— Увы, — покачал головой Хэнк. — Я не читаю бульварные газеты.— Снобизм у государственного служащего?— Вовсе нет. Просто не имею такой привычки.— Наша бульварная газета очень хорошая, — заявил Бартон.— И о чем вы пишете на этой неделе? — сухо поинтересовался Хэнк. — Разоблачаете публичные дома на Парк-авеню? Бартон усмехнулся, однако без тени юмора.— Мы отвечаем нуждам общества. Мы также находимся на службе общества.— Конечно. Вы рассказываете рядовым гражданам, где им найти проститутку. Вы добавляете головной боли отделу нравов.— Мы пишем серию статей об отделе нравов, — заметил Бартон.— От вашей газеты воняет, — резко вмешался Холмс. — Это дешевая, желтая газетенка, которая выступает под флагом либерализма, чтобы увеличить тираж и сделать себе рекламу. Что вам здесь нужно?— Пришел поговорить с мистером Беллом, — свел брови на переносице Бартон.— Я шеф отдела, — ответил Холмс, принимая скрытый вызов. — И имею право присутствовать при вашем разговоре с мистером Беллом.— Хорошо, — кивнул Бартон. — Итак, что вы думаете об этом?— О чем? — не понял Хэнк.— О деле. Их казнят?— Я представляю обвинение по делу об убийстве первой степени, — сказал Хэнк. — В соответствии с обвинительным заключением.— А как насчет той истории, которую они выдумали? Якобы у Морреса был нож и он бросился на них?— Я этим еще не занимался.— И когда вы собираетесь начать?— Полагаю, это мое личное дело, мистер Бартон.— Вот как? А я думал, что вы служите обществу.— Так и есть.— Значит, это общественное дело.— Если бы общественность могла расследовать это дело, я бы с вами согласился, мистер Бартон. К сожалению, общественность не получила юридического образования, а я получил. Поэтому буду расследовать я и готовить дело так, как считаю нужным.— Независимо от того, что хочет общественность?— Что вы имеете в виду?— Общественность хочет, чтобы этих троих парней казнили на электрическом стуле. Я это знаю, и вы тоже.— И что?— Что вы собираетесь предпринять?— А что бы вы хотели, мистер Бартон? Чтобы я лично отвез их в Синг-Синг и завтра же включил рубильник? Они имеют право на справедливый суд.— Никто не отнимает их права на правосудие. Но в этом деле может быть только одна справедливость, и она очевидна каждому. Они хладнокровно убили беспомощного мальчика. Общественность требует возмездия!— Вы говорите от имени общественности или от себя лично?— И от себя лично, и от имени общественности.— Вы были бы отличным председателем в суде Линча, — заметил Хэнк. — Я так и не понял, зачем вы пришли.— Узнать ваше мнение по этому делу.— Я и раньше расследовал дела об убийствах. И к этому делу отношусь так же, как и к остальным: собираюсь делать свою работу.— А вы собираетесь отправить этих парней на электрический стул? Это дело вашей компетенции?— Я занимаюсь расследованием убийства первой степени. И не выношу приговоров. Если присяжные признают ребят виновными, судья Сэмелсон вынесет соответствующий приговор.— По такому обвинению обязательно выносится смертный приговор, и вы это знаете.— Верно.— Значит, если вы успешно расследуете дело по обвинению в убийстве первой степени, вы отправите парней на электрический стул.— Жюри присяжных может подать просьбу о снисходительности, и если ее удовлетворят, ребята получат пожизненное заключение. Такие случаи уже бывали.— Вы так будете вести дело? В расчете на пожизненное?— Протестую! — рявкнул Холмс. — Не отвечай ему, Хэнк!— Скажу вам прямо, мистер Бартон, — начал Хэнк. — В этом деле я склоняюсь к обвинительному приговору. Я представлю все факты суду и присяжным. Присяжные будут решать, подтверждает ли совокупность фактов убийство первой степени. Если они признают парней виновными, судья Сэмелсон вынесет приговор. Месть или возмездие не входят в мои обязанности. Моя работа — доказать, что преступление было совершено и что подозреваемые виновны в этом преступлении.— Другими словами, вам все равно — казнят их или нет?— Я буду вести дело по обвинению…— Вы не ответили на мой вопрос.— Я бы не хотел об этом говорить.— В чем дело, Белл? Боитесь смертной казни?— С тех пор, как я стал государственным обвинителем, я отправил на электрический стул семь человек, — ответил Хэнк.— Вы когда-нибудь отправляли на электрический стул подростков?— Я никогда не вел дела об убийстве, по которому проходили бы мальчики такого возраста.— Понятно. — Бартон сделал паузу. — Вы когда-нибудь слышали о девушке по имени Мэри О'Брайен?Хэнк на мгновение смешался, бросив быстрый взгляд на Холмса.— Да, — признался он.— Вчера я говорил с ней. Насколько я понимаю, в юности вы с ней крутили роман.— Думаю, вам лучше уйти, мистер Бартон.— Ни в Мэри ли О'Брайен — теперь Мэри Дипаче — кроется причина вашей неуверенности…— Убирайтесь вон, Бартон!— ..И нежелание вести дело так, как того хочет общественность?— Хотите, чтобы я сам вас вышвырнул, Бартон?— Для этого потребуется более крупный мужчина, мистер окружной прокурор, — ухмыльнулся Бартон. — Я все равно собирался уходить. Не пропустите завтрашнюю газету. У вас волосы дыбом встанут. — Он повернулся к Холмсу:— До встречи, Шерлок, — и вышел из кабинета.— Сукин сын! — пробормотал Холмс. * * * В этот же день Хэнк отправился к Мэри.Он позвонил ей из офиса и предупредил, что придет. Она сказала, что ее не будет до трех часов, а после она готова его принять.Он шел по улице, как по раскаленным углям. Нигде не бывает так жарко, как в Гарлеме, думал он. Хоть с чем сравнивай, Гарлем все равно окажется горячее, потому что Гарлем — это огромный бетонный склеп, в котором нечем дышать. В июле и августе…В июле..Он вспомнил Четвертое июля в Гарлеме. Ему было восемь лет, и в те времена фейерверки еще не были запрещены. Они с матерью стояли у окна своей квартиры на шестом этаже, слушали гром шутих и ракет, смотрели на разноцветные вспышки над крышами. На улице царили шум и суета — мальчишки поджигали консервные банки с порохом и убегали, банки взлетали в воздух, как настоящие снаряды, девчонки визжали. Стоял жаркий летний день, и даже на шестом этаже не чувствовалось ни дуновения. Хэнк высунулся из окна и наблюдал за весельем на улице. Его отец сидел в гостиной и слушал по радио бейсбол. Играла его любимая команда «Янки».В шесть часов мать обнаружила, что кончился хлеб. Отец, увлеченный игрой, не мог оторваться от радио.— Ты сходишь, Генри, — сказала мать. — Я посмотрю за тобой из окна.Он взял деньги и сбежал вниз. Бакалейная лавка — в это время работала только она — находилась в соседнем доме. На улице царил настоящий хаос. С широко открытыми глазами он дошел до лавки, купил хлеб и уже повернул было к дому, когда его окружили ребята постарше.Поначалу он решил, что это — игра. Но потом увидел горящие веревки для белья и понял, что у них в руках петарды. Внезапно раздался взрыв, потом еще и еще, у его ног, над головой все горело и гремело. Он попытался убежать, охваченный паническим страхом, но ребята не выпускали его из круга, ему некуда было деться от красно-желтых взрывов, ужаса, огня, опасности, бомб. Он пытался кричать, но его голос потонул в страшном грохоте взрывов. Только сверху доносился крик его матери:— Генри! Отойдите от него! Генри!А вокруг все гремел фейерверк, и из его груди рвался беззвучный вопль отчаяния.Его отец выскочил из подъезда, как безумный, ударил ближайшего мальчишку, и тот распростерся на мостовой. Он подхватил своего сына и побежал с ним наверх, а Хэнк прижимал к себе буханку хлеба, превратившуюся в мягкую бесформенную массу в его руках. Дома мать кричала:— Я не должна была его посылать! Но ты же никак не мог оторваться от своей дурацкой игры! Я знала, что ему нельзя сегодня выходить на улицу! Я знала это! Нельзя было его посылать!— Все в порядке, — успокаивал ее отец, — С ним все в порядке. Они ничего ему не сделали.Вероятно, не сделали.Но с того дня он начал заикаться, и заикался до одиннадцати лет. И потом, в юности, если что-то его расстраивало, он снова начинал заикаться и вспоминал Четвертое июля в Гарлеме с разрывающимися вокруг него шутихами, горящий ад у своих ног и у себя над головой. * * * Он подошел к дому, в котором жила Мэри Дипаче, и поднялся по ступенькам. Как оказалось, ее квартира находилась на четвертом этаже. На двери висела петля для молочной бутылки, и его первой мыслью было: в Гарлеме по-прежнему воруют молоко. Он мрачно улыбнулся. Люди запускают спутники в открытый космос, посылают ракеты на Луну, разрабатывают межконтинентальные баллистические ракеты, способные разрушить целые города, а в Гарлеме — если ты не повесишь проволочную петлю, за которой нужно наблюдать из квартиры, — все так же воруют молоко. Он вздохнул и постучал в дверь.— Хэнк? — раздался голос.— Да — Одну минутку, пожалуйста.Он стоял на площадке и прислушался: откуда-то доносились голоса — мужской и женский, — которые горячо спорили.— И что ты делаешь с деньгами? — гневно вопрошал мужчина.— А ты как думаешь? Покупаю меха и драгоценности, что же еще? Заправляю свой «кадиллак», черт тебя дери!— Не умничай, глупая скотина! Я даю тебе сорок долларов в неделю на хозяйство. И где они? К среде ты уже без гроша. Что ты с ними делаешь? Ешь их, что ли?— Держу конюшню арабских скакунов, — отвечала женщина. — А это стоит денег. А еще я устраиваю вечеринки для дам из высшего общества. Что еще, по-твоему, я могу делать со всеми этими деньгами, с такой кучей денег?— Я знаю, что ты с ними делаешь! — вопил мужчина. — Играешь в эту идиотскую лотерею. Думаешь, я не знаю?— Заткнись, все окна открыты! — предупредила женщина.— Плевать я хотел на окна! Прекрати тратить мои деньги на лотерею!Дверь открылась.— Здравствуй, Хэнк, — с улыбкой встретила его Мэри. — Проходи.На ней был темный льняной костюм, из-под расстегнутого пиджака выглядывала белая блузка. На лицо упала прядь рыжих волос. У него создалось впечатление, что она только что вернулась домой и сняла шляпку. В ее глазах сквозила усталость, в уголках рта пролегли тяжелые складки — результат напряжения последних дней. Но он сразу понял, что, как всякая женщина, она преодолела первоначальный шок и ужас и теперь готова стойко переносить все страдания, которые ей уготовила судьба. В ее глазах — а ему был знаком этот взгляд, потому что он часто видел его у своей жены Кэрин, — он увидел силу, достоинство и решимость. Но взгляд Мэри сейчас немного напугал его: это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово с детенышами.— Проходи, Хэнк, — повторила она. — Я только что вернулась. Говорила с адвокатами Дэнни. Он шагнул через порог.— На этот раз никаких сцен, — улыбнулась она. — Обещаю. Он шел за ней по короткому коридору, мимо открытой двери ванной комнаты и наконец оказался в гостиной, в которой стоял гарнитур, купленный в одном из магазинов на Третьей авеню. В углу на столе примостился телевизор. Единственное окно, выходившее на вентиляционную шахту между домами, было закрыто занавесками. За окном проходила пожарная лестница. Сверху все еще доносились голоса ссорящейся пары.— Садись, Хэнк, — пригласила Мэри. — Здесь не так уж плохо. Через окно дует ветерок, мы открываем дверь в спальню и устраиваем сквозняк.— Спасибо, — кивнул он и сел на софу. Наступило неловкое молчание. — У тебя хорошая квартира, Мэри, — наконец произнес он.— Не обманывай меня, Хэнк, — возразила она. — Я переехала сюда с Лонг-Айленда. То что я знаю, что такое хорошая квартира.— Почему ты вернулась в Гарлем, Мэри?— На заводе сократили производство, и Джонни потерял работу. Мы накопили немного денег и, наверное, могли бы содержать дом. Но один наш знакомый открывал обувной магазин здесь, в Гарлеме. Он предложил Джонни стать его партнером. Джонни решил, что это стоящее дело. Я была с ним согласна. — Она покачала головой. — В то время решение казалось правильным. — Она немного помолчала. — Если бы мы могли предвидеть, если бы мы только знали… — Она не договорила.Он смотрел на нее и думал, удалось ли ей все-таки преодолеть первое потрясение. Внезапно она подняла глаза, и их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга сквозь многие годы и молчали. Наконец она, словно после тяжелой внутренней борьбы, предложила:— Хочешь выпить?— Не стоит беспокоиться. Я пришел только…— Мне немного стыдно, Хэнк. — Она опустила глаза. — За мое поведение у тебя в кабинете. Надеюсь…— При сложившихся обстоятельствах…— Да, да, знаю, но… — Она подняла глаза и посмотрела на него в упор. — Я хочу извиниться.— Мэри, тебе незачем…— Понимаешь, никогда не ожидаешь, что нечто подобное может случиться с тобой. Ты читаешь об этом в газетах, но это ничего для тебя не значит. И вдруг это происходит с тобой. С твоей семьей. Нужно… нужно немного времени, чтобы осознать это. Так что… прости меня, пожалуйста, за мое поведение. Я была сама не своя. Я просто… — Она резко встала. — У нас только водка и джин. Что ты будешь?— Джин подойдет, — тихо сказал он.— С тоником?— Если есть.— Да, кажется, есть.Она ушла на кухню. Он слышал, как она открыла холодильник, откупорила бутылку с тоником, услышал стук льда о стакан. Она вернулась в комнату, протянула ему стакан и села напротив него. Они не чокнулись. Молча потягивали свои напитки. Внизу кто-то с шумом закрыл крышку мусорного бака.— Странные вещи иногда происходят с людьми, — вдруг сказала она. — Два человека, которые когда-то хорошо знали друг друга, встречаются… как два незнакомца. — У нее вырвался нерадостный смешок. — Странно, правда?— Да.— Я… я рада, что ты сегодня пришел, Хэнк.— Я пришел, чтобы сказать…— Хочется верить, что люди, которые когда-то что-то значили друг для друга… что… что если ты хорошо кого-то знал… — Она запуталась в словах и потом просто добавила:— Ты очень много для меня значил, Хэнк.— Я рад это слышать.— Когда мы были детьми, ты… ты многое для меня сделал.— Правда?— Да. О да. Понимаешь, я всегда считала себя уродиной, пока…— Уродина? Ты?— Да, да. А потом появился ты и решил, что я очень красивая, и ты без конца повторял мне это, пока… пока я сама не начала в это верить. Я всегда буду тебе благодарна за это, Хэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31