«А может, выпьешь?», импульсивно выплеснул.
Честно говоря, мытье ног мне пришлось по вкусу. Нет, не подумайте, плебейством это не пахло. Я просто понял, что полное уничижение своего "я" ради того, чтобы на свете воцарилась доброта и смирение – это и есть прямая дорожка к святости. А святым, не канонизированным, а по совести, мне в глубине души хотелось быть всегда... Я бы, наверное, им стал – морально и идеологически был готов давно. Останавливал лишь холодный российский климат. Без последних рубашки и портков, которые со святого либо снимают, либо он сам отдает, пропагандировать доброту и смирение в наших умеренных широтах невозможно. И поэтому российские святые либо эмигрируют в теплую Индию, либо получают зелень на пропитание и теплые вещи из-за рубежа.
В Индию мне не хотелось – народу много, девушки смуглые до черноты в глазах и покойников в речки бросают, а на вспомоществование из-за рубежа рассчитывать не приходилось (я ведь не пламенный правозащитник дальнего зарубежья и Чечни и даже не морской офицер с экологическими наклонностями). И я смиренно дожидался времени, когда придут ко мне душевные силы, и я смогу подобно святому графу Толстому уйти прочь от грешной земной жизни...
8. Баламут. – Трахтенн превратился. – Убивают по-мариински. – Он догадался сразу.
Да, Николай Баламутов, нырнув в 1346-ой раз, попал в отсек космического корабля и не просто в отсек космического корабля, а отсек корабля Трахтенна. Он это понял тотчас, потому что практически весь отсек (площадь его была не меньше двухсот квадратных метров) был заставлен пластиковыми ящиками, на боках которых желтели наклейки, изображавшие взрыв.
Дверь, ведущая из отсека, была задраена. Баламут попытался ее открыть, нажимая на кнопки и поворачивая разноцветные рукоятки, но, как ни старался, не преуспел в этом. Выругавшись, устроился под дверью и принялся рассматривать отсек. В верхней части противоположной переборки его внимание привлекло нечто, напоминавшее миниатюрную телекамеру. Баламут нервничал и ему неудержимо захотелось привести ее в негодность. Однако, здраво решив, что это действие может быть воспринято обитателями корабля как акт вандализма, отказался от своего намерения. Решив опять заняться дверью, повернулся к ней и увидел бетономешалку.
"Тебя тут только не хватало! – выпустил он пар, пнув ее в бок по пути к двери. Запоры опять не поддались, и Коля, усевшись под гостьей, задумался о жизни. И пришел к мысли, что единственное, что он может сделать в создавшейся ситуации – это малодушно ретироваться в колодец или попытаться взорвать корабль. Ретироваться не позволяла совесть, а смертельного подвига утомленному организму не хотелось.
Однако делать было нечего, и Баламут, пересилив усталость, вскрыл один из ящиков. Он был доверху заполнен прозрачными пластиковыми пакетами, в которых пестрели разноцветные гранулы, обсыпанные алмазно-блестящей пудрой. Детонирующую способность гранул Коля решил проверить при помощи строительного агрегата. Надорвав пакет, он высыпал немного гранул на металлический пол и, стараясь не думать, попытался уронить на них бетономешалку. Но испытаниям не суждено было завершиться: задвигались дверные запорные устройства.
Встреча представителей двух цивилизаций была оригинальной. Войдя в отсек, Трахтенн первым делом увидел бетономешалку (Баламут успел спрятаться за ней). Конечно, вон Сер не подумал, что это громоздкое металлическое сооружение представляет человечество как индивид: во-первых, его цивилизация была знакома с так называемыми бытовыми генераторами серии ХЕХХ, во-вторых, он уже знал, как выглядят гуманоиды, которых он, по задумке отцов Марии, должен был уничтожить в их колыбели. А, в-третьих, накручмный компьютер сообщил ему, что в отсеке 32 находится живое биологическое существо, неведомо как проникшее на корабль из космической струны...
Так вот, войдя в отсек, Трахтенн увидел бытовой генератор, а также глаз и ухо, выглядывавшего из-за него Баламута. А Баламут увидел обнаженного черноволосого и голубоглазого... человека и обрадовался, что ему не придется идти на контакт с каким-нибудь коралловым мочеточником sp., кистеперым трахимандритом или голозубо-заднеприкрепленным поперечноперечником (в кого он только не превращался в своих бесчисленных нырках!).
...Да, мариинский гуманоид к этому времени уже превратился в гуманоида Солнечной системы. После того, как Трахтенн вон Сер Вила понял, что Мыслитель его уничтожит, он, запасшись пищей, дезертировал в дальние отсеки космического корабля, дезертировал, хотя хорошо знал, что спрятаться на корабле невозможно. В человека вон Сер Вила начал превращаться, когда до трогательной встречи с Синией оставалось около 10 грегов. Процесс трансформации прошел физически незаметно, если не считать того, что новая ипостась Трахтенна осталась без еды: на Земле мариинские продукты можно было бы использовать разве что ли как малоэффективные органические удобрения под кукурузу. И только проголодавшись, несостоявшийся герой понял, почему Мыслитель, не уничтожил его сразу и почему не преследовал. К чему что-либо предпринимать, если твой презренный противник через два грега издохнет из-за недостатка в организме окиси водорода? К тому же Мыслитель без сомнения знал, что Трахтенн кончит так же, как, превратившись в ксенотов, кончили четвертые хорланы, он знал, что привыкание к новому телу, новой физиологии вряд ли обойдется без сильнейших психических потрясений и, скорее всего, завершится нервным срывом, сумасшествием или даже летальным исходом.
Мыслитель ошибся. Он не учел, что неоценимый и многогранный опыт общения с землянками, полученный Трахтенном в релаксаторе, поможет ему довольно быстро реабилитироваться, то есть в прямом и переносном смысле стать на земные ноги...
Увидев Трахтенна, изможденного жаждой, голодом и безнадегой, Баламут понял, что этот человек никак не может ему угрожать. Он встал в полный рост и спросил строгим голосом:
– Трахтенн?
– Трахтеннтрахтенн! – ответил Трахтенн, выпячивая живот (так ксеноты выражали согласие).
– По-русски, конечно, не бельмеса?
– Порусскиконечнонебельмеса, – ответил Трахтенн.
– Сколько осталось лететь до Земли? – спросил Коля, так на всякий случай.
– Сколькоосталосьлететьдоземли, – ответил Трахтенн и, покачавшись на ватных от слабости ногах, осел на пол.
Осмотрев его, Баламут понял, что Трахтенн жаждет несколько дней. И опечалился, подумав, что некоторое время будет выглядеть таким же изможденным. Но Баламут не был бы Баламутом, если бы раскис только из-за того, что ему грозит гибель. Удобнее уложив Трахтенна на металлический рифленый пол, он пошел осматривать корабль.
Выйдя из отсека, Николай оказался в длинном коридоре с многочисленными ответвлениями, очень похожем на коридоры, в которых сражался Дюк, герой его любимой компьютерной стрелялки. На душе Баламута сделалось неприятно, ему стало казаться, что, вон, из того люка через секунду-другую выскочит отвратительный шестирукий монстр и выпустит в него убийственную очередь из шестидюймового пистолета.
Коля не угадал. Из-за второго или третьего поворота на него вышло отталкивающее на вид существо. Ворсистая густо-коричневая кожа (поверхность?), большие оттопыренные уши делали его похожим на Чебурашку, достигшего половой зрелости. В левой верхней конечности существо держало оружие; из ствола его очередями вылетало нечто клейкое. Через секунду этот инопланетный напалм, сходствующий с густым вишневым киселем, покрывал бегущего прочь Баламута с ног до головы. К счастью, существо его не преследовало – видимо, было убеждено, что после такого огневого поражения выжить невозможно.
Прибежав в свой отсек, Баламут отдышался и начал чиститься от покрывавшей его слизи. Когда он очистил лицо и принялся за грудь, очнулся Трахтенн. Увидев, чем облеплен пришелец, мариянин задрожал от страха и отполз подальше. И Баламут понял, что в Галактике инопланетянина вишневый кисель хуже горчичного газа.
– Да не бойся ты! – сказал он отеческим голосом. – Если очень хочется, то даже вкусно.
И, садистски улыбаясь, облизал пальцы, вымазанные киселем. Трахтенн этого не вынес: тихо застонав, он потерял сознание.
Полностью очистившись (ошметки «киселя» переместились на ящики с взрывчаткой), Баламут, нет-нет отправлявший пальцы в рот, понял, что пищевая ценность мариинского ОВ равна или приближается к нулю, и потому надо всю эту беспросветную жизнь кончать. То есть приниматься за прерванное появлением Трахтенна дело, и определить таки детонирующую способность взрывчатки из ящиков. Подойдя к бетономешалке, он попытался уронить ее на гранулы, ранее высыпанные им на пол. Но, когда он начал ее кантовать, в смесительном барабане агрегата что-то переместилось.
Баламут легко догадался, что переместилось внутри бетоносмесителя. Однако догадка его оказалась верной лишь частично...
9. Бельмондо. – Стефания подводит промежуточные итоги. – Настойчивость, борьба и вера.
Пальмовая роща, между пальмами – дорожки, выстланные плашками полированного амазонита... Они ведут в аккуратный белый домик под оранжевой черепичной крышей и к бассейну с изумрудной водой. Почти вся площадка перед бассейном оберегается от палящего солнца большим зонтом в красно-белую полоску. Под ним стоит пластиковый столик. На столике топчутся высокие стаканы с соломинками и серебряное ведерко со льдом. В ведерке наслаждается прохладой бутылка сухого «Мартини». За столиком на плетеных креслах сидят Бельмондо и Стефания. Бельмондо – мускулистый, загорелый. Он в халате и плавках. Стефания – кровь с молоком. Она в ярком цветастом бикини. Безветренно. Жарко. Но если окунуться в бассейне, то минут на пятнадцать о жаре можно забыть. Только что Бельмондо во второй раз предложил Стефании пройти в дом, в объятия кондиционера, но она отказалась.
– Когда ты, отца спасая, на амбразуру бросился, Хозяин всплакнул... Сам ведь отец, – сказала она, вытирая мизинцем навернувшуюся слезу. – А с Зевсом ты затянул... Надо было сразу выложить ему все про бедную Фетиду. И тогда у нее появился бы шанс спастись от гнева любовника и родить российскому обществу Ахилла. Понимаешь, если человек может помочь человеку, хоть какому, то он должен сразу это делать, а не раздумывать о себе и целесообразности... Другого пути к Богу нет. Теперь тебе придется наверстывать...
– Пойдем в дом?
– Если бы не твой первый подвиг, то второй стал бы последним... Для тебя и твоего мира...
– Там кондиционер...
– Какой ты гадкий! Но мне почему-то приятно твое неравнодушие...
– Спасибо... Кстати как там дела у Баламута и Черного? – спросил Борис, поняв, что ему не удастся взять столько женского суверенитета Стефании, сколько он хочет.
– Пока не важно... И все потому, что вы не понимаете, что вы, трое – это три выпущенные стрелы, которые должны поразить цель одновременно...
– А чем Баламут занимается?
– Помнишь старинную притчу о лягушке, попавшей в кувшин с молоком? Так вот ему отведена роль этой лягушки – он должен барахтаться, пока в «молоке» не образуется ком масла, с которого все вы сможете выпрыгнуть на волю...
– Клево... Баламут – кваква зеленая. А у меня какое амплуа?
– Я же говорила. Бег с препятствиями. Каждый барьер – это подвиг. Ты должен пройти всю дистанцию и в конце ее стать настоящим героем, героем, который жаждет подвигов. Только такой герой сможет внушить Хозяину уважение, и только он сможет спасти Вселенную, спасти подвигом, подвигом не обязательно великим, но совершенным в нужном месте и в нужный час...
– А Черный? Он что должен сделать?
– Он, старый грешник и атеист, должен прожить свою жизнь заново, с учетом всех ошибок и в хозяина, наконец, поверить всем сердцем. Если поверит и сердце его откроется небесам, то небеса вам помогут, и у вас все получится. Но я, честно говоря, сомневаюсь... Черный – болтун, вернее, лепетун и доморощенный философ. Часто к небесам апеллирует, хотя сам ни во что не верит. Он никогда не сможет стать настоящим героем, как ты, потому что даже во сне рефлексирует. Во всем сомневается, противоречия его раздирают. Нет, никогда ему не откроется божья благодать... Если конечно, небеса не упрутся и не покажут все, на что они способны во имя человека.
– Понятна мысль... Три стрелы – Упорство, Борьба и Вера – должны одновременно поразить одну цель... Ох, что-то я тоже в успехе засомневался. Пойдем в дом, а?
– Успеешь, Борис... И вообще, вас, граф, ждут великие дела, – загадочно улыбнулась Стефания. – Сейчас тебе в качестве разминки предстоит совершить самый неопасный, но самый трудный и длительный подвиг. По его милости я сама составила его сценарий. С учетом, так сказать, твоих пожеланий. Так что держись!
И, повысив голос, торжественно объявила:
– Выход третий! Гонг!
И пальмы и бассейн растаяли в горячем воздухе, и Бельмондо увидел себя выходящим из церкви. И рядом с ним шла юная Стефания в... необыкновенно красивом свадебном платье.
– Попался!? – улыбнулась она. – Это со мной тебе предстоит совершить подвиг – прожить всю жизнь с одной только мной! И ты его совершишь, если ты, конечно, герой и настоящий мужчина.
Бельмондо не смог ответить. Он не верил своему счастью, он упивался красотой и непосредственностью своей жены, ему не терпелось начать подвиг как можно скорее.
...Борис влюбился по самые уши. Раньше он и подумать не мог, что будет весь поглощен одной единственной женщиной, да что женщиной! Одной ее улыбкой, одним ее ушком, одним ее пальчиком! Первые два года их жизни были сплошным счастьем. У них родился хорошенький мальчик. Стефания в честь мужа назвала его Борисом.
Став отцом, Бельмондо оказался на вершине блаженства. Иметь ребеночка от своей любимой – это так прекрасно, это двойное, тройное обладание ею!
Однако в последующие годы у Стефании обнаружились некоторые неприятные черты. В частности, она много времени отдавала подругам и, что неприятно, всегда жила исключительно сегодняшним днем и текущим часом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37