К женам любовь —лживы, коварны —что скачка по льду,а конь не подкован,двухлетка игривый,объезженный плохо,или что в бурюкорабль без кормила… Это заставило меня спросить:— А сам ты был когда-нибудь женат?Транд покачал головой.— Нет. Мысль о женитьбе никогда не привлекала меня, а в том возрасте, когда я мог бы жениться, это не позволялось.— Что ты хочешь сказать — «не позволялось»?— Фьюлаг , братство, запрещало это, а я серьезно относился к своим клятвам.— А что это было за братство? — спросил я, надеясь узнать что-то о загадочном его прошлом, о котором этот старый воин никогда не рассказывал.Но Транд сказал только:— То было величайшее из всех фьюлаг , по крайней мере, в то время. Оно было на вершине своей славы. Но теперь оно сильно ослабело. Мало кто поверит, как велико оно было, когда им восхищались по всем северным землям.В подобных случаях у меня появлялось ощущение, что Тренд понимает — вера, которой он придерживается, и которой он научил меня, находится на излете, что время ее подходит к концу.— Значит, ты думаешь, что Рагнарек — великий день расплаты, близок? — спросил я.— Вроде мы еще не слышали, чтобы Хеймдалль, дозорный богов, протрубил в Гьяллахорн, объявляя о приближении несметных сил пагубы, — ответил он. — Боюсь, однако, что даже Хеймдалль при всей его настороженности может проглядеть опасность. Слух у него так остер, что он может слышать, как растет трава, и он столь зорок, что видит на сотни лиг в любую сторону и днем и ночью, но он не понимает, что настоящая пагуба нередко подкрадывается, изменив облик. Приспешники Белого Христа могут оказаться вестниками пагубы столь же сокрушительной, как все великаны, тролли и прочие, пришествие которых предсказано издревле.— И с этим ничего нельзя сделать? — спросил я.— Судьбу невозможно подчинить, и против натуры нельзя устоять, — ответил он. — Сначала я думал, что у христиан и приверженцев исконной веры достаточно общего, что они могут сосуществовать. И мы, и они верим, что человечество произошло от одного мужчины и одной женщины. Для христиан это Адам и Ева, для нас это Аск и Эмбла, которых оживил Один. Получается, насчет происхождения людей у нас нет разногласий, зато, когда дело доходит до жизни после смерти, тут мы расходимся. Христиане называют нас неверующими и грязными язычниками, потому что мы едим конину и приносим в жертву животных. По мне гораздо хуже вырыть яму и бросить в землю на съедение червям тело воина, чтобы оно превратился в слизь. Как могут они так поступать? Воин заслуживает погребального костра, который пошлет его дух в Валгаллу — пировать, пока он не присоединится к защитникам в день Рагнарек. Все больше и больше воинов принимает веру в Белого Христа, и, боюсь, грустный вид будет иметь обедненное войско, которое последует за Одином, Фрейром и Тором в той великой битве.
Все это лето и осень до меня доходили вести о моем названом брате Греттире. Его деяния были главной темой разговоров среди хуторян в округе. Когда бы я ни пришел к моему тестю Аудуну с отчетом о моих успехах по хозяйству, всякий раз меня угощали свежими рассказами о деяниях Греттира. Эти сплетни делали мои посещения Аудуна выносимыми, ибо я скучал по своему названому брату, хотя и всячески старался не обнаружить, что знаю этого «проклятого изгоя»; как называл его Аудун. Я узнал, что Греттир смог навестить свою мать, не встревожив никого из домочадцев. Он пришел к ней, когда стемнело, подкравшись по узкой лощине к боковой двери дома, откуда по темному проходу добрался до комнаты, где спала его мать. Материнское сердце ей подсказало, кто это вторгся к ней в темноте, и она поздоровалась с ним и рассказала печальные подробности о том, как его старшего брата, Атли, убил Торбьерн Бычья Сила со своими дружками. Греттир прятался в доме матери до тех пор, пока не убедился, что Торбьерн остался на своем хуторе один, только с работниками.— И знаешь, что сделал этот негодяй Греттир? — сказал Аудун, фыркая от возмущения. — Среди бела дня он подъехал прямо к дому, со шлемом на голове, с длинным копьем в руке и с этим своим необыкновенным мечом на поясе. Бычья Сила со своим сыном работали на покосе, сгребали сено в копны, а тут он подходит. Они сразу же узнали его и поняли, зачем он приехал. К счастью, они прихватили с собой на луг оружие, и вот Торбьерн и его малый придумали, как, по их мнению, следует защищаться. Бычья Сила встретит Греттира лицом к лицу, чтобы отвлечь его, а сын, вооруженный секирой, зайдет сзади и ударит изгоя в спину.— И у них получилось?Тесть удовлетворенно хрюкнул как рассказчик, который знает, что держит слушателей в напряжении.— Почти, — сказал он. — Какая-то служанка все это видела. Она видела, как Греттир остановился, сел на землю и стал делать что-то с рожном копья. Видно, он снимал чеку, которая удерживает рожон на древке. Чтобы, если он промахнется, Бычья Сила, вытащив копье из земли, не воспользовался им против него. И вот Греттир бросает копье в Торбьерна, а рожон-то возьми да слети раньше времени, и копье пролетает мимо, не причинив вреда. Тут Греттир остается с одним только мечом да маленьким щитом против взрослого мужчины и малого. А Торбьерна не зря прозвали Бычьей Силой, так что по всему выходит, что теперь преимущество не на стороне Греттира.— Я слыхал, что Греттир не из тех, кто отступает перед дракой, — сказал я.— Он и не отступил. Греттир подходит к Бычьей Силе, и начинают они кружить друг против друга с мечами в руках. Тут парень торнбьернов видит, что есть у него возможность зайти за спину Греттиру и ударить его секирой. Он уже изготовился, когда Греттир замахнулся, чтобы рубануть Бычью Силу и краем глаза заметил паренька. И вот вместо того, чтобы ударить вперед, он продлил замах и ударил обухом меча пареньку в голову. Тут голова малого раскололась, как репа. Тем временем его отец увидел, что Греттир открылся, и ринулся вперед, но Греттир отбил удар меча щитом и ответил ударом. Этот Греттир такой силач, что меч, пробив щит, словно тот из соломы, опустился на шею Торбьерна. Тот и умер на месте. А Греттир вернулся в дом своей матери и сообщил, что отомстил за смерть ее старшего сына. Та очень обрадовалась и сказала Греттиру, что он достойный член ее семьи, но что лучше ему поостеречься, потому что люди Бычьей Силы попытаются отомстить.— А где теперь Греттир? — спросил я, стараясь не выказывать чрезмерного интереса.— Не знаю в точности, — ответил Аудун. — Он пошел к Снорри Годи повидаться и спросить, можно ли ему остаться там, но Снорри выставил его вон. Ходят слухи, что Греттир прячется где-то у Вестфьорда у какого-то хуторянина.Спустя некоторое время мой гадкий тесть сообщил, что Греттир появился на пустоши, живет дико и кормится набегами на местные усадьбы или воруя овец. Он переходит с одного места на другое, обычно в одиночку, но порою вместе с одним или двумя изгоями.Снова я встретился с Греттиром еще до прихода весны и при том совершенно неожиданно. Я шел к Транду, как вдруг повстречал многочисленную ватагу хуторян, человек, наверное, двадцать. Сразу было видно, что они чем-то очень взволнованы, и к моему удивлению, среди них я увидел Греттира. Его, окружив со всех сторон, вели на веревке, и руки у него были связаны за спиной.— Скажи, что здесь происходит? — обратился я к хуторянину, шедшему впереди.— Это Греттир Силач. Наконец-то мы его поймали, — ответил другой, крупный краснолицый мужчина, одетый в домотканую одежду. Вид у него был весьма самодовольный. — Один из наших пастухов сообщил, что видел его на торфянике, вот мы и собрались и выследили его. Мы немало потерпели от его набегов, а он стал слишком самоуверен. Когда мы отыскали его, он спал, и нам удалось подкрасться так близко, что мы его одолели, хотя двоим в этой драке сильно досталось.— И куда вы его ведете? — спросил я.— Да вот никак не можем решить, — отвечал хуторянин. — Ни у кого нет охоты держать его у себя до поры, пока не отправим его к нашему годи на суд. Слишком уж он сильный и бешеный, даже взаперти держать его опасно.Я посмотрел на Греттира. Он стоял с каменным лицом, руки связаны за спиной. Он и виду не подал, что знает меня. Остальные хуторяне остановились и продолжили давно, видимо, начавшийся спор, отдать ли Греттира Ториру из Гарда и получить вознаграждение или предоставить местному годи для суда.— Давайте-ка повесим его прямо тут, — предложил один из поимщиков. Судя по кровоподтеку на лице, это был один из тех, кому досталось от Греттира в драке. — А тело отнесем Ториру из Гарда и потребуем награды.Кое-кто из его товарищей поддержал его согласным бормотанием, остальные же выказывали сомнение. Еще немного — и они решатся, и тогда повлиять на них не будет уже никакой возможности.— Я хочу поговорить с Греттиром! — крикнул я. — В прошлом году я плыл с ним на одном корабле, и не будь его на борту, мы пошли бы ко дну. Он спас жизнь мне и всей корабельной дружине. Он же не обычный преступник, на Альтинге его осудили, не дав возможности защищаться. А коли кто-то из вас пострадал от его набегов, обещаю возместить утраченное. — И тут меня посетило вдохновение. — Для вас будет честью, коль выкажете вы такую щедрость и подарите ему жизнь. Слава о вашем великодушии разойдется повсюду и останется в памяти. А Греттир пусть поклянется уйти из ваших мест и больше вас не грабить. Он человек чести и сдержит слово.Их подкупили мои слова о чести и славе. В каждом хуторянине, как бы ни был он скромен, есть частица того же чувства чести и жажда славы, о которых говорил мне Греттир. Теперь уже все забормотали, обсуждая мое предложение. Стало ясно, они рады избавиться от грязной работы — отъятия жизни у изгоя. Наконец — после долгого и неловкого молчания — их представитель принял мое предложение.— Ну, тогда ладно, — сказал он. — Коли Греттир уберется и больше не будет нас беспокоить, мы его отпустим. — Взглянув на Греттира, он спросил: — Ты даешь слово?Греттир кивнул.Кто-то развязал ему руки, осторожно ослабил узлы и отпрыгнул подальше.Греттир потер запястья, а потом подошел и обнял меня.— Спасибо тебе, названый брат, — сказал он.Потом сошел с дороги и направился через пустошь.Греттир сдержал данное хуторянам слово. Он никогда больше не возвращался в эти края, ушел подальше и поселился в пещере на дальней границе пустоши. Что же касается меня, то новость о том, что я названый брат Греттира, положила конец моей спокойной жизни. Иные из моих соседей теперь смотрели на меня с любопытством, иные избегали меня, а Гуннхильд пришла в ярость. Услышав о том, что произошло, она набросилась на меня. Ты, мол, не просто неверующий, вопила она, ты путаешься с преступниками наихудшего разбора. Греттир — отродье дьявола, создание сатаны. Он порочен и злобен. Ей известно, что он колдун, якшается с демонами и вурдалаками.Привыкнув к тому, что жена моя всегда и всем недовольна, я ничего не ответил и почувствовал некое облегчение, когда она заявила, что впредь станет жить со своими родителями и, если я не порву своей связи с Греттиром, всерьез подумает о разводе.Мое обещание выплатить возмещение хуторянам, которых ограбил Греттир, еще более возмутило Гуннхильд. Ясное дело, мне эти выплаты не по средствам. У меня нет ни гроша, я ведь не более чем арендатор у своего собственного тестя. Гуннхильд во многом была дочерью своего отца, так что добыть у нее денег, чтобы заплатить хуторянам, было бы невозможно. И бесполезно было спрашивать, не позволит ли она мне поступиться чем-то из нашей совместной собственности, чтобы удовлетворить притязания хуторян, а единственная ценная вещь, которой я когда-либо владел — огненный рубин — стала выкупом за Гуннхильд и мне не принадлежала, даже занять под нее я ничего не мог. Прошло уже несколько дней после встречи с Греттиром, и у меня появилась надежда, что жертвы его не потребуют у меня обещанного, и что я больше их никогда не увижу. Однако, хотя эти хуторяне были не прочь вкусить от чести и славы, все же в глубине души они оставались крестьянами и знали цену золоту и серебру. Эти люди чередой представали перед моими дверьми, заявляя, что их ограбил мой названый брат, и требуя возмещения. Один сказал, что его остановили на дороге и отняли лошадь; другой — что с него, угрожая кинжалом, сняли дорогую одежду; некоторые заявляли, что Греттир украл у них овец и коров. Разумеется, выяснить, насколько правдивы их требования, не представлялось возможным. Овцы и коровы могли заблудиться сами по себе, и я ничуть не сомневался, что владельцы порою сильно преувеличивали цену утраченного. Однако я воззвал к их чувству чести, чтобы освободить Греттира, а встав в столь возвышенную позу, вряд ли имел право придраться к точности их требований. И набралась внушительная сумма, каковую выплатить я и не надеялся.Транд, разумеется, уже был наслышан о случившемся, и когда я снова к нему явился, он, заметив, что я что-то печален, спросил о причине. Я же ответил, что меня тревожат мои долги. И тогда он спросил:— Сколько ты должен?— Немногим меньше семи марок на круг, — сказал я.Я стоял у стены возле кровати, а он подошел к кровати, сунул руку под низ и вытащил маленький ящик с запором. Поставив его на стол между нами, он достал ключ, откинул крышку, мне открылось зрелище, в последний раз виденное мною, когда я работал у Бритмаэра-монетчика. Сейф был на две трети полон серебра. Все больше не в монетах. Там были обломки и части украшений, обрубки серебряных обручий, осколки серебряного блюда, половина серебряной фибулы, несколько сплющенных перстней. Как Транд побросал все накопленное добро в свой сундучок, так оно кучей и лежало. Я все-таки успел побывать послушником в монастыре, а потому признал часть серебряного алтарного креста, а еще — тут сердце вдруг сжалось — обрывок ожерелья из серебряных монет с теми же извилистыми письменами, как на любимом ожерелье Эльфгифу.— Полагаю, ты знаешь, как этим пользоваться, — спросил Транд, вынимая что-то из груды.Поначалу я решил, что это металлическое стило, каким я пользовался, записывая уроки в монастыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48