— «Не могу понять, отчего наши церковники насаждают столь презрительное отношение к Иуде? Ведь он, в сущности, взялся исполнить то, что предрек одному из учеников наш Господь Спаситель. Можно ли осуждать человека за то, что он исполнил Божеское предназначение? И, вместо того чтобы возвести сего ученика Иисуса в Святые, мы клянем его как предателя и изменника…»
— Что вы мне тут читаете какой-то богословский бред? — раздраженно перебила Анна Сергеевна. — Сокровища лучше бы искали, дьявол вас побери!
— Сокровища мы найдем непременно, — обнадежил Каширский. — Но и эти рукописи имеют немаловажную ценность. Как я понимаю, их оставил мне философ Диоген, живший тут в подвале. Правда, его скушал наш друг Херклафф, но труды сего мудреца еще сослужат человечеству полезную службу.
— И что же ценного в этой дребедени? — не унималась Глухарева. — Раз уж облажались с вашей идиотской казной, то так и скажите!
— Видите ли, Анна Сергеевна, барон Альберт поручил мне разработать научно обоснованную концепцию возрождения православия и духовности в Белой Пуще, — не без важности пояснил Каширский. — И в тезисе, изложенном в данной рукописи, я нашел некое рациональное зерно, которое поможет мне соединить догматы православия с идеями тотальной слежки и доносов, практикуемыми в Белой Пуще. И, принимая во внимание установочный процесс…
— Хватит булдить, — бесцеремонно перебила Анна Сергеевна. — Теперь я окончательно поняла, что все ваши байки о казне — обычная туфта!
— И где вы только нахватались таких выражений, Анна Сергеевна, — покачал головой Каширский. — Не сомневаюсь, что казна где-то близко. Завтра ночью мы вновь придем сюда и непременно ее отыщем!
— Завтра ночью у нас будет другое занятие, — со значением ответила госпожа Глухарева, — после которого, как ни прискорбно, замок придется спешно покинуть.
— Ну, значит, днем. Придем и методично все обследуем. — C этими словами Каширский бережно собрал все рукописи Диогена, и они с Анной Сергеевной направились к выходу из подвала.
* * *
Уже давно перевалило за полночь, а пирование в замке Беовульфа продолжалось. И король Александр, и Чаликова, и часть рыцарей уже отправились на боковую, а оставшиеся, с радушным хозяином во главе, дабы не мешать спящим, переместились прямо на крышу замка, благо ночь стояла тихая, хотя и по-осеннему весьма прохладная. Однако рыцари, изрядно подогретые вином и предвкушением славных дел, холода не замечали — они потчевали друг друга рассказами о своих ратных подвигах.
Более других похвалялись благородные рыцари Фердинанд и Леонтий. Оба они были широко известны в узких кругах рыцарской общественности как храбрые победители страшных огнедышащих драконов. Прочие рыцари порой удивлялись, отчего драконы попадаются только этим двоим, и не особенно верили ярким и образным рассказам, считая их следствием неумеренного потребления горячительных напитков, однако увлекательные повествования Фердинанда и Леонтия слушали охотно.
— Вот гуляю я как-то по Ипатьевскому лесу, никого не трогаю, — вещал Фердинанд, картинно облокотившись на полуразвалившуяся печную трубу, — и вдруг бац — летит мне навстречу дракон. Три головы… Нет, четыре. Или даже пять, ну, это неважно, даже если и все шесть. A рожи злые-презлые, того гляди сожрет и не подавится. Ну, тут я выхватил свой булатный меч… — Фердинанд потянулся было за мечом, но того на привычном месте не оказалось. — Ах черт, оставил его внизу! A чем же я буду драконам головы рубить, ежели они сюда налетят?
— Не налетят, и не надейтесь, — прогудел Беовульф, слушавший разглагольствования славного Фердинанда с недоверчивой ухмылкой. — Они же не дураки — соваться ко мне! Сам я, правда, с этими гадами никогда не сталкивался, но уверен, что уж они-то обо мне наслышаны! — Беовульф самодовольно топнул ногой, и замшелая черепица жалобно заскрипела.
— Да все это пустяки, — вступил в содержательную беседу второй покоритель драконов, Леонтий. — Вот у меня был случай, так уж случай. Отправился я как-то на охоту. Ну там волков дюжину настрелял, медведей, прочей разной мелочи, и вижу — на опушке пасется дракон. Травку, понимаете, щиплет. Мне бы пройти мимо, он же меня не трогает, а что-то меня стукнуло — вот кто увенчает мою удачную охоту! Хватаю это я лук, а стрелы как назло остались у моего слуги, а слуга малость поотстал. Но не упускать же такой случай! Я как раз сливы с собою прихватил. Взял я сливовую косточку и стрельнул ею из лука да по дракону, а сам спрятался в кустарник. И, видать, угодил ему, бедолаге, прямо в лоб! Дракон аж взвился, по сторонам озирается, а никого не видит. И что ж вы думаете? — Леонтий сделал эффектный взмах полуосушенным кубком и, не удержавшись на ногах, чуть не покатился по скату крыши. К счастью, рыцари вовремя его удержали и отвели от края подальше. — Да, так что ж вы думаете? — как ни в чем не бывало продолжал Леонтий. — Не прошло и года, как встретил я своего дракона, а на голове у него…
Однако договорить Леонтий не успел, так как неподалеку от него прямо на крышу бухнулось что-то очень большое и слегка отдающее перегаром. Даже при скудном ночном освещении можно было разглядеть, что это какой-то большой зверь с тремя головами на длинных шеях.
— Дракон! — только и смог вымолвить Беовульф. — Ну, вы даете!
— Что? Где дракон?! — в ужасе завопили рыцари, а громче всех — Фердинанд и Леонтий.
— Ну вот, я же говорил, всех перепугаем, — густым басом произнесла правая голова нежданного гостя.
— Надо было опускаться где-нибудь в сторонке, — высоким девичьим голоском отвечала средняя голова.
— Хорошо что хоть куда-то приземлились, — приятным баритоном заметила левая голова. — В такой темноте летать — сплошная глупость. Как ты считаешь?
Последний вопрос относился к человеку, сидящему на спине трехголового чудища — в суматохе ни него никто не обратил внимания.
— Ба, да это же мой лучший друг! — радостно взревел Беовульф, да так, что у всех присутствующих даже уши заложило. — Господа, не пугайтесь, к нам прилетел уважаемый колдун Чумичка. Ну, я вам рассказывал, тот, кто помог нам извести князя Григория. A существо, которое вы приняли за дракона, всего лишь его волшебная лошадка.
— Ничего себе лошадка, — проворчал из-за трубы Фердинанд.
— Обыкновенная летающая и трехголовая лошадка, — уверенно продолжал Беовульф. — Или я не прав?
— Я тебе покажу лошадку! — вдруг взъярилась правая голова. — Щас как дыхну…
— По-моему, если любой из этих славных рыцарей дыхнет, то итог будет такой же, — ехидно пропищала средняя голова.
— Пьянство — враг человечества, — с важностью заключила левая.
— A я все равно дыхну, — упрямо заявила правая голова. — Пущай узнают, что я за лошадка!
— Погоди, Полкан, не надо, — вступился Чумичка. — Господа, это, конечно, никакая не лошадь, а Змей Горыныч. Но не бойтесь, он не кусается.
— Еще как кусается, — не унималась правая голова. — Это ж надо ж лошадь!..
— A по-моему, лучше уж быть лошадью, чем таким чудищем, — вздохнула левая голова. — Правда, княжна?
— A ну вас к лешему, — проворчала средняя. — Пустые разговоры…
Оставив Горыныча перебраниваться между собой, Чумичка отвел Беовульфа в сторонку.
— Но на самом деле это даже не Змей Горыныч, — тихо сказал колдун. Только об этом никто не должен знать. До поры до времени.
— A кто же? — вполголоса удивился Беовульф.
— Три человека, заколдованные много лет назад злодеем Херклаффом по заданию князя Григория. Та голова, что справа — белопущенский воевода Полкан. Слева — боярин Перемет. Оба были ярыми врагами Григория.
— A посередине?
— A посередке — княжна Ольга. Дочка князя Ивана Шушка и жена Григория.
— Вот оно что, — удивленно протянул хозяин. — То-то боярин Василий чего-то намекал насчет судьбы Ольги… И что же, теперь им до скончания веков оставаться в такой образине?
— Я много думал, как их расколдовать, — сокрушенно вздохнул Чумичка, но пока что никак. Здесь пес Херклафф накрутил, пожалуй, еще потемнее, чем даже с Марфой… A кстати, чего там слышно от Ивана-царевича — не расколдовал он еще княжну-лягушку?
— Он вернулся поздно вечером вместе с боярином Василием и с Гренделем, но все трое такие усталые и промокшие, что я не стал даже расспрашивать, ответил Беовульф. — Однако никакой княжны с ними не было, это точно.
— Ну ладно, подождем до утра, — проворчал Чумичка. — Можно пока Горыныч у тебя на крыше побудет? Умаялся, бедняга, покамест сюда летели.
— Да на здоровье, — радушно махнул рукой Беовульф. — Ты не гляди, что все обветшало, строилось-то на века!
A Змей Горыныч уже вовсю храпел, свернувшись калачиком, будто кот, возле теплой трубы.
* * *
Грозный Атаман со своей шайкой сидел в засаде в придорожных кустах и поджидал очередную жертву. Один из разбойничков, отличающийся отменным слухом, лежал на дороге, приложив ухо к земле.
— Ну, что там? — то и дело нетерпеливо спрашивал Соловей. — Уж три дни никого не грабили, куды ж это годится?!
— Тише! — крикнул слухач. — Кажись, едет.
— Всем приготовиться! — взвизгнул Петрович. — Сейчас будем грабить и убивать. — И, спохватившись, добавил: — Токмо справедливости ради.
— A насиловать будем? — сладострастно спросил долговязый разбойник в дырявом кафтане с чужого плеча.
— Цыть! — прикрикнул Петрович. — Мы не насильники какие, а того-этого. Ради всеобщего счастья и все такое, чтобы, понимаете, все равны.
— За стирание граней между сословиями, — поддержала атамана девица в мужских сапогах и цигаркой в зубах.
— Ну все, хватит пустых разговоров, — Петрович извлек из-за пазухи пару ржавых кухонных ножей. — Всем приготовиться, а то получится опять как в прошлый раз!
— Так ведь и в прошлый раз никого не насиловали, — безнадежно махнул рукой длинный разбойник, но тут из-за поворота выскочила позолоченная карета, запряженная тройкой белых коней. Слухач едва успел соскочить с дороги.
Петрович со всей ватагой выскочили из кустов и окружили карету.
— Сейчас, сейчас будем грабить и убивать, — сладострастно бормотал Петрович, пробираясь к двери кареты, пока его подчиненные держали за уздцы коней.
— A насиловать опять не будем, — горестно вздохнул длинный, обыскивая карманы кучера.
Дверь приоткрылась, и из кареты выглянул некий господин в богатом кафтане, кожаных перчатках и в широкополой шляпе с пером, надвинутой на самые глаза, так что виднелись лишь концы длинных усов.
— Видать, богатенький, — радостно осклабился Грозный Атаман. — Ну, наконец-то будет нам славная пожива… A насиловать не будем, — на всякий случай прикрикнул он на длинного разбойника.
— Что вам угодно, господин? — учтиво осведомился обитатель кареты негромким, чуть мурлыкающим голосом.
— Господа все в Царь-Городе, — грубо ответил Петрович. — Грабить буду, понятно?
— A, понятно, понятно, — радостно закивал богатый господин. — К вашим услугам. — C этими словами он элегантно скинул перчатки, а затем вежливо приподнял шляпу. На Петровича глядела огромная морда белого кота.
Cоловей завопил благим матом и кинулся было наутек, но когтистая лапа кота намертво вцепилась ему прямо в нос.
— Спасите! На помощь! Убивают! — пуще прежнего заголосил Петрович, но верных разбойничков, конечно же, рядом не оказалось — все они предусмотрительно рассыпались по кустам.
От собственного вопля Петрович проснулся. Рядом с постелью стоял князь Длиннорукий со свечкой в руке, а другой рукой он тряс Петровича за плечо. Меж тем комната Петровича наполнялась королевскими слугами.
— Ничего страшного, это просто бесы довязались до хорошего человека, терпеливо объяснял им Длиннорукий. — Можете идти спать.
Но тут дверь отворилась шире, и в горницу вошел собственной персоной Виктор. Он был в халате и ночном колпаке.
— Ну, что тут опять происходит? — грозно вопросил он и, не удержавшись, сладко зевнул. — Я ночую в другом конце замка, и то проснулся.
— Да котяра проклятый, — заныл Петрович, — как выскочил из кареты, так мне прямо в морду вцепился. A его только малость пограбить хотел. Что у меня, казенная морда, что ли…
— Все ясно, опять ваши нездоровые выдумки, — ледяным голосом произнес Виктор. — Еще одна такая выходка, и отправлю вас на конюшню!
— Да хоть сейчас! — обрадовался Петрович.
Длиннорукий между тем поднес свечку к лицу Соловья и увидел на носу и щеках свежие следы когтей с сочащейся кровью.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Собрав наемников у себя в комнате, их командир Мстислав Мыльник толкал речь:
— Эти козлы опять нас подставили. Послали в прорыв, а тылов, блин, не обеспечили. Еще день-два, и нас будут бить по-настоящему. — Мстислав потер задницу, все еще ноющую после вчерашнего налета на корчму. — Значит так, братва, рвем когти, пока не поздно. Я свое слово сказал, решайте.
— Да куда рвать! — безнадежно махнул рукой один из наемников. — Ты же помнишь, как мы сюда попали: еще в Кислоярске завязали всем нам глаза, да и повезли. Развязали — а кругом эта чертовщина. Ясно, что домой нам отсюда ходу нет.
— Да и что нас дома ждет, — зло пробурчал другой наемник. — Тюряга, а то и чего похуже!
— Будем пробираться в Белую Пущу! — решительно заявил Мстислав. — А дальше увидим. Ясно одно: здесь оставаться — верная хана. Значится, так. Отправляйтесь на болота, я вас прикрою. Если что, валите на меня — мол, послал на поиски сбежавших. Вопросы есть? Тогда шагом марш.
Оставшись один, Мстислав достал из-под кровати заначенную чекушку, налил в грязный стакан, неспеша выпил, а затем, надев «форменный» плащ с капюшоном, пошел в комнату, где обитал князь Длиннорукий.
Князь как раз «поправлялся после вчерашнего», но делал это крайне осторожно — так, чтобы «вчерашнее» ненароком не перешло в «сегодняшнее». Встретил он Мстислава не очень-то любезно:
— Ну, с чем пожаловал?
Мыльник озабоченно почесал в затылке:
— Да вот, князь, ребята мои забузили. Вчера один сбежал и поэтов увел, а нынче и все остальные.
— Ну что все остальные? — бестолково глянул Длиннорукий на Мстислава.
— Что-что? Сбежали, вот что!
Остатки «вчерашнего» вмиг слетели с князя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30