Если партии — пусть будут партии. Лишь бы были. И лишь бы достались Папе, а не кому-нибудь другому.Папа давно бы вытащил эти деньги, если бы не происки Иванова, который, похоже, тоже до бабок не дурак. И если бы не трупы «быков», которых тот «зажмурил» один — четырнадцать. И за которых Папе пришлось отстегивать на памятники, отстегивать родственникам покойников и отстегивать за банкет в конференц-зале УВД. Ну да главное теперь, братва, отобедавшая в ментовке, успокоилась, и можно начинать подтягивать узду, чтобы покрыть случившуюся растрату. Из-за него случившуюся. И из-за Иванова.Пора возвращать назад деньги и возвращать власть. И лучше всего возвращать власть, возвращая деньги. Это самая удобная, потому что убивающая двух зайцев, схема.— Шустрого ко мне! — распорядился Папа прислать к нему его помощника. — Через полчаса.— Через полчаса он не успеет. Он на уик-энде.— Где?!— В лесу, шашлыки жарит.— С девками?— Не знаю.— Передайте Шустрому, чтобы через полчаса был здесь. Если больше чем через полчаса, может не приезжать!Подтягивать братву следовало начинать с бригадиров и тех кто командует бригадирами. Удар по ним множится слухами и вызывает уважение. Разборка с рядовым «бычком» исчерпывается «бычком».Желающий наказать нашкодившую кошку глупец — наказывает кошку. Желающий наказать кошку умник — наказывает хозяина. А кошка получит свое от хозяина.— Шустрый. Папа хочет видеть тебя через полчаса. Папа рвет и мечет, — сообщили Шустрому по мобильному телефону — Папа говорит, что если не через полчаса, то уже не надо.Шустрый убрал телефон и бросился к машине.— А как же шашлыки? — хором пропела толпа голодных девиц, столпившаяся возле горячего мангала.Но Шустрый их не слышал. Его на поляне уже не было. Через полчаса, запыхавшийся и взмыленный, Шустрый постучал в заветную дверь.— Звал, Папа?— Не звал бы — не пришел. Дело у меня к тебе есть. Шустрый изобразил на лице почтительное внимание.— Скажи бригадирам, что с сегодняшнего дня расценки меняются. Что налог поднимается вполовину. Всем поднимается — оптовикам, барыгам, фирмовым.— Вполовину много будет. Папа. Сейчас в торговле застой. Даже барыги плачут. Говорят, концы с концами свести не могут. Хотят тебя просить сбросить с налога четверть. А тут вдруг рост вполовину! Они могут психануть и отказаться платить.— А ты надави!— Могут пойти к ментам. Сбросить бы. Папа...— Я сказал — вполовину. Кто пойдет к ментам — порежьте, чтобы другим неповадно было. У кого живых денег нет — берите товаром.— Боюсь, Папа, что...— Не того ты боишься. Ты одного только должен бояться. Моего гнева должен бояться.— Папа! Ты меня не так понял...— Хватит базлать! Пойди и скажи, что я велел. А потом пойди и собери первые деньги. Лично сам собери. Чтобы пример показать, как это надо делать...— Иду, Папа.— Стой. Я еще не все сказал. Я еще не сказал главного.— Слушаю, Папа.— Подбери из своих «бычков» тех, что посмышленей. Которые хотя бы школу закончили. Есть такие?— Обижаешь, Папа. У нас все со средним образованием Десять с техникумом. Трое с высшим. Пять мастеров спорта.— У тебя что, олимпийская сборная? Откуда ты их взял?— На улице подобрал. Возле мебельного магазина.— Возле мебельного?— Они шкафы подряжались носить. За копейки. А я другую работу предложил. Высокооплачиваемую. И по их профилю.— Ладно. Спортсмены так спортсмены. Они или кто-нибудь еще из твоих языки знают?— Не спрашивал.— Спроси. Если нет — придется подучить.— Папа, неужели...— Прикуси язык. Если не хочешь, чтобы я его вырвал. То, что я знаю и ты знаешь, касается только тебя и меня.— Но братва тоже...— Ту братву, что знала, Иванов зажмурил. А остальные за золото не знают.— Папа, значит, все-таки!..— Я все сказал. Иди... За деньгами иди. И без денег не возвращайся...— Через полчаса! Всех! Если опоздают, пусть уже не приходят! — продублировал приказ Папы Шустрый. Но уже для тех, над кем власть имел он.Через полчаса бригадиры были у него. Кроме одного. Этот один опоздал на пять минут.— Ты опоздал, — сказал ему Шустрый. — Пойдешь в бригаду Ломового. Возьмешь на себя киоски на Заречном рынке и на «пятачке» возле парка.— Ты что, Шустрый? Какие киоски?! Я бригадир! — возмутился опоздавший бригадир.— Уже нет, — покачал головой Шустрый. — Ты опоздал на пять минут.— Ты что, стал козырным? — с угрозой в голосе спросил опальный бригадир. — Не пускай пыль в глаза! Ты такой же, как мы. Только к Папе ближе. Не тебе решать, кому где быть.— Не мне. Папе, — тихо сказал Шустрый. — Папа сказал за порядок. Папа сказал, что с бардаком пора кончать. И еще сказал, что дань повышается вполовину. Со всех. И с барыг, и с фирмовых.Бригадиры напряженно переглянулись.— Такие бабки они не дадут. Удавятся, а не дадут.— Смотря как просить.— Все равно не дадут. Они пустые. Они просили сбросить на четверть.— Я знаю. Но Папа сказал поднять наполовину. И начинать собирать сегодня. Сейчас. Значит, сейчас и пойдем.— Прямо сейчас?— Прямо сейчас.Бригадиры неохотно поднялись и двинулись к выходу, переговариваясь на ходу насчет того, что барыги так просто бабки не сдадут и что будет большая буза и, возможно, придется пускать кому-то кровь.— Лысый, Дылда, Гундосый, Татарин, остаетесь здесь, — сказал Шустрый.— Почему остаемся?— Папа сказал. У вас своя работа будет.— Какая?— Французский язык изучать.— Ха-ха-ха! — заржали в голос бригадиры. — Ну Шустрый, как скажет...Зря, между прочим, заржали. Потому что Лысому, Дылде, Гундосому и Татарину действительно предстояло изучать французский язык. По ускоренному методу. Причем не сомнительному Илоны Давыдовой, а по очень действенному методу Королькова Ильи Григорьевича. По кличке Папа.— Сколько вы берете за час занятий? — спросил зам Папы по финансовым и деликатным вопросам найденную по объявлению в газете преподавательницу французского языка.— Дело в том, что я высококвалифицированный специалист. Я преподавала много лет в вузах. Кроме того, я не могу опускать расценки ниже существующих. Меня не поймут мои коллеги по цеху.— Сколько?— Тридцать. За час.— Долларов?— Что вы?! Конечно, нет! Конечно, рублей.— Хорошо, мы будем платить вам сто рублей.— В час?!— В час.— Но это слишком дорого. Я боюсь...— Дело в том, что у нас трудный контингент. И когда вы с ним столкнетесь, названная сумма не покажется вам большой.— Трудные ученики?— Очень трудные.— Второгодники?— По-разному. Кто второгодник, а кто и того больше.— Какова предполагается, интенсивность обучения? То есть я хотела спросить, сколько предполагается часов?..— Двенадцать.— В неделю или в месяц?— В день.— В день?!— Да, в день. Это должен быть очень интенсивный курс. Который позволит заговорить вашим ученикам через две-три недели.— Через две-три недели заговорить невозможно!— Почему?— Потому что невозможно заставить ученика заниматься по двенадцать часов в сутки. Он просто-напросто откажется.— Эти не откажутся. Эти будут заниматься столько, сколько надо.— И все равно я не возьму на себя ответственность...— Хорошо. Если вы считаете, что не справитесь, мы найдем другого преподавателя...— Вы меня неверно поняли. Я могу попробовать, но нет никакой гарантии...— Если ваши ученики заговорят через две недели, мы удвоим ставку. То есть вы будете получать в час не сто, а двести рублей.— Когда приступать к занятиям?— Сегодня. Сейчас.— Но я... Но учебники, пособия... Наконец, ученики.— Ученики ожидают вас в соседней комнате. Все учебники, которые вам необходимы, мы привезем через двадцать минут. Что еще?— Больше ничего.— Тогда прошу в класс...— Здравствуйте, — приветствовала своих новых учеников учительница. — Как вас зовут?— Это Дылда, этот вон Гундосый, тот Татарин, — представил своих «одноклассников» Лысый. — Ну и я — Лысый.— Как вы сказали? — растерялась учительница.— Дылда, Гундосый, Татарин и Лысый, — повторил Лысый. — Чего тут еще непонятно?— Это, так сказать, клички? — переспросила учительница.— Ну?— А как ваши имена?— Чего?— Имена.— Нас как зовут? — спросил Лысый.— Меня Серый. Гундосого Колян. Татарина — Абдула.— Меня Жора зовут, — поправил Татарин.— Один хрен — Абдула. И вообще, кончай, ворона, гонять порожняк, пора уже делом заниматься...Учительница схватилась за лицо и выбежала вон.— Они, они... — пыталась она сказать хоть слово заму Папы по финансам.— Ну что еще они?— Они по кличкам. И назвали меня... назвали вороной.— И что?— Но это оскорбление!— Никакое это не оскорбление. Это на их языке рассеянная женщина. Не кошелка какая-нибудь.— А что такое кошелка?— Это не вы.— Но все равно. Они так странно выражаются. И вообще...— Я же предупреждал, что контингент будет непростой. И что сто рублей за их обучение немного. Впрочем...— Нет, я все понимаю. Но нельзя ли...— Хорошо. Я помогу вам. Больше они выражаться не будут. Когда учительница вернулась в «класс», там было уже пять учеников. Пятый выглядел хуже предыдущих четверых вместе взятых.— Слышь, училка, меня Юрист прислал, чтобы эти Васи с парашютами тебе мозги не пудрили.— Вы кто?!— Я? Я Лось Рваный. Да ты, училка, не дрейфь. Если эти фраера дешевые еще будут базлать и будут лезть на рога, я им уши пообтесываю, а мало будет, очки опишу или вообще вглухую заделаю...— Что-о-о?Первый урок пришлось отложить на день. Но только на день...— Здравствуйте, — опасливо поздоровалась учительница при новой попытке войти в «класс».— Здравствуйте, Зинаида Ивановна, — нестройно приветствовали ученики свою учительницу, опасливо косясь на сидящего в стороне Рваного Лося.— Bon jour, — еще раз поздоровалась учительница по-французски. — Asseyez-vous.— Чего это она? — удивились между собой ученики.— А ну тихо, малахольные! — прикрикнул Лось.— Это я по-французски сказала «здравствуйте» и разрешила сесть.Ученики плюхнулись на стулья.— Мослы подберите, — предложил Лось. Ученики втянули под стулья ноги.— Французский язык — это язык великой нации... — начала свое вдохновенное вступление Зинаида Ивановна.— Какой нации? — перебил ее Гундосый Колян.— В каком смысле «какой»? — не поняла учительница. — Естественно французской... нации. Если французский язык.— А-а.— Тогда давайте начнем сразу с алфавита, — печально сказала учительница. — Во французком алфавите двадцать шесть букв... Повторяйте за мной... Еще раз... Еще... А теперь попытайтесь сами. Еще раз... Еще... Но ведь это так просто! Ведь букв всего двадцать шесть. Ну я прошу вас! Напрягите память. Ну?.. — Нет. Безнадежно! Татарин снова споткнулся на четвертой букве, Лысый и Гундосый — на пятой. Дылда дотянул до шестой.— Ну неужели это так трудно, запомнить несколько букв? — сокрушалась учительница. — Неужели вам неинтересно изучить один из самых красивых языков мира?Ученики незаметно переглядывались, перемигивались блудливо усмехались друг другу. Достала их эта училка и её язык.— Вы че, точно никак не можете запомнить? — участливо спросил Рваный Лось.— Не-а. Ну падлы будем!— Папа сказал, что, если вы, фраера драные, не выучите язык за две недели, он вам кишки на вертел намотает.— Чей папа? — удивилась учительница. — Его папа?— Их Папа. Их общий Папа.— Они разве братья? — поразилась учительница внешнему несходству своих учеников.— Ага. Братья. Вы, Зинаида Ивановна, пока покурите. А я с ними алфавит выучу.— Вы?!— Я.— Вы знаете французский язык?— Я? Не-а. Но я знаю, как этих фрае... я хотел сказать учеников, учить. Вы идите. А через полчаса приходите...— Ну я не знаю... — сказала учительница. — Но если вы настаиваете... Тогда я пока схожу пообедаю...— Идите, идите, Зинаида Ивановна.Через полчаса Зинаида Ивановна вернулась и была немало удивлена. Алфавит у нерадивых учеников просто отскакивал от оставшихся целыми зубов.— Как вы смогли?! Так быстро? И почему... почему у них лица такие?.. Такие опухшие...— Упали они, Зинаида Ивановна.— Упали мы, Зинаида Ивановна...— Как упали?.. Так, может, в больницу... А то вдруг...— Не надо в больничку, — сказал Рваный Лось. — Им некогда в больничку. Они это, заниматься хотят.— Ага, ага, — согласно закивали головами ученики. — Не надо больницу. Давайте лучше учиться.— Ну раз вы так... Раз вы так хорошо усвоили французский алфавит, давайте запомним, как звучит по французски слово «мама».Ученики с великим вниманием выслушали слово «мама» по-французски и с не меньшим энтузиазмом стали его запоминать...Нет, все-таки методика Папы — это вам не какая-то там Илона Давыдова. По методике Папы язык выучить можно гораздо быстрее и гораздо лучше. Причем даже если очень этого не хочешь... Глава 17 Человек, который не был собой, а был товарищем Прохором и товарищем Федором и в своем лице, но в их содержании общался с генералом Петром Семеновичем, вгоняя его в холодный пот своим уверенным видом и своими многозначительными речами, — на самом деле был никто. Совсем недавно бывший кем-то.К его сожалению, пик его карьеры пришелся на начало великих партийных потрясений, и столь удачно начавшаяся партийная карьера мгновенно провалилась в тартарары. Вместе с выслугами, привилегиями, должностными перспективами личным кабинетом, который располагался рядом с кабинете Федора.Человека, который не был собой, звали Константин Константинович.Первое время Константин Константинович пытался держаться на плаву, веря в свою удачу и в то, что ему рано или поздно повезет в новом времени. А если не повезет в новом, то тогда непременно вернется старое. Вместе с его, на Старой площади, персональным кабинетом.Но время уходило вперед и никак не хотело возвращаться и возвращать кабинет. И с новыми перспективами было как-то не очень. Работы находились и тут же терялись. Подработки приходили и мгновенно уходили. Возможно, потому, что Константин Константинович никогда не работал. Ни по одной, которой можно зарабатывать на насущный хлеб, специальности, Его работа была — сидеть. На стуле в своем кабинете, в президиуме областного пленума, в приемной секретаря. Сидеть, сидеть и сидеть...В наступившие времена за умение просто сидеть не плати Вернее, не платили ему. Тем, кто вовремя успел перетащить свой зад с коммунистического кресла на демократическое платили очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53