Первоклассный магазин https://Wodolei.ru
Эта мысль вызвала у Аннунсиаты неприятные чувства. Значит, ее мать все холодно рассчитала, чтобы на свет появилась Аннунсиата? Внезапно обратив все в шутку, она подумала, что если бы мать поступила именно так, она по крайней мере выбрала бы лучшего мужчину в графстве. А может, в ее жилах течет королевская кровь – потому Эллин так гордится ею!Вошедшая Эллин обнаружила, что Аннунсиата сидит, подперев рукой подбородок и улыбаясь своим мечтам.– Да что это с вами, мисс, – вы мечтаете, как язычница? Вставайте, пора собираться. Мы уезжаем – завтра утром мы должны быть в замке Морлэндов. Вы уже помолились?– Конечно, Эллин, – спокойно ответила Аннунсиата, поднимаясь на ноги.– Что-то мне не верится, – прищурилась Эллин. – И успели почитать молитвенник?– Да, Эллин.– И о чем же вы читали? – невзначай поинтересовалась Эллин. Аннунсиата ответила ей обезоруживающей улыбкой.– О терпении, – ответила она, чувствуя, что ей не удалось рассеять подозрения няни.– Значит, читали невнимательно, и чтение не принесло вам пользы, судя по вашей улыбке. О чем вы задумались?– Так, ни о чем. Разве сегодня не чудесный день?– Чем же он чудесный, если вы сидите сложа руки, когда до вечера надо так много сделать? Смотрите, не будете слушаться меня, вами займется господин из преисподней. Вставайте, мисс, и одевайтесь. С вами хлопот больше, чем с четырьмя ягнятами!– А зачем мы едем в замок Морлэндов?– Потому что нас зовет туда хозяин. Вот вам шитье, займитесь делом и не задавайте так много вопросов. Где иголка?– Интересно, поедем ли мы в Ясеневый лес? Эдуард говорил, что видел там следы кабана. Как думаешь, рука Ральфа срослась достаточно, чтобы он мог выезжать? Наверное, мы останемся в замке обедать, – Аннунсиата задумчиво уставилась в окно.– Я думаю, что вы в конце концов потеряете иголку, – проворчала Эллин.Аннунсиата отбросила свои мысли и взяла иглу и шитье из рабочей корзинки. Каждый день ей приходилось выполнять определенную работу, и хотя она ненавидела шитье, Руфь и Эллин видели, что Аннунсиата справляется с заданием – по крайней мере, чтобы не навлечь на себя гнев Эллин. Аннунсиата села на каменный подоконник, где было больше света от высокого окна, и вдела нитку в иглу. Эллин наблюдала за ней, постепенно смягчаясь. Он думала, что несмотря на все недостатки Аннунсиаты, у нее есть масса достоинств – она никогда не жалуется и принимает все, что бы ни выпало на ее долю, а это свойство Эллин особенно ценила, считая его присущим только йоркширцам. Люди склонны ценить в других то, что они ценят в самих себе.– Вот и умница, – похвалила Эллин, наблюдая, как Аннунсиата подвертывает рубец. – Для вас это будет хорошим упражнением – когда вы станете хозяйкой Шоуза, вам придется каждый день заниматься шитьем.Аннунсиата подняла голову и наградила няню своей лучшей улыбкой – искренней, доброй, которая никогда не оставляла сердце Эллин равнодушным.– Когда я стану хозяйкой Шоуза, я буду такой же, как мама. Эллин, я не верю, что отец Кита был моим отцом.– Конечно, вы слишком хороши, чтобы быть дочерью земного человека, – пробормотала Эллин, и ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. – Поскорее заканчивайте шитье, мой ягненочек, и я помогу вам привести в порядок синее платье, которое вы наденете у Морлэндов.Синее платье было любимым и самым лучшим нарядом Аннунсиаты.– А мама позволит? – с сомнением спросила она.– Ваша матушка ничего не заметит, – успокоила ее Эллин. – Даже если вы нарядитесь в мешковину.
Ральф уже начал вставать, его сломанная рука в лубках была продета через матерчатую перевязь, перекинутую вокруг шеи.– Я похож на Мэри с младенцем, – шутил он. Мэри, как и многие жительницы приграничных земель, обычно носила новорожденных, привязывая их к собственному животу сложенным платком. Лия не одобряла эту привычку, считая, что она несовместима с достоинством хозяйки дома Морлэндов, но Ральфу это нравилось, и он не запрещал Мэри – живой сверток на животе не затруднял ее легкую, грациозную походку.Ральф спустился в зал, чтобы приветствовать прибывших из Шоуза, и сразу обратил внимание на наряд Аннунсиаты.– Вы выглядите просто красавицей, – сказал он, заставляя Аннунсиату вспыхнуть от удовольствия. – Этот цвет идет вам. – Он мог бы говорить с ней и дольше, но заметил неодобрительные взгляды, поэтому обратился к остальным гостям, успев обронить девушке: – Аннунсиата, нам с вами надо поговорить до обеда. Вы придете в буфетную?Аннунсиата, стоящая рядом с Кэти, чтобы подчеркнуть собственное очарование, очнулась от мыслей и направилась вперед, гордо подняв подбородок и чувствуя себя предметом общего внимания. Пока она шла через зал за Ральфом, к ней подбежала Ферн, и Аннунсиата погладила голову собаки, сознавая, что представляет собой восхитительную картину. Ферн медленно пошла рядом, стараясь удержать свою длинную узкую голову под маленькой белой ладошкой Аннунсиаты, пока они не скрылись за дверью.Кэти раздосадованно смотрела на закрывшуюся дверь. Она отлично понимала, почему Аннунсиата всегда старается держаться к ней поближе и даже время от времени поддерживает с ней дружеские отношения. С этой же целью Аннунсиата иногда сближалась с Элизабет, но такое случалось гораздо реже, ибо если боязливость и туповатость Элизабет в разговоре подчеркивала достоинства Аннунсиаты, то лицо девочки, если не красивое, было все же по-своему милым. Кэти страдала от такого множества болезней, что всегда росла медленно. Она знала, что выглядит болезненной, бледной и слишком худощавой, а уж рядом с цветущей и пышущей здоровьем Аннунсиатой вообще кажется невзрачным сорняком. Кроме этого, Кэти унаследовала нездоровую кожу своей матери. Ее мать была рыхлой женщиной с кроличьим лицом, бесцветными ресницами и веснушчатым носом. Волосы Кэти, сильно поредевшие во время детских болезней, постоянно путались, секлись и имели невзрачный песчаный оттенок. Вдобавок ко всему, ни одно платье не шло Кэти, а ее обычный коричневый шерстяной наряд только усиливал грязноватый цвет волос.Кэти изо всех сил старалась не злиться на Аннунсиату, ибо она была воспитана в строгих религиозных правилах Мэри Эстер. Она знала, что грешно роптать, но не могла избавиться от мысли, правильно ли поступил Бог, сотворив ее такой болезненной. Неужели обязательно было делать контраст таким поразительным, спрашивала она себя, несмотря на все усилия забыть об обиде. Кэти, хотя и не отличалась выдающимися способностями, была достаточно умна, и благодаря своему усердию считалась самой образованной среди девушек дома Морлэндов. Но Аннунсиата, как будто ей не хватало здоровья и красоты, была щедро одарена сообразительностью, которая позволяла ей легко схватывать знания и без усилий запоминать их. Не пытаясь приложить даже половину усердия Кэти, Аннунсиата знала вдвое больше ее; не нуждаясь в многочасовых занятиях, подобно Кэти, она и играла, и пела гораздо лучше своей кузины. Если бы Кэти удалось стать образованнее Аннунсиаты, она смогла бы примириться со своим уродством.Она вздохнула и посмотрела на Элизабет. Маленькая, пухленькая, с каштановыми кудряшками и круглым личиком, она постоянно казалась испуганной. Ее мать, Генриетта Морлэнд, умерла при рождении девочки, а отец, Чарльз Хобарт, очень скоро женился на молодой богатой вдовушке с двумя сыновьями, и сам вскоре стал счастливым отцом еще двух сыновей. Поэтому, не заботясь об Элизабет, отец отправил ее на воспитание в дом Морлэндов. С самого начала было ясно, что отец не собирается обеспечить Элизабет приданым, а следовательно, поскольку она не сможет выйти замуж, ее ждет судьба всю жизнь провести в доме Морлэндов в качестве компаньонки кого-нибудь из женщин.По всем этим причинам слуги пренебрегали и Элизабет, и Кэти, однако Элизабет не обижалась. Она знала свое место и, не обладая блестящим умом, легко смирилась с ним, будучи благодарной за те крохи внимания, которые ей доставались. Когда Аннунсиата оказывалась поблизости, девочка боязливо краснела, но испытывала подлинное удовольствие. Это раздражало Кэти, но научить Элизабет ненавидеть Аннунсиату оказалось невозможным.– Как ваше плечо? – спросил Ральф, когда они с Аннунсиатой остались вдвоем. Он стоял у камина, опираясь на него здоровой рукой, поэтому Аннунсиате пришлось подойти поближе, чтобы видеть его лицо. Аннунсиата встала так, чтобы свет, падающий от окна, освещал ее волосы. Локоны ее прически поддерживали четыре розовых бутона, которые Кит прислал Аннунсиате, пока она одевалась. Девушка решила, что цветы будут отличным дополнением туалета.– Все время ноет, – ответила она на вопрос Ральфа. – И довольно сильно – там такая противная рана. Как хорошо, что сейчас никто не носит декольтированные платья, – добавила она, – такой шрам было бы видно даже через кружево.Ральф рассмеялся.– О, как вы тщеславны, кузина! Могу поклясться, вы охотно вытерпели бы вдвое сильную боль, только бы ваша кожа не пострадала! Признайтесь, ведь самая сильная боль для вас лучше, чем самый маленький шрам на лице?Аннунсиата нахмурилась.– Не понимаю, что вы имеете в виду, – обиженно проговорила она. – Вовсе я не тщеславна! Я отлично знаю, что тщеславие – это грех, и...– И отлично понимаете, насколько вы красивы. Иначе почему вы встали рядом с моей сестрой в зале? Почему вы всегда встаете так, чтобы лучи солнца блестели на ваших волосах? Нет, не двигайтесь – мне нравится смотреть на вас. Кто это прислал вам розы?– Кит, – ответила Аннунсиата, пытаясь удержаться от улыбки.– Так вы, наконец, стали добрее к нему?– Разве это доброта – принять цветы в подарок?– Конечно, и любой другой подарок тоже. Не спорю, всех нас учили, что блаженство в том, чтобы отдавать, а не брать, но уметь принять подарок элегантно и вежливо – это великое искусство. И я пригласил вас сегодня сюда, чтобы дать вам возможность усовершенствоваться в этом искусстве.– У вас есть подарок для меня?– О, как просияло ваше личико! Вам нравится получать подарки – а почему бы и нет? Красивые вещи должны принадлежать красивым людям. Делать подарки – это наслаждение, и ваше желание принять их может сослужить отличную службу, как сказал бы Эдуард. Да, я припас для вас подарок – маленький знак признательности за вашу помощь.Он дотянулся до высокой полки над камином и снял оттуда кедровую шкатулку, открыл ее и протянул Аннунсиате. Девушка подошла поближе, заглянула в нее и смущенно подняла глаза на Ральфа.– Да, достань их. Это для тебя.Аннунсиата вынула из шкатулки одно из пары украшений для уздечки, подняла его так, чтобы украшение осветило солнце, и начала осторожно поглаживать и перебирать его пальцами. Украшение представляло собой золотой диск, который подвешивался на крючке, подобно сережке, а с диска спадали три золотые цепочки, на которых через равные промежутки помещались крупные бордовые коралловые бусины.– Какая прелесть! – воскликнула Аннунсиата. – Я никогда не видела ничего подобного!– Они принадлежали маме, – ответил Ральф. Он называл так Мэри Эстер, найдя приятный компромисс между словами «мадам» и «матушка». – У мамы была стройная гнедая кобыла – ее звали Психея, и я хорошо помню, как эти цепочки плясали и подрагивали, когда Психея неслась галопом. Мама говорила, что эти бусы похожи на грозди спелой малины. Мой дед подарил их маме, а я дарю вам. Такое украшение должно принадлежать красивой женщине.– Они так прекрасны, – вздохнула Аннунсиата, доставая из шкатулки второе украшение и любуясь ими вместе. – Я еще не видела такой искусной работы, – она думала о том, как замечательно иметь такое богатое украшение из настоящего золота и настоящих кораллов. Внезапно по лицу девушки проскользнула тень беспокойства, и она подняла глаза на Ральфа. – Но ведь... – начала она.Ральф усмехнулся.– Не беспокойтесь, я имею право подарить их. Нам пришлось продать почти все фамильные драгоценности, но некоторые мне удалось сохранить. К примеру, черный жемчуг, аметистовое ожерелье, королевские изумруды и персидские браслеты, и еще некоторые из вещей мамы. Я не в силах отдать их в чужие руки, но драгоценности нужно носить, иначе они тускнеют. Мама была бы рада, что теперь эта вещь принадлежит вам.– Благодарю вас, – произнесла Аннунсиата, чувствуя, что такой благодарности недостаточно. Она положила украшения в шкатулку, Ральф закрыл крышку и протянул шкатулку девушке.– Теперь остается подарить вам хорошую лошадь. Вам уже давно пора ездить на настоящей лошади, а не на старом пони. Представьте себе, как вы будете выглядеть на одном из моих гнедых, с этими украшениями, сверкающими на солнце!Аннунсиата мгновенно вообразила себе эту картину – она была действительно великолепна. Эдуард будет восхищен, когда она прогарцует мимо него, отправляясь вместе со всеми на охоту. Ральф с удивлением заметил, что девушка вдруг погрустнела.– Наверное, мама не позволит мне, – с сомнением произнесла она.– Я уговорю вашу матушку, – ответил Ральф. – Чтобы не задеть ее гордость, я предложу обмен: скажу, что Нод нужен мне для работы на мельнице, или придумаю еще что-нибудь.Бедный старый Нод! Аннунсиата совершенно позабыла о нем, но теперь живо представила его умную голову и смирные, доверчивые глаза, в которые ей так нравилось смотреть. На пони она училась ездить верхом, на нем же совершила бесчисленное множество поездок и охотилась, полагаясь на крепкие короткие ноги Нода. С пони она провела много одиноких прогулок по знакомым полям, останавливаясь на холмах и с удовольствием оглядывая окружающие земли. Аннунсиата представила, как Нод будет возить мешки или без конца ходить по кругу, вращая мельничные жернова, и тяжело вздохнула. В короткой борьбе ее привязанность одержала верх над тщеславием.– Нет, благодарю вас. Я буду ездить на Ноде – он меня вполне устраивает.– Но вы же не сможете воспользоваться украшениями – на старом пони они будут выглядеть не к месту, – мягко напомнил Ральф.Он сказал правду – украшения выглядели бы нелепо на старом смирном пони, а Аннунсиата ни в коем случае не хотела выставлять своего Нода на посмешище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Ральф уже начал вставать, его сломанная рука в лубках была продета через матерчатую перевязь, перекинутую вокруг шеи.– Я похож на Мэри с младенцем, – шутил он. Мэри, как и многие жительницы приграничных земель, обычно носила новорожденных, привязывая их к собственному животу сложенным платком. Лия не одобряла эту привычку, считая, что она несовместима с достоинством хозяйки дома Морлэндов, но Ральфу это нравилось, и он не запрещал Мэри – живой сверток на животе не затруднял ее легкую, грациозную походку.Ральф спустился в зал, чтобы приветствовать прибывших из Шоуза, и сразу обратил внимание на наряд Аннунсиаты.– Вы выглядите просто красавицей, – сказал он, заставляя Аннунсиату вспыхнуть от удовольствия. – Этот цвет идет вам. – Он мог бы говорить с ней и дольше, но заметил неодобрительные взгляды, поэтому обратился к остальным гостям, успев обронить девушке: – Аннунсиата, нам с вами надо поговорить до обеда. Вы придете в буфетную?Аннунсиата, стоящая рядом с Кэти, чтобы подчеркнуть собственное очарование, очнулась от мыслей и направилась вперед, гордо подняв подбородок и чувствуя себя предметом общего внимания. Пока она шла через зал за Ральфом, к ней подбежала Ферн, и Аннунсиата погладила голову собаки, сознавая, что представляет собой восхитительную картину. Ферн медленно пошла рядом, стараясь удержать свою длинную узкую голову под маленькой белой ладошкой Аннунсиаты, пока они не скрылись за дверью.Кэти раздосадованно смотрела на закрывшуюся дверь. Она отлично понимала, почему Аннунсиата всегда старается держаться к ней поближе и даже время от времени поддерживает с ней дружеские отношения. С этой же целью Аннунсиата иногда сближалась с Элизабет, но такое случалось гораздо реже, ибо если боязливость и туповатость Элизабет в разговоре подчеркивала достоинства Аннунсиаты, то лицо девочки, если не красивое, было все же по-своему милым. Кэти страдала от такого множества болезней, что всегда росла медленно. Она знала, что выглядит болезненной, бледной и слишком худощавой, а уж рядом с цветущей и пышущей здоровьем Аннунсиатой вообще кажется невзрачным сорняком. Кроме этого, Кэти унаследовала нездоровую кожу своей матери. Ее мать была рыхлой женщиной с кроличьим лицом, бесцветными ресницами и веснушчатым носом. Волосы Кэти, сильно поредевшие во время детских болезней, постоянно путались, секлись и имели невзрачный песчаный оттенок. Вдобавок ко всему, ни одно платье не шло Кэти, а ее обычный коричневый шерстяной наряд только усиливал грязноватый цвет волос.Кэти изо всех сил старалась не злиться на Аннунсиату, ибо она была воспитана в строгих религиозных правилах Мэри Эстер. Она знала, что грешно роптать, но не могла избавиться от мысли, правильно ли поступил Бог, сотворив ее такой болезненной. Неужели обязательно было делать контраст таким поразительным, спрашивала она себя, несмотря на все усилия забыть об обиде. Кэти, хотя и не отличалась выдающимися способностями, была достаточно умна, и благодаря своему усердию считалась самой образованной среди девушек дома Морлэндов. Но Аннунсиата, как будто ей не хватало здоровья и красоты, была щедро одарена сообразительностью, которая позволяла ей легко схватывать знания и без усилий запоминать их. Не пытаясь приложить даже половину усердия Кэти, Аннунсиата знала вдвое больше ее; не нуждаясь в многочасовых занятиях, подобно Кэти, она и играла, и пела гораздо лучше своей кузины. Если бы Кэти удалось стать образованнее Аннунсиаты, она смогла бы примириться со своим уродством.Она вздохнула и посмотрела на Элизабет. Маленькая, пухленькая, с каштановыми кудряшками и круглым личиком, она постоянно казалась испуганной. Ее мать, Генриетта Морлэнд, умерла при рождении девочки, а отец, Чарльз Хобарт, очень скоро женился на молодой богатой вдовушке с двумя сыновьями, и сам вскоре стал счастливым отцом еще двух сыновей. Поэтому, не заботясь об Элизабет, отец отправил ее на воспитание в дом Морлэндов. С самого начала было ясно, что отец не собирается обеспечить Элизабет приданым, а следовательно, поскольку она не сможет выйти замуж, ее ждет судьба всю жизнь провести в доме Морлэндов в качестве компаньонки кого-нибудь из женщин.По всем этим причинам слуги пренебрегали и Элизабет, и Кэти, однако Элизабет не обижалась. Она знала свое место и, не обладая блестящим умом, легко смирилась с ним, будучи благодарной за те крохи внимания, которые ей доставались. Когда Аннунсиата оказывалась поблизости, девочка боязливо краснела, но испытывала подлинное удовольствие. Это раздражало Кэти, но научить Элизабет ненавидеть Аннунсиату оказалось невозможным.– Как ваше плечо? – спросил Ральф, когда они с Аннунсиатой остались вдвоем. Он стоял у камина, опираясь на него здоровой рукой, поэтому Аннунсиате пришлось подойти поближе, чтобы видеть его лицо. Аннунсиата встала так, чтобы свет, падающий от окна, освещал ее волосы. Локоны ее прически поддерживали четыре розовых бутона, которые Кит прислал Аннунсиате, пока она одевалась. Девушка решила, что цветы будут отличным дополнением туалета.– Все время ноет, – ответила она на вопрос Ральфа. – И довольно сильно – там такая противная рана. Как хорошо, что сейчас никто не носит декольтированные платья, – добавила она, – такой шрам было бы видно даже через кружево.Ральф рассмеялся.– О, как вы тщеславны, кузина! Могу поклясться, вы охотно вытерпели бы вдвое сильную боль, только бы ваша кожа не пострадала! Признайтесь, ведь самая сильная боль для вас лучше, чем самый маленький шрам на лице?Аннунсиата нахмурилась.– Не понимаю, что вы имеете в виду, – обиженно проговорила она. – Вовсе я не тщеславна! Я отлично знаю, что тщеславие – это грех, и...– И отлично понимаете, насколько вы красивы. Иначе почему вы встали рядом с моей сестрой в зале? Почему вы всегда встаете так, чтобы лучи солнца блестели на ваших волосах? Нет, не двигайтесь – мне нравится смотреть на вас. Кто это прислал вам розы?– Кит, – ответила Аннунсиата, пытаясь удержаться от улыбки.– Так вы, наконец, стали добрее к нему?– Разве это доброта – принять цветы в подарок?– Конечно, и любой другой подарок тоже. Не спорю, всех нас учили, что блаженство в том, чтобы отдавать, а не брать, но уметь принять подарок элегантно и вежливо – это великое искусство. И я пригласил вас сегодня сюда, чтобы дать вам возможность усовершенствоваться в этом искусстве.– У вас есть подарок для меня?– О, как просияло ваше личико! Вам нравится получать подарки – а почему бы и нет? Красивые вещи должны принадлежать красивым людям. Делать подарки – это наслаждение, и ваше желание принять их может сослужить отличную службу, как сказал бы Эдуард. Да, я припас для вас подарок – маленький знак признательности за вашу помощь.Он дотянулся до высокой полки над камином и снял оттуда кедровую шкатулку, открыл ее и протянул Аннунсиате. Девушка подошла поближе, заглянула в нее и смущенно подняла глаза на Ральфа.– Да, достань их. Это для тебя.Аннунсиата вынула из шкатулки одно из пары украшений для уздечки, подняла его так, чтобы украшение осветило солнце, и начала осторожно поглаживать и перебирать его пальцами. Украшение представляло собой золотой диск, который подвешивался на крючке, подобно сережке, а с диска спадали три золотые цепочки, на которых через равные промежутки помещались крупные бордовые коралловые бусины.– Какая прелесть! – воскликнула Аннунсиата. – Я никогда не видела ничего подобного!– Они принадлежали маме, – ответил Ральф. Он называл так Мэри Эстер, найдя приятный компромисс между словами «мадам» и «матушка». – У мамы была стройная гнедая кобыла – ее звали Психея, и я хорошо помню, как эти цепочки плясали и подрагивали, когда Психея неслась галопом. Мама говорила, что эти бусы похожи на грозди спелой малины. Мой дед подарил их маме, а я дарю вам. Такое украшение должно принадлежать красивой женщине.– Они так прекрасны, – вздохнула Аннунсиата, доставая из шкатулки второе украшение и любуясь ими вместе. – Я еще не видела такой искусной работы, – она думала о том, как замечательно иметь такое богатое украшение из настоящего золота и настоящих кораллов. Внезапно по лицу девушки проскользнула тень беспокойства, и она подняла глаза на Ральфа. – Но ведь... – начала она.Ральф усмехнулся.– Не беспокойтесь, я имею право подарить их. Нам пришлось продать почти все фамильные драгоценности, но некоторые мне удалось сохранить. К примеру, черный жемчуг, аметистовое ожерелье, королевские изумруды и персидские браслеты, и еще некоторые из вещей мамы. Я не в силах отдать их в чужие руки, но драгоценности нужно носить, иначе они тускнеют. Мама была бы рада, что теперь эта вещь принадлежит вам.– Благодарю вас, – произнесла Аннунсиата, чувствуя, что такой благодарности недостаточно. Она положила украшения в шкатулку, Ральф закрыл крышку и протянул шкатулку девушке.– Теперь остается подарить вам хорошую лошадь. Вам уже давно пора ездить на настоящей лошади, а не на старом пони. Представьте себе, как вы будете выглядеть на одном из моих гнедых, с этими украшениями, сверкающими на солнце!Аннунсиата мгновенно вообразила себе эту картину – она была действительно великолепна. Эдуард будет восхищен, когда она прогарцует мимо него, отправляясь вместе со всеми на охоту. Ральф с удивлением заметил, что девушка вдруг погрустнела.– Наверное, мама не позволит мне, – с сомнением произнесла она.– Я уговорю вашу матушку, – ответил Ральф. – Чтобы не задеть ее гордость, я предложу обмен: скажу, что Нод нужен мне для работы на мельнице, или придумаю еще что-нибудь.Бедный старый Нод! Аннунсиата совершенно позабыла о нем, но теперь живо представила его умную голову и смирные, доверчивые глаза, в которые ей так нравилось смотреть. На пони она училась ездить верхом, на нем же совершила бесчисленное множество поездок и охотилась, полагаясь на крепкие короткие ноги Нода. С пони она провела много одиноких прогулок по знакомым полям, останавливаясь на холмах и с удовольствием оглядывая окружающие земли. Аннунсиата представила, как Нод будет возить мешки или без конца ходить по кругу, вращая мельничные жернова, и тяжело вздохнула. В короткой борьбе ее привязанность одержала верх над тщеславием.– Нет, благодарю вас. Я буду ездить на Ноде – он меня вполне устраивает.– Но вы же не сможете воспользоваться украшениями – на старом пони они будут выглядеть не к месту, – мягко напомнил Ральф.Он сказал правду – украшения выглядели бы нелепо на старом смирном пони, а Аннунсиата ни в коем случае не хотела выставлять своего Нода на посмешище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51