – А что касается…
– Ты хочешь вернуть ему деньги, да? – перебила она. Он поразился ее проницательности, но ответил почти сразу:
– Да, я действительно собираюсь это сделать, но твоя помощь моему дому – другое дело. Если ты предпочитаешь тратить свои деньги на новые занавески для Фонтли – да, я присмотрелся к ним, и они мне очень нравятся! – вместо всяких вещей, которые, я уверен, тебе хотелось купить, я благодарен, но я не собираюсь возвращать тебе деньги и вовсе не собираюсь благодарить тебя за отполированную мебель – что я тоже заметил! Лучшее, что пока я сделал для Фонтли, – это подарил ему такую прекрасную хозяйку; дом снова начинает приобретать должный вид. Ты, наверное, крутилась тут как белка в колесе, пока я был в Норфолке!
Она снова зарделась, но на этот раз от удовольствия.
– О, я так рада, что тебе не претит то, что я сделала! Я говорила тебе, что не стану вмешиваться, но подумала: ты, наверное, не будешь возражать, если я приведу некоторые вещи в порядок – не меняя их, а снова сделав такими, какими они были раньше! Вот только Шарлотта, приехав, сказала, что она едва узнала дом, и, хотя и уверяла меня, что ей это понравилось, я видела, что ей это не по душе, и от этого меня буквально бросило в дрожь!
– Шарлотта – дура! – сказал Адам, забыв, как страшился прежде увидеть, что заменили даже истрепанный коврик. Он сжал ее руку, прежде чем отпустить и встать из-за стола. – Пойдем в библиотеку! Там ты тоже повесила симпатичные новые занавески?
– Нет, нет, я к ней не притрагивалась! – торопливо сказала она. – Я думала, возможно, что, если ты не против, мы могли бы заказать новые занавески и в столовую, но в образцах узоров, которые мне до сих пор присылали, ни одна расцветка не похожа на ту, какой, как мне кажется, были старые.
– По-моему, они были какого-то горчичного цвета. – Он задумчиво наморщил лоб. – Пожалуйста, избавь меня от этой расцветки на сей раз! Я помню, они показались мне очень уродливыми еще тогда, когда моя мать впервые повесила их там. Дженни чуть не ахнула от равнодушного отмежевания сына от вкуса матери, которому она так ревностно стремилась следовать. Она заподозрила было, что муж сказал это лишь для ее ободрения, но, когда они дошли до библиотеки, он посмотрел на занавески и скорчил гримасу:
– Совсем выцвели! Странно, что я этого не замечал. Наверное, человек ко всему привыкает. Что мы повесим вместо них?
Сильно воспрянув духом, она показала ему образцы тканей. Ни один из тех, которые она считала самыми подходящими, не удостоился большего, чем сдержанное одобрение Адама, но когда он увидел кусочек красной парчи, то тут же сказал:
– Вот этот!
Она ожидала, что он выберет расцветку менее яркую, но когда он поднес парчу к тому углу, где стояла ваза эпохи Канси, то поняла и одобрила его выбор. Потом, зная, что это будет ему приятно, она сказала:
– Однако должна предупредить, милорд, счет вас не обрадует! Вы выбрали самую дорогую ткань из всех, которые мне прислали.
– О, правда? Но это единственное, что мне нравится! И какова же сумма?
– Около пятидесяти фунтов; я не могу сказать точно, пока не знаю, сколько ее пойдет на шторы.
– Просто ужасно! Но не кажется ли тебе, что еще ужаснее оскорбить мою вазу какой-нибудь дешевкой? Мы купим эту ткань. – Он отдал ей образцы, опустился в свое любимое кресло и, с довольным кряхтением вытянув ноги, сказал:
– До чего приятно снова оказаться дома! И не быть обязанным играть в вист или принимать участие в бессмысленной суете. Расскажи мне, что произошло за то время, пока я был в отъезде!
Глава 17
Три дня спустя в Фонтли приехала Джулия. Поместье лорда Оверсли располагалось к северу от Петерборо и, следовательно, на небольшом расстоянии от Фонтли. Джулия прискакала верхом, в сопровождении Рокхилла и двух своих друзей: мисс Килверли и ее брата, немногословного, спортивного вида молодого джентльмена, который напомнил Дженни Осберта, кузена Адама. Джулия объяснила, что визит был незапланированным.
– Мы отправились в Кройлендское аббатство, – сказала она. – Но когда Мэри – ты ведь помнишь Мэри, да? – узнала, как близко мы от Фонтли, то не успокоилась, пока не прискакала к вам гости!
Дженни, которая помнила мисс Килверли как одну из приятельниц Джулии, сказала, когда они здоровались за руку:
– Я вас очень хорошо помню! Как поживаете?
– Ужасно, что мы застали вас врасплох! – весело добавила Джулия. – Но я не сумела воспротивиться!
– Да и зачем? – ответила Дженни. – Я сейчас же пошлю за Линтоном; мы, знаете ли, добираем остатки урожая, и он помогает на одной из ферм.
– Помогает на ферме? – недоверчиво переспросила Джулия.
– Да, – сказала Дженни с едва заметной, сдержанной улыбкой. – Он тоже, как и фермеры, в халате, который не скажу чтобы был ему особенно к лицу. Но он находит в этом удовольствие! Я только что вернулась оттуда – относила ему полдник. Сливовый пирог и пиво – вот чем жнецы подкрепляются в этот час, но пиво не годится для его желудка: у него от пива разливается желчь. Ну вот, проходите все сюда и тоже отведайте полдник!
Когда Адам вернулся, он застал гостей в бывшей монастырской приемной, все еще сидящих за остатками легкой трапезы. Он приветствовал Джулию с непринужденностью старинного друга, но взгляд его, остановившись на ней, невольно потеплел. Она подала ему руку с улыбкой и грустью в глазах, но с шутливыми словами на устах:
– А твой халат, фермер Джайлс! Где он? Я разочарована!
– О, фермер снимает свой рабочий халат, когда принимает гостей! – ответил он, пожимая руку Рокхиллу. – Как поживаете? А?..
Приподнятая бровь мужа напомнила Дженни о ее обязанностях: она представила тех, кого еще не успела представить, и с удовлетворением отметила, как Адам вовлек в разговор довольно застенчивую молодую пару. Сама она не обладала талантом объединять в одну компанию разнородных людей, а поскольку Килверли побаивались Рокхилла, подозревая его в зубоскальстве всякий раз, когда тот томно изрекал очередное свое замечание, до приезда Адама они большей частью отмалчивались. Но через каких-то несколько минут они радостно болтали о дневной поездке; мисс Килверли присоединилась к восторгам Джулии по поводу красот Кройленда, а мистер Килверли заинтересовался рассказом Рокхилла о временах, в которые было основано аббатство.
Когда мисс Килверли выразила надежду, что ей позволят осмотреть Фонтли чуть поподробнее, Адам ответил:
– О, конечно! Но боюсь, вы будете разочарованы. Нам, знаете ли, не сравниться с Кройлендом.
– О!.. Такая прелестная арка! – возразила она. – А эта комната разве не очень древняя?
– Ну, ее всегда называли монастырской приемной, – признался Адам. – Считается, что часть внешней стены – древней постройки, но дом скорее эпохи Тюдоров , чем средневековый.
– Не нужно из-за этого принижать его ценность! – сказала Джулия. – Я порой думала, что в нем встретились все эпохи, и фантазировала, что увижу монахов в галерее, которая прежде была дортуаром; даму в юбке с фижмами, исчезающую в дверном проеме, или кавалера в кружевах с падающими на лоб локонами, идущего передо мной по коридору.
– Например, Орландо Девериля? – проговорил Адам, глядя на нее с ласковым весельем – Ни один из моих более достойных предков не нравился тебе и вполовину того, как этот болван! Она поморщилась:
– Как ты можешь так говорить? Тебе следует им гордиться! – Она повернулась к своей подруге:
– Ты позже увидишь его потрет! Благороднейшее лицо, и с такими грустными глазами, будто он знал, что обречен! Я тебе рассказывала – это тот самый человек, который собрал войско и поскакал с ним на помощь королю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Это займет пять минут. – Он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз в плотно сжатые губы. – Ты так добра ко мне, Дженни! Не нужно мне попустительствовать, а не то я стану просто невыносим!
Ее щеки запылали; она хрипло сказала:
– Для меня – никогда. А теперь, позволь, Кинвер снимет с тебя ботинки и даст тебе домашние туфли, только не старайся разодеваться! Вот чем особенно хороша жизнь в деревне: можно не бояться, что в столь поздний час к тебе нагрянут гости!
Он поймал ее на слове, появившись вскоре в халате с застежками из тесьмы и поглядывая на нее с озорным блеском в глазах. Она хмыкнула и сказала:
– Ну, по крайней мере, теперь тебе будет удобно! Как ты съездил в Холькхем? Веселая была вечеринка?
– Очень, но, думаю, ты была права, что отказалась. Уйма народу, и все разговоры – о сельском хозяйстве. Надеюсь, обсуждения пошли мне на пользу, но я чувствовал себя таким невежественным, как будто впервые пошел в школу! Расскажи мне про себя! Как ты себя чувствуешь?
– О, я совершенно здорова! – заявила она. – Шарлотта была так добра, что навестила меня, и доктор Тилфордтоже, и, насколько я понимаю, сделал это по вашему распоряжению, милорд! Он – разумный человек и говорит, что не нужно себя нежить.
– Он мог бы не тратить силы понапрасну! Как называется это великолепное блюдо из цыпленка? Итальянский салат, да? Отсюда я заключаю, что к нам вернулся Шолес – и слава Богу! Твою новую жаровню привезли? Очень хлопотно было произвести замену?
– Не труднее, чем я ожидала, – ответила она. – Заодно нам вычистили трубы, побелили стены и потолок, так что ты с трудом узнаешь свою закопченную старую кухню.
Она тут же пожалела о своих словах, но Адам лишь сказал:
– Не представляю, как вы готовили обеды, пока все это происходило!
– О, очень просто! – сказала она, не открывая ему, с его мужским невежеством, что эти три ужасных дня прислуга перебивалась чем придется. Вместо этого она попросила его описать стрижку овец.
Вообще, он старался не докучать ей разговорами о сельском хозяйстве, но в голове его столько всего накопилось, что стрижка подвела его к рассказу об экспериментальной ферме мистера Кока. Она слушала, наблюдая за ним и думая о том, что он говорил больше себе самому, чем ей. Когда он завел речь о стойловом откорме, о переводе овец на турнепс, об утроении поголовья скота с помощью удобрений почвы, о шортгорнской породе и о Северных Девонах, она знала, что на уме у него не угодья мистера Кока, а свои собственные. Адам сидел, обхватив ножку своего бокала и разглядывая осадок в нем, отвечал на ее вопросы довольно рассеянно до тех пор, пока она не спросила, применяет ли мистер Кок рядовую сеялку Талла. Тут он быстро вскинул взгляд, удивленный и веселый одновременно, и ответил:
– Он делал это годами – но что ты знаешь о сеялке Талла?
– Только то, что я прочла. Она делает ямку в почве, высаживает семя, ну и закапывает его, да? Она применяется здесь?
– Пока нет. Где ты прочла об этом, Дженни?
– В одной из твоих книг. Я заглядывала в них и старалась понемногу учиться.
– Бедная девочка! До чего ты дошла! А я-то думал, что ты привезла из Лондона полную коробку книг!
– О, я привезла! Но «Мэнсфилд-парк» – пока единственное, что мною прочитано. Я держала эту книгу при себе и принималась за нее, когда «Искусственные удобрения» и «Четырехпольная система» начинали надоедать. И должна признаться, Адам, они действительно надоели! Но эта сеялка, по-моему, превосходная машина, и, полагаю, тебе следует ее завести.
– Я собираюсь это сделать и побудить своих арендаторов последовать моему примеру – я надеюсь! А что касается удобрения, то мы используем колюшки.
– Колюшки?
– А также голубиный помет.
– О, ты смеешься надо мной! – воскликнула она.
– Нет. Колюшки – это лучшее из всех удобрений. Мы получаем его из Бостонской гавани по полпенни за куст. Утесник хорош для турнепса; а на пустынных нагорьях расстилают солому и сжигают ее.
– Боже правый! А я тут пыталась разобраться с известковой глиной и рапсовым жмыхом!
– Бедняжка Дженни! Для тебя будет утешением узнать, что этим мы тоже пользуемся? Зачем тебе набивать себе оскомину такими скучными вещами?
– Мне нравится разбираться в вещах, которые интересуют тебя. Домашняя ферма недостаточно большая, чтобы сделать из нее экспериментальную, да? Ты хочешь взять себе еще одну, как сделал мистер Кок? Я знаю, что некоторые здесь сдаются на короткое время.
– Очень многие, – сказал он. – Да, возможно, когда-нибудь я на это решусь, но вначале нужно сделать так много другого, что, боюсь, придется с этим повременить.
– Это очень дорого стоит – привести в порядок такое вот поместье? – решилась она спросить.
– Очень. Я смогу это сделать лишь постепенно.
– Думаю, что нет… – Она остановилась, – А потом, когда он вопросительно поднял брови, выпалила – Почему бы тебе не продать городской дом?
Едва только эти слова сорвались с ее уст, она тут же пожалела о них. Он ответил с безукоризненной любезностью, даже улыбнулся; но она понимала, что он отступил за столь смущавшие ее барьеры.
– Но ты же знаешь, почему я не продаю его, – сказал он. – Давай не будем ссориться из-за этого, Дженни!
– Не будем, – пробормотала она с потупленным взором и горящими щеками. – Просто, когда я думаю, как дорого тебе это обходится – содержать такой огромный дом – и как тебе нужны деньги здесь… Прости меня! Я не хотела тебя рассердить! – Он протянул к ней руку и, когда она вложила в нее свою, тепло ее сжал.
– Ты не рассердила меня. На свете нет людей щедрее, чем ты и твой отец. Убежден! Но постарайся меня понять! Я не неблагодарный, но не могу вечно быть в долгу. Я принял от твоего отца дом Линтонов; он держит все закладные на мои земли и ничего не требует от меня взамен. Я должен сам вернуть эти земли к процветанию, а если не сумею это сделать, то чем скорее Фонтли перейдет в более достойные руки, нежели мои, тем лучше! Ты можешь это понять?
– Да, – ответила она, и ничто в ее тоне не выдавало безысходной грусти в ее сердце. – Фонтли – твое, и ты не примешь никакой помощи от папы в чем-то имеющем к нему отношение. Или от меня.
Она попыталась убрать свою руку, пока говорила, но его пальцы крепко сомкнулись вокруг нее.
– Но если бы не твой отец, мне пришлось бы продать Фонтли, – сказал он. – А что касается…
– Ты хочешь вернуть ему деньги, да? – перебила она. Он поразился ее проницательности, но ответил почти сразу:
– Да, я действительно собираюсь это сделать, но твоя помощь моему дому – другое дело. Если ты предпочитаешь тратить свои деньги на новые занавески для Фонтли – да, я присмотрелся к ним, и они мне очень нравятся! – вместо всяких вещей, которые, я уверен, тебе хотелось купить, я благодарен, но я не собираюсь возвращать тебе деньги и вовсе не собираюсь благодарить тебя за отполированную мебель – что я тоже заметил! Лучшее, что пока я сделал для Фонтли, – это подарил ему такую прекрасную хозяйку; дом снова начинает приобретать должный вид. Ты, наверное, крутилась тут как белка в колесе, пока я был в Норфолке!
Она снова зарделась, но на этот раз от удовольствия.
– О, я так рада, что тебе не претит то, что я сделала! Я говорила тебе, что не стану вмешиваться, но подумала: ты, наверное, не будешь возражать, если я приведу некоторые вещи в порядок – не меняя их, а снова сделав такими, какими они были раньше! Вот только Шарлотта, приехав, сказала, что она едва узнала дом, и, хотя и уверяла меня, что ей это понравилось, я видела, что ей это не по душе, и от этого меня буквально бросило в дрожь!
– Шарлотта – дура! – сказал Адам, забыв, как страшился прежде увидеть, что заменили даже истрепанный коврик. Он сжал ее руку, прежде чем отпустить и встать из-за стола. – Пойдем в библиотеку! Там ты тоже повесила симпатичные новые занавески?
– Нет, нет, я к ней не притрагивалась! – торопливо сказала она. – Я думала, возможно, что, если ты не против, мы могли бы заказать новые занавески и в столовую, но в образцах узоров, которые мне до сих пор присылали, ни одна расцветка не похожа на ту, какой, как мне кажется, были старые.
– По-моему, они были какого-то горчичного цвета. – Он задумчиво наморщил лоб. – Пожалуйста, избавь меня от этой расцветки на сей раз! Я помню, они показались мне очень уродливыми еще тогда, когда моя мать впервые повесила их там. Дженни чуть не ахнула от равнодушного отмежевания сына от вкуса матери, которому она так ревностно стремилась следовать. Она заподозрила было, что муж сказал это лишь для ее ободрения, но, когда они дошли до библиотеки, он посмотрел на занавески и скорчил гримасу:
– Совсем выцвели! Странно, что я этого не замечал. Наверное, человек ко всему привыкает. Что мы повесим вместо них?
Сильно воспрянув духом, она показала ему образцы тканей. Ни один из тех, которые она считала самыми подходящими, не удостоился большего, чем сдержанное одобрение Адама, но когда он увидел кусочек красной парчи, то тут же сказал:
– Вот этот!
Она ожидала, что он выберет расцветку менее яркую, но когда он поднес парчу к тому углу, где стояла ваза эпохи Канси, то поняла и одобрила его выбор. Потом, зная, что это будет ему приятно, она сказала:
– Однако должна предупредить, милорд, счет вас не обрадует! Вы выбрали самую дорогую ткань из всех, которые мне прислали.
– О, правда? Но это единственное, что мне нравится! И какова же сумма?
– Около пятидесяти фунтов; я не могу сказать точно, пока не знаю, сколько ее пойдет на шторы.
– Просто ужасно! Но не кажется ли тебе, что еще ужаснее оскорбить мою вазу какой-нибудь дешевкой? Мы купим эту ткань. – Он отдал ей образцы, опустился в свое любимое кресло и, с довольным кряхтением вытянув ноги, сказал:
– До чего приятно снова оказаться дома! И не быть обязанным играть в вист или принимать участие в бессмысленной суете. Расскажи мне, что произошло за то время, пока я был в отъезде!
Глава 17
Три дня спустя в Фонтли приехала Джулия. Поместье лорда Оверсли располагалось к северу от Петерборо и, следовательно, на небольшом расстоянии от Фонтли. Джулия прискакала верхом, в сопровождении Рокхилла и двух своих друзей: мисс Килверли и ее брата, немногословного, спортивного вида молодого джентльмена, который напомнил Дженни Осберта, кузена Адама. Джулия объяснила, что визит был незапланированным.
– Мы отправились в Кройлендское аббатство, – сказала она. – Но когда Мэри – ты ведь помнишь Мэри, да? – узнала, как близко мы от Фонтли, то не успокоилась, пока не прискакала к вам гости!
Дженни, которая помнила мисс Килверли как одну из приятельниц Джулии, сказала, когда они здоровались за руку:
– Я вас очень хорошо помню! Как поживаете?
– Ужасно, что мы застали вас врасплох! – весело добавила Джулия. – Но я не сумела воспротивиться!
– Да и зачем? – ответила Дженни. – Я сейчас же пошлю за Линтоном; мы, знаете ли, добираем остатки урожая, и он помогает на одной из ферм.
– Помогает на ферме? – недоверчиво переспросила Джулия.
– Да, – сказала Дженни с едва заметной, сдержанной улыбкой. – Он тоже, как и фермеры, в халате, который не скажу чтобы был ему особенно к лицу. Но он находит в этом удовольствие! Я только что вернулась оттуда – относила ему полдник. Сливовый пирог и пиво – вот чем жнецы подкрепляются в этот час, но пиво не годится для его желудка: у него от пива разливается желчь. Ну вот, проходите все сюда и тоже отведайте полдник!
Когда Адам вернулся, он застал гостей в бывшей монастырской приемной, все еще сидящих за остатками легкой трапезы. Он приветствовал Джулию с непринужденностью старинного друга, но взгляд его, остановившись на ней, невольно потеплел. Она подала ему руку с улыбкой и грустью в глазах, но с шутливыми словами на устах:
– А твой халат, фермер Джайлс! Где он? Я разочарована!
– О, фермер снимает свой рабочий халат, когда принимает гостей! – ответил он, пожимая руку Рокхиллу. – Как поживаете? А?..
Приподнятая бровь мужа напомнила Дженни о ее обязанностях: она представила тех, кого еще не успела представить, и с удовлетворением отметила, как Адам вовлек в разговор довольно застенчивую молодую пару. Сама она не обладала талантом объединять в одну компанию разнородных людей, а поскольку Килверли побаивались Рокхилла, подозревая его в зубоскальстве всякий раз, когда тот томно изрекал очередное свое замечание, до приезда Адама они большей частью отмалчивались. Но через каких-то несколько минут они радостно болтали о дневной поездке; мисс Килверли присоединилась к восторгам Джулии по поводу красот Кройленда, а мистер Килверли заинтересовался рассказом Рокхилла о временах, в которые было основано аббатство.
Когда мисс Килверли выразила надежду, что ей позволят осмотреть Фонтли чуть поподробнее, Адам ответил:
– О, конечно! Но боюсь, вы будете разочарованы. Нам, знаете ли, не сравниться с Кройлендом.
– О!.. Такая прелестная арка! – возразила она. – А эта комната разве не очень древняя?
– Ну, ее всегда называли монастырской приемной, – признался Адам. – Считается, что часть внешней стены – древней постройки, но дом скорее эпохи Тюдоров , чем средневековый.
– Не нужно из-за этого принижать его ценность! – сказала Джулия. – Я порой думала, что в нем встретились все эпохи, и фантазировала, что увижу монахов в галерее, которая прежде была дортуаром; даму в юбке с фижмами, исчезающую в дверном проеме, или кавалера в кружевах с падающими на лоб локонами, идущего передо мной по коридору.
– Например, Орландо Девериля? – проговорил Адам, глядя на нее с ласковым весельем – Ни один из моих более достойных предков не нравился тебе и вполовину того, как этот болван! Она поморщилась:
– Как ты можешь так говорить? Тебе следует им гордиться! – Она повернулась к своей подруге:
– Ты позже увидишь его потрет! Благороднейшее лицо, и с такими грустными глазами, будто он знал, что обречен! Я тебе рассказывала – это тот самый человек, который собрал войско и поскакал с ним на помощь королю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55