Свиньи слону дорогу уступили неохотно. Сойдя с тропы, они еще долго хрюкали вслед, оскорбляя серого гиганта, служившего людям. Они перехрюкивались так мерзко, что разозлился даже внезапно проснувшийся Задов. «Вернуться бы и начистить им рыла!» – злобно подумал Лева, вновь погружаясь в дремоту.
Был момент, когда отважные путешественники были на поросячий хвостик от смерти, но узнать об этом им так и не довелось.
Когда они проходили особо узкий участок тропы в маленькой ложбинке, то не заметили, что, замерев на месте, за ними настороженно наблюдает стая волков во главе с мальчиком, на груди которого висел кинжал, украшенный крупным рубином. На пришлых мальчик смотрел исподлобья. Он не любил белых людей и еженедельно обновлял экспозицию их черепов в белых пробковых шлемах.
Однако на этот раз у него было по меньшей мере три причины, чтобы оставить колонизаторов в покое.
Во-первых, с Хатхи он был одной крови – слон и он.
Во-вторых, ему позарез нужно было по-скорому смотаться в соседнюю деревню за огненной водой и огненным цветком, чтобы показать оборзевшему вконец Шер-Хану, кто в джунглях настоящий хозяин.
В-третьих, хотя мальчик себе в этом никогда бы не признался, его смутил запах дешевой армейской ваксы на сапогах высокого блондина и его черный головной убор с козырьком. Сладкий, дурманящий аромат, забивающий благоухание цветов, вызвал ранние младенческие воспоминания – высокого сильного мужчину, который вырвал малыша из лап стаи шакалов, неделю лечил водичкой, обжигающей нутро и раны, и все приговаривал: «Заберу тебя, бедолага, к ядреной матери, и усыновлю. Будешь мне под старость груши да каштаны в саду обрывать». Через неделю, впрочем, малыш от мужика сбежал, но вкус странной воды, запах сапог и вид головного убор – правда, зеленого, а не черного – бережно хранил в своем сердце как единственное в жизни светлое воспоминание.
Так что волчью засаду слон и путешественники миновали беспрепятственно и спустя еще пару часов заметили среди деревьев слабо мерцающий огонек. Слон, помахивая хоботом, зашагал бодрее. Где огонь, там всегда пища, ночлег и отдых, если это, конечно, не лесной пожар. Хотя и там некоторые отогреваются душой.
Тропа, по которой они ехали, медленно забиралась в горы. За очередным поворотом между деревьями показалась поляна, на которой стояла убогая хижина, крытая пальмовыми листьями и листами влажного от сезонных дождей картона. Сквозь открытую дверь виднелся очаг, в котором ласково плескался замеченный ими огонь. А рядом с лачугой в набедренной повязке и в тюрбане на голове стоял человек, который кормил обезьяну и что-то ей настойчиво втолковывал. Он был худ до такой степени, что кости его, казалось, вот-вот прорвут черную кожу. Обезьяна между тем с важным видом набивала свои защечные мешки орехами и степенно кивала, как будто соглашаясь. Она заметила гостей первой, схватила хозяина одной лапой за повязку, другой указала на появившегося слона и опрометью скрылась в лесу.
Незнакомец, близоруко щурясь, рассматривал сползающих со слона людей и настороженно прислушивался к стонам бека, руки и ноги которого изрядно затекли.
– Мир вам! – гостеприимно приветствовал он небольшой отряд, вежливо дождавшись, когда бек, последний из покинувших корзину, сочно шмякнулся на землю.
Проводник Хирли часто и суетливо кланялся, сложив перед грудью ладони рук в индусском приветствии.
– Слышь, доходяга! Ты, случаем, не отшельник? – спросил старика в лоб Задов, почти не сомневаясь в ответе.
– Некоторые и так меня называют, – задумчиво согласился незнакомец и прихлопнул пяткой комара на шее. – А родители нарекли Радживом.
– Значит, мы к вам, просвещенный, – вежливо улыбнулся Радживу Кузнецов и, склонив голову в приветствии, протянул ему глиняную табличку. – Это нас просили передать именно вам.
– Заждался я вас, – с недоумением разглядывая черепок, отозвался отшельник. – Хотя, сами понимаете, понятие времени относительно, и тут, в горах, почти ничего не значит. Зайдите в дом, дорогие гости.
Вслед за хозяином они вошли в хижину, которую он гордо именовал домом. Только Хирли, заметно робевшии перед отшельником, предпочел разделить ночлег и вечернюю трапезу со слоном.
В центре земляного пола лачуги находился простой очаг, сложенный из крупных камней. Над ним висел закопченный снизу котелок, в никелированных боках которого отражался красный огонь. Рядом лежала циновка, еще с десяток подстилок были свалены кучей в углу. Там же стояла пара кувшинов свежей дождевой воды.
Старый отшельник с благородными чертами лица склонился над котлом, что-то там, зажимая нос, помешал, а потом выложил на чистый банановый лист перед каждым гостем небольшую горку вонючего риса и по три банана.
Сам есть не стал, объяснив, что от риса его тошнит, на бананы ему смотреть уже просто невмоготу и что вообще у него в принципе внеочередной пост.
Запасливый бек молча достал из кармана своего длинного халата банку армейской тушенки и под завистливым взглядом Задова со вздохом протянул ее хозяину.
– Говядина? – как от чумного, отстранился от батыра отшельник.
– Свинина! – грустно вздохнул бек, стараясь не глядеть на Задова.
Гости еще не приступили и к первому банану, а отшельник, припрятав вылизанную до блеска пустую банку в угол лачуги, уже молча сидел, прикрыв глаза и перебирая четки, которые вытащил из складок набедренной повязки.
Управившись с бананами и украдкой выкинув рис за дверь, путешественники полчаса вежливо и терпеливо ждали, когда старец откроет глаза. Кузнецов играл сам с собой в крестики-нолики, а Батыр, чтобы скоротать время, плевал в огонь. Слюна весело шипела на камнях.
– Доплюешься ведь когда-нибудь, сволочь! – с тоской произнес Лева. – Мало тебе змеюки, ирод.
– Кто плюет в огонь, может попасть в лапы к демону Чучхе – повелителю раскаленных углей. Тоскливо будет его карме, – тихо произнес отшельник, не открывая глаз.
– А я что ему, гаду, толкую, – взвился Лева, обрадованный, что отшельник прервал свою медитацию.
Батыр испуганно прикрыл рукой рот и сквозь пальцы прогнусавил:
– Это все из-за жвачки. Никак не остановиться.
– С бетелем, как с кредитами, завязывать надо. Втянуться легко, – остановиться трудно. Вход – пенни, выход – фунт. Себе вред, другим искушение, – нравоучительно произнес отшельник.
– Вы не введете нас в курс дела, товарищ, зачем нас к вам прислали, – нетерпеливо оборвал его Кузнецов. Поучительные беседы его быстро утомляли еще с детского сада.
– Введу, – охотно кивнул отшельник. – С благоговейным трепетом начну. Давным-давно, когда боги были, как и люди, смертными, эликсир бессмертия – амрита – лежал под гигантской горой на дне молочного океана. Боги и демоны, подобно тому как в ваших деревнях взбивают сливки, взбивали горой океан. Наконец гора опрокинулась, океан забурлил, и на поверхность всплыл эликсир. Но боги оказались вероломнее демонов. Забыв о своих обещаниях, они присвоили всю амриту себе. И началась война. Чаша с эликсиром бессмертия переходила из рук в руки. Чем такие междусобойчики заканчиваются, известно: в суматохе чашу разлили. Там, где вылился эликсир, забил источник. Боги и духи искупались в нем и обрели бессмертие. Омыли тела погибших и оживили их. Быль то или небыль, судите сами, но сразу за Вонючим болотом в диком ущелье якобы действительно бил когда-то целебный родничок.
– А почему болото называется Вонючим? – спросил Батыр, умевший с ходу ухватить самое важное.
– Потому что пахнет плохо, – поморщился отшельник и бесстрастно продолжил: – Это было очень давно. Владыка местных земель магараджа Шиваджи очень любил охоту. Он и нашел этот чудесный родник. Одни говорят, что раненный им на охоте олень, окунувшись в воду, восстановил силы и умчался в горы. Другие же сказывали, что сам магараджа, смертельно пропоротый рогом носорога, заполз в непролазную чащу и там увидел тоненький ручеек, который исчезал в расщелине. Раджа испил и исцелился. Раны затянулись, шрамы сошли, даже зубы стали молочными. Как бы там ни было, но за ущельем Шиваджи построил дворец-крепость и долго жил в нем со своей семьей, доверенными слугами и личной гвардией из родственников. Всем остальным вход в ущелье был запрещен под страхом смерти. А высушенные трупы тех, кто смел ослушаться магараджу, можно было увидеть в клетках, развешанных вдоль дороги, ведущей в горное ущелье. Красивые были клетки! Двух одинаковых не найти, все с завитушками, дно шипами утыкано. Умели раньше делать. Не то что нынешний ширпотреб.
– Продолжайте, почтенный, – подбодрил Раджива Кузнецов, заметив, что старик готов удариться в сравнительный анализ местного кустарного промысла двух эпох.
– Да-да, – очнулся отшельник. – Так вот, люди в долине рождались и умирали, а магараджа все не старел. Раз в год, во время праздника Мухаррама, все трепещущие подданные могли видеть его на белом слоне, украшенном лентами, которые были отделаны жемчугом, золотом и драгоценными камнями. Бивни украшали золотые наконечники. Он ехал впереди праздничной процессии в золоченом паланкине, а за ним скакали всадники. Один всадник, два всадника, четыре всадника, восемь всадников, шестнадцать всадников, тридцать два всадника, шестьдесят четыре всадника… Кстати, друзья мои, готов побиться о заклад, что вы не знаете, сколько потребуется банок тушенки, если на первую клетку шахматной доски положить одну банку, на вторую – две, на третью – четыре, на четвертую – восемь банок, на пятую…
– У нас только говяжья, – грубо оборвал Раджива Задов. – А коров вы не едите.
– Жаль, – пожевал губами отшельник и тяжело вздохнул. – В смысле, что говяжья… Короче, магараджа был той еще чванливой свиньей.
– У нас тоже полно всяких сказок о живой воде! – встрял Задов. Он был человек дела, и народный эпос мог вдохновить Леву лишь на сон. Исключение он делал только для былин о любовных подвигах Алеши Поповича, пикантные подробности которых в изложении богатыря доставляли Леве немало приятных минут.
– Ваши сказки – наша реальность, – осадил Задова Раджив. – Так вот, прослышав о неприличном долголетии магараджи, на его княжество напали с юга его соседи маратхи. Царь маратхов, после того как его послов развесили вдоль дороги в приличествующих их высокому рангу золотых клетках, ночью перешел границу у реки, посадил легкую пехоту на колесницы и мощными слоновьими клиньями прорвал оборону магараджи и осадил дворец Шиваджи.
– Блицкриг, – понимающе кивнул Кузнецов.
– Не знаю, что такое блиц, но крику было много, – согласился отшельник. – Царь маратхов отправил парламентера с просьбой о махоньком таком кувшинчике эликсира. В обмен он обещал снять осаду и подарить трех слонов, груженных золотом. Ответ отправили из-за крепостной стены катапультой. Под ноги царя упала голова парламентера, а на окровавленной чалме его было написано: «Подожгу землю под копытами твоих лошадей, но не дам испить воды моей, старый козел».
– Логично, – одобрил Задов, тут же делая отшельнику извиняющий знак, чтобы тот продолжал.
– И тогда войска царя пошли на приступ. Тучи стрел затмили солнце. Ряды защитников таяли. Слоны в доспехах высадили кованые ворота. Охрана повисла на копьях врагов. Магараджа поджег замок и в последнюю атаку остатки своей гвардии повел лично. Отбросив врага от ворот, они вырвались навстречу гибели, а впереди шел Шиваджи с мечом в левой руке и головой в правой.
– Левша, значит, – в походном блокноте что-то пометил Задов.
– Он шел и сражался, пока его не растоптали в кровавую кашу боевые слоны.
– Чушь все это! – меланхолично заметил Батыр, засовывая в рот очередную порцию бетеля. – Если есть такой источник, то мы бы о нем знали. По сводкам.
Отшельник начал заметно раздражаться, но медитировать было некогда:
– Слушайте дальше. Когда враги вошли во дворец, началось землетрясение. При таком раскладе все рухнуло. Кто погиб, кого покалечило. Источника не нашли. Царь маратхов ушел несолоно хлебавши. По пути домой в честь своей сомнительной победы он развешивал немногочисленных пленных и подданных магараджи вдоль дороги вместо флагов. За шею. А развалины заросли джунглями, и живут там теперь только змеи, обезьяны и хранитель.
– Так ведь источник завалило при землетрясении, – вкрадчиво уточнил Задов, облизнув враз пересохшие губы. – И что же тогда он там хранит, хранитель ваш? Золото?
– Незадолго до штурма магараджа отправил однорукого сотника своей гвардии с поручением. Когда тот вернулся, развалины уже не дымились. Сотник искал в подземельях дворца спасшихся, но отыскал лишь трещину, из которой капала вода. Сотник изнывал от жажды и, подставив первый попавшийся сосуд, наполнил его и испил. Усталость прошла, рука отросла, а он помолодел. Так сотник стал хранителем. Теперь он собирает воду по капельке и хранит в тайных закоулках подземелья. А капли падают в золотую чашу все реже и реже.
– А кому он собирает живую воду? – спросил Батыр.
– Кому, кому… – сварливо проворчал отшельник. – Кому надо, тому и собирает!
– Мы-то вам на кой ляд сдались? – не выдержал наконец всегда вежливый Кузнецов.
– Каждое полнолуние хранитель присылал ко мне одноногого попугая, единственного своего друга, которого воспитал еще птенцом. Это условный знак, что все в порядке. Иногда мы обменивались через пернатого небольшими весточками. Так вот, уже несколько лун птичка не прилетала.
– Может быть, погода нелетная, – небрежно заметил Задов. – И, кстати, чаша, в которую собирают эликсир, она действительно золотая или вы это образно?
– Это ноги у попугая нет, а крылья все на месте. Он всепогодный. Летает, как стрела Кришны, и днем и ночью. И нужны вы мне, потому как уж очень странные вещи вокруг происходят. Хранитель на связь не выходит, это раз. Мертвые среди живых появились, это два. Бананы мне надоели, это три. Какой вывод?
– Перебить, и всех делов, – безапелляционно предложил воинственный после последнего падения со слона Батыр.
– Кого перебить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38