Об нем сейчас говорить не будем.
ХОРОШИХ. Ниче, сам начал…
ДЕРГАЧЕВ (внушительно). Анна! Насчет Павла разговор закончен. Пусть он уматывает. Отпуск у него закончился, дальше терпеть его не буду. (Помолчав.) И на этом точка. (Небольшая пауза. Мягче.) Сейчас разговор другой… Ко мне друг пришел, слышишь?
ХОРОШИХ. Не слышу. И не желаю слышать.
ДЕРГАЧЕВ (не сразу). Ну…
Хороших молчит.
Ну!
ХОРОШИХ. Да че ну-то? Ну да ну! Поехал ты, что ли?
ДЕРГАЧЕВ. Ну!
ХОРОШИХ. Счастливого пути, ежели поехал.
ДЕРГАЧЕВ. Кому говорят! (Грохнул ладонью по столу.)
МЕЧЕТКИН (вздрогнул). АЛ
ДЕРГАЧЕВ (Хороших, спокойнее). Принимай гостя.
МЕЧЕТКИН. Опять скандалишь?
ДЕРГАЧЕВ. А ты не суйся!
МЕЧЕТКИН (поднимается). Безобразие. В общественном месте орут, понимаете, как в загоне… (Подходит к буфету.)
ХОРОШИХ (Дергачеву). На самом деле. Я тебе не лошадь.
ДЕРГАЧЕВ. Принимай гостя…
ХОРОШИХ. Твой гость, ты его и принимай.
ЕРЕМЕЕВ. Афанасий… Зачем шумишь, Афанасий? Не надо шуметь…
ДЕРГАЧЕВ. Погоди, Илья…
МЕЧЕТКИН. Отпустите-ка мне конфет. Этих… (Показывает.) Двести грамм.
Валентина появляется с подносом, прибирает на столе, за которым сидел Мечеткин. Обратила внимание на палисадник, отставила поднос, спустилась вниз. Снова возится с досками и калиткой.
ДЕРГАЧЕВ. Ну смотри, Анна.
ХОРОШИХ (рассчитываясь с Мечеткиным). Ничениче, обойдетесь. Я не миллионщица и растрату делать не желаю.
МЕЧЕТКИН (жует конфету). Растрату, между прочим, никто не желает делать, а приходит ревизия и выясняется…
ХОРОШИХ. А ты не каркай.
МЕЧЕТКИН. Я не каркаю, я предупреждаю.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Зря рассиживаешься. Дело бы делал. Начальство вон с утра уже названивает. У меня этот твой ремонт в печенках уже сидит.
ДЕРГАЧЕВ. Смотри, Анна. С утра сегодня выпрашиваешь.
ХОРОШИХ. Ниче-ниче. Ни грамма сегодня не получишь, ни капли. (Мстительно.) И на этом точка. (Громко.) Валентина!.. Где ты? (Выходит из буфета, но тут же возвращается.) Где она?
ВАЛЕНТИНА (налаживает калитку). Я здесь!
ХОРОШИХ. Опять ты с палисадником? Не надоело тебе?.. Иди сюда, ящики занесем.
ВАЛЕНТИНА. Я сейчас.
Гремит засов, открываются ворота, и появляется Помигалов, отец Валентины. Из ворот он выкатывает мотоцикл. Помигалову за пятьдесят лет. Он среднего роста, суховатый, но крепкий мужчина, с решительными, спокойными движениями, твердым взглядом. Одет в робу и кирзовые сапоги. В открытые ворота видна часть двора, навес, поленница под навесом, тын и калитка в огород – всюду порядок.
ПОМИГАЛОВ (всем). Доброе утро.
С ним здороваются.
(Закрывает ворота. Громко, на ходу, не глядя в сторону чайной.) Валентина! В обед подметешь двор, натаскаешь воды. Борова покорми да выпустить его не забудь.
ВАЛЕНТИНА (возится с калиткой). Папа! Иди-ка сюда.
ПОМИГАЛОВ. Чего тебе?
ВАЛЕНТИНА. Иди помоги.
ПОМИГАЛОВ (разглядел, чем занимается Валентина, махнул рукой.) А! Некогда мне.
ВАЛЕНТИНА. Да на секунду! Тут только придержать надо.
ПОМИГАЛОВ. Кому это надо? (Ведет мотоцикл в сторону.) Брось. Детством занимаешься… (Отдает Валентине распоряжения.) За боровом присмотри. Да про баню не забудь. Будешь воду носить, смотри, чтобы куры в огород не попали. (Исчезает.)
Слышится треск мотоцикла. Треск удаляется.
ХОРОШИХ. И действительно, Валентина. Твой он, что ли, палисадник этот?.. А главное – даром ведь упрямишься: ходит народ поперек и будет ходить.
ДЕРГАЧЕВ. А ты бы ее не учила. Не твое дело. Нравится девке чудить, пусть она чудит. Пока молодая. Верно, Илья?
ЕРЕМЕЕВ. Верно, верно. Однако добрая девушка.
МЕЧЕТКИН (жует). Вот еще тоже. Не палисадник, а анекдот ходячий. Стоит, понимаете, на дороге, мешает рациональному движению.
ХОРОШИХ. Валентина! Скоро ты?
ВАЛЕНТИНА. Сейчас… Готово… (Ей удалось-таки наладить калитку.) Иду!
МЕЧЕТКИН (поднялся). И вообще. Будут у вас здесь продолжаться безобразия – я вас на весь район разрисую. Имейте в виду. (Уходит.)
Валентина проходит в чайную. Появляется в буфете раза два-три вместе с Хороших – заносят ящики.
ЕРЕМЕЕВ. Человек ушел – большой, однако, начальник.
ДЕРГАЧЕВ (с пренебрежением). Кто? Этот?.. В райздраве он бухгалтером. Да статейки в газету пописывает.
ЕРЕМЕЕВ. Строгий, однако.
ДЕРГАЧЕВ (усмехнулся). Не говори… Седьмой секретарь.
ЕРЕМЕЕВ. Секретарь?
ДЕРГАЧЕВ. Да, прозвали так. Седьмой секретарь, иначе его тут не величают.
Хороших появляется в буфете одна. Валентина выходит на веранду, вытирает со стола, за которым завтракал Мечеткин.
Илья, у тебя деньги есть?
ЕРЕМЕЕВ. Деньги? Есть маленько.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Не совестно тебе?
ДЕРГАЧЕВ. А тебе не совестно?
ХОРОШИХ. Илья! Не вздумай ему ставить.
ДЕРГАЧЕВ. Не твое дело. Давай, Илья, не слушай бабу.
ХОРОШИХ. Илья!
ЕРЕМЕЕВ (в замешательстве). Так нехорошо… Так тоже нехорошо… (Улыбается.) Тогда надо немного выпить.
ХОРОШИХ. У-у! Все вы заодно. Алкоголики. (Достает бутылку, со стуком ставит ее на стойку.) На, подавись.
ДЕРГАЧЕВ (не сразу, спокойно, но внушительно). Давай стаканы и поднеси по-человечески.
ХОРОШИХ. Еще чего? И не подумаю… Сам возьмешь, ниче с тобой не сделается.
ДЕРГАЧЕВ. Ну!
ВАЛЕНТИНА. Я подам, тетя Аня…
ХОРОШИХ. Нет. Обойдутся. У нас тут самообслуживание.
Еремеев хочет взять бутылку.
ДЕРГАЧЕВ (останавливает его). Сиди, Илья. (Хороших.) Неси ее сюда.
ХОРОШИХ. Счас, тороплюсь. (Помолчав.) Не дождешься, я те говорю.
ДЕРГАЧЕВ. А я говорю, неси ее сюда.
Наверху открывается дверь мезонина, появляется Шаманов. Шаманову тридцать два года, роста он чуть выше среднего, худощав. Во всем у него – в том, как он одевается, говорит, движется – наблюдается неряшливость, попустительство, непритворные небрежность и рассеянность. Иногда, слушая собеседника, он, как бы внезапно погружаясь в сон, опускает голову. Время от времени, правда, на него вдруг находит оживление, кратковременный прилив энергии, после которого, впрочем, он обычно делается особенно апатичным. Появляясь, он надевает на руку часы и осматривается. В этот же момент из мезонина раздается голос Кашкиной.
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди.
ШАМАНОВ (с некоторым нетерпением). Да?
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Завтракаем вместе?
Они разговаривают негромко, но внизу их, конечно, слышно. Валентина, услышав их голоса, меняется в лице, движения ей становятся напряженными, неестественными.
ШАМАНОВ (с досадой). Я не против, но я… Меня там машина должна ждать.
ХОРОШИХ (Дергачеву, смеясь). Сиди, сиди. Долго-то все равно не высидишь.
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Подожди, я уже собралась.
ВАЛЕНТИНА (на которую сильно действуют голоса наверху, пытаясь не подать вида и скрыть свои чувства, обращается к Хороших.) Будет вам, тетя Аня! (Снова намеревается подать бутылку.)
ХОРОШИХ (жестом предупреждает намерения Валентины). Ты че? Нет у тебя своего дела? (Кивком головы и глазами указывает наверх.) Слышишь, что ли?
Валентина вспыхнула, вздрогнула, как от удара.
(Ядовито.) Пошевелись. Люди завтракать идут.
ШАМАНОВ (заговорил потише). Я буду внизу. (Шагает вниз, лестница под ним заскрипела. Он останавливается, затем ступает осторожнее.)
ГОЛОС КАШКИНОЙ. Все. Я иду.
В ответ на ее слова Шаманов начинает спускаться быстрее, но при этом старается сохранить ту же осторожность, для чего ему приходится чуть согнуться.
В этот момент Валентина уходит в помещение чайной. Из мезонина появляется Кашкина. Сейчас на ней светлая юбка, белая блузка, босоножки. В руках – сумочка.
КАШКИНА (наблюдая, как Шаманов крадется вниз, негромко, насмешливо). Держите вора!
Шаманов останавливается и выпрямляется.
Держите его, он украл у меня пододеяльник.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Да хоть целый день просиди, мне-то от этого…
ШАМАНОВ (Кошкиной). Слушай, что за шутки?
КАШКИНА. Никакие не шутки. Ты крадешься, как вор.
ШАМАНОВ. А ты как хотела? Чтобы мы в обнимку ходили?
КАШКИНА. Послушай. Скоро три месяца, как ты ходишь по этой лестнице, неужели ты думаешь, что в Чулимске остался хотя бы один человек, который тебя тут не видел?
ШАМАНОВ. Ну и что? Может, нам теперь рассветы встречать здесь, на крыше?
КАШКИНА. Ну что ты – рассветы, где уж нам?.. Ладно уж, давай как поспокойнее. Спускайся. Сначала ты, а потом я.
ШАМАНОВ. Черт подери! (Делает два-три шага наверх. С досадой и иронией.) Руку, мадам, здесь такая шаткая лестница. (Берет Кашкину под руку.) Прошу вас. Наплюем на предрассудки, раз уж вы без этого никак не можете.
ХОРОШИХ (Дергачеву). Ну? Может, вы теперь ее и пить не будете?
Дергачев, грозно насупившись, сидит неподвижно.
КАШКИНА. Ладно, ладно. Иди… Иди, я забыла деньги… Да! Ты тоже кое-что забыл… (Достает из сумки пистолет в кобуре.) На, и больше никогда не оставляй у меня эту штуку.
ШАМАНОВ (берет пистолет). Мерси.
Кашкина возвращается в мезонин. Шаманов цепляет кобуру с пистолетом за ремень под пиджаком, поворачивается и спускается по лестнице шумно, без всякой предосторожности.
ХОРОШИХ (подняла вверх палец). Половина девятого. Следователь от аптекарши спускается. (Исчезает, появляется в дверях, ставит бутылку на стол, подает стаканы, тарелку с закуской.) Больше не получите. (Уходит в чайную.)
Шаманов появляется и, снова становясь осторожным, тихонько закрывает за собой калитку. Чуть выждав, неслышно удаляется в сторону.
ДЕРГАЧЕВ (разлил в стаканы). Ну, Илья… За встречу.
Еремеев моргает, суетливо кивает головой. Оба выпивают.
ХОРОШИХ (появляется в буфете). Илья, а дочь твоя где же?.. Где проживает?
ЕРЕМЕЕВ. Дочь?.. В Ленинграде была. Не знаю где…
ХОРОШИХ. Че, и писем не пишет?
ЕРЕМЕЕВ. Не пишет…
ХОРОШИХ. Вот беда-то…
ДЕРГАЧЕВ. Да, брат, неважные твои дела.
ЕРЕМЕЕВ. Неважные, неважные. Оленя нет, зверя в тайге мало стало, руки стали болеть – совсем неважные. (Неожиданно.) Не знаешь, пенсию не дадут?
ДЕРГАЧЕВ. Пенсию?.. Погоди, а сколь же тебе лет?
ЕРЕМЕЕВ (поспешно). Шиисят пять уже было, давно было. Уже семисят четыре.
ХОРОШИХ. Семьдесят четыре?.. Ну, Илья, ты даешь! Девять лет, как пенсия полагается!
ЕРЕМЕЕВ. Полагается. Зангеев Петька давно получает.
ХОРОШИХ. А ты-то че думал?.. Ну, Илья, голова два уха. Дурень ты! Шляпа! Чего же ты ждешь?.. Дуй в райсобес!
ДЕРГАЧЕВ. Погодите вы в райсобес. Разбежались… Ты с Петькой не равняйся, у него зарплата была. Он от лесничества всю жизнь работал.
ХОРОШИХ. А Илья? Не работал, что ли?
ЕРЕМЕЕВ. Работал. У геологов работал, проводником работал. Сорок лет работал…
ДЕРГАЧЕВ. Работать-то ты работал, а документы у тебя есть?
ЕРЕМЕЕВ. А?
ДЕРГАЧЕВ. Документы, говорю. Трудовая книжка?.. Справки, что ты у геологов работал?.. Есть у тебя?
Еремеев молчит.
ХОРОШИХ. Неужто нету?
ДЕРГАЧЕВ. Нет?.. А раз нет, значит, пенсию не жди. Без справок ты ее не получишь. Даже и не рыпайся.
Из мезонина выходит Кашкина, спускается вниз.
ЕРЕМЕЕВ. Как же, Афанасий! Я работал, у геологов работал…
ХОРОШИХ. О чем же ты думал? Собирать надо было документы-то. А теперь где те геологи?
ДЕРГАЧЕВ. Ищи-свищи.
Из калитки выходит Кашкина, здоровается со всеми, проходит к буфету.
ХОРОШИХ. Долго, барышня, спишь. Все, поди, сны досматриваешь?
КАШКИНА. Ладно, Анна Васильевна, не острите. Есть простокваша?
ХОРОШИХ. Простокваша есть, а булочки вчерашние. Свежих сегодня не будет.
КАШКИНА. А сигареты?
ХОРОШИХ. Нету, милая. Не получала.
КАШКИНА. Весело живем.
ХОРОШИХ (громко). Валентина! Одну простоквашу!
ЕРЕМЕЕВ. Я работал, сорок лет работал…
ДЕРГАЧЕВ. Документов нет, и разговору нет.
ЕРЕМЕЕВ. Я работал. Ты, Афанасий, знаешь…
ДЕРГАЧЕВ. Я-то знаю…
ЕРЕМЕЕВ. Со мной пойдешь, расскажешь… Разве не поверят?
ДЕРГАЧЕВ. Илья, Илья. Глупый ты человек. Тебе пенсия оттуда (показал пальцем в небо) причитается, а здесь, брат, ты не жди. Здесь тебе не отломится.
ХОРОШИХ. Да постой ты его расстраивать. Сперва надо толком все разузнать.
Валентина появляется в буфете со стаканом простокваши. Она и Кашкина кивают друг другу довольно официально. Кашкина взяла булочку, простоквашу, расплатилась и уселась за столик справа, в углу. Дергачев разливает по второй.
Илья! Не пил бы ты больше, а шел бы лучше в собес или куда там… (Дергачеву.) А тебе то же самое: не грех бы и остановиться, об работе подумать.
Шаманов появляется оттуда, куда он исчезал, – с левой стороны улицы. Валентина незаметно для присутствующих исчезает из буфета.
ШАМАНОВ. Доброе утро.
ДЕРГАЧЕВ. Здравствуйте.
ХОРОШИХ. Владимир Михалыч… Ждем вас, ждем. (Обернувшись.) Валентина! Одну яичницу.
ШАМАНОВ. Да… И чаю там или компоту…
ХОРОШИХ (пишет). Чай, компот. Больше ничего не надо?
ШАМАНОВ. Нет, Анна Васильевна, пожалуй, больше ничего…
ХОРОШИХ. Вот и правильно. Не то что эти. (Кивает в сторону Дергачева и Еремеева.)
ШАМАНОВ. А что такое?
ХОРОШИХ. Не видите? Ни свет ни заря уже запузыривают.
ШАМАНОВ. Ага… Уже, значит, начали… Не рано ли?
ДЕРГАЧЕВ. Вы как знаете, а нам не рано.
ШАМАНОВ. Думаете, не рано?
ДЕРГАЧЕВ. В самый раз.
ШАМАНОВ. В таком случае, Анна Васильевна… Стаканчик винца.
ХОРОШИХ (укоризненно). Владимир Михалыч…
ШАМАНОВ. Винца, винца, не более того… (Кошкиной.) Зина, может быть… (Показывает – не выпить ли ей с ним за компанию.)
Кашкина отрицательно качает головой. Шаманов взял вино, хлеб, подсел к Кашкиной.
ДЕРГАЧЕВ. Так-то, брат Илья. В собес ты, конечно, сходи, но на пенсию, между нами говоря, не рассчитывай. А покамест выпьем. За любовь без обмана.
КАШКИНА (подняла стакан с простоквашей). Я к вам присоединяюсь.
Шаманов молча поднимает свой стакан. Все выпивают.
ХОРОШИХ. Владимир Михалыч, тут такое дело, вы в курсе, наверно.
ШАМАНОВ. Что, Анна Васильевна?
ХОРОШИХ. Да вот человек тут, Еремеев Илья, за пенсией пришел. Вот вы рассудите, ему семьдесят четыре года, он у геологов всю жизнь проводником работал…
ЕРЕМЕЕВ. Работал…
ХОРОШИХ. Работал, а документов не имеет. Ни справок у него, ни трудовой книжки – ничего нет. Вот как ему насчет пенсии? Что делать?
ШАМАНОВ. А где ж документы?
Еремеев молчит.
Это вы Еремеев?
ЕРЕМЕЕВ (не сразу). Еремеев, Еремеев…
ХОРОШИХ. Эвенк он по национальности…
ЕРЕМЕЕВ (кивает). Эвенк.
ХОРОШИХ. Только что фамилия русская. Крещеный он.
ЕРЕМЕЕВ (поспешно). Крещеный, крещеный…
ХОРОШИХ. Да какие ж с него документы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9