У него началась сильнейшая лихорадка, рана на бедре гноилась.
Важными были новости, полученные Рэннальфом от Лестера. Дела во Франции шли плохо. Генрих в отместку за поражение при Нью-Марше опустошил долину между реками Иска и Андель, сжег замки Баскервиль, Читри и Стирпини. Чуть передохнув, он добавил к числу разрушенных замков Брюболь и Виль, а затем захватил Маунт Сорель, подчинив своего брата Джеффри, который вначале Примкнул к Юстасу и Людовику. Однако Генрих быстро простил Джеффри и взял его к себе на службу. Вместе они стали воевать против Людовика, который вел бои в Нормандии, и разгромили его, прежде чем он полностью уничтожил Бурж Регьюла.
Рэннальф страдал, как никогда прежде. Он думал, что достиг высшего предела мучений, когда Кэтрин поколебала его уверенность в необходимости войны. Сейчас он познал гораздо более сильную боль. Для него не имело значения, что произойдет, так как он оказывался в проигрыше в любом случае, взойдет на трон Генрих или останется Стефан. Новые поражения превратят Юстаса в ненасытного волка, и если Людовик заключит перемирие и Генрих придет в Англию, Юстас последует за ним. Рэннальф знал, что еще может последовать совету Лестера возвратиться на свои земли и тихо ждать своего неминуемого конца. Он не понимал, пока не потерял, как много значила для него привязанность и доверие Стефана.
Несмотря на слабости короля, он любил этого доброго и глупого человека. Доброго, глупого и такого мучительно одинокого сейчас, когда умерла Мод.
Рука Рэннальфа сжала свиток пергамента, который он держал все время, пока читал письмо Лестера. Потом он принялся за свежее письмо от Кэтрин.
В нем содержались новости получше, но не было ничего, чтобы поднять его настроение. Она сообщала, что граф Норфолк ведет себя тихо на северной границе. Замки, граничащие с ним, подготовлены для войны. С Ричардом все в порядке.
Письмо было длинное. Оно состояло из вопросов о его здоровье, нежного недовольства из-за его длительного отсутствия и деликатных просьб о возвращении.
Не имеет никакого значения, если он ненадолго уедет. Ничего не может случиться и не случится у стен Уоллингфорда. Он стремился к Кэтрин, как жаждущий стремится к холодному роднику, но не осмеливался навестить жену. Она успокоит его, но будет плакать и умолять не рисковать, а если осознает всю свою нынешнюю власть над его сердцем, то найдет способ заставить остаться дома. Рэннальф боялся, что у него не хватит сил противостоять Кэтрин. Но он не мог оставить короля, растерянного, будто одинокий ребенок. Стефан так и не смог оправиться после смерти Мод, он словно испуганное дитя, которое говорит жестокие слова, потому что боится.
Когда двое детей взывают к помощи отца, к кому первому броситься?
Он пойдет к ребенку, который больше нуждается в помощи. Кэтрин испугана, но она достаточно подготовлена, чтобы управлять своими землями, пока нет угрозы вторжения. Даже если произойдет худшее и она останется одна, ее будет защищать Джеффри, он поклялся. Рэннальф взял перо и пергамент, чтобы попросить Стефана призвать его. Возможно, он снова заслужит любовь и доверие короля. Даже окончательное поражение не так страшно, когда рука сплетается с рукой и дружеский голос поддерживает в трудную минуту.
Глава 17
Генрих Анжуйский, еще более располневший, с бычьей шеей, смотрел с тревогой на Роджера Херефорда. По мнению Вильяма Глостерского, с бесстрастным любопытством изучавшего обоих, Генрих очень мало изменился. Он все так же был небрежен в одежде и выглядел, как последний из его наемников. Стал, пожалуй, еще более беспокойным и шумным. Без умолку болтал и постоянно вертел в руках какие-то предметы. Он смеялся с такой готовностью и так часто по незначительным поводам, что можно было принять его за простака. Несмотря на это, он излучал такую исполинскую силу и уверенность, что Вильяма брала оторопь.
— Ты хочешь сказать, Роджер, что отрекаешься от своей клятвы поддерживать меня? Я не могу в это поверить! — Голос Генриха был комически строгим, чуть ли не с отеческими нотками, как будто он говорил с упорствующим в своих заблуждениях ребенком.
— Нет, милорд, я не это хочу сказать. Вам это хорошо известно. Я имею в виду то, что говорил несколько лет назад в Девайзесе. Я не возглавлю вашу армию.
— Я тоже хорошо помню, что ты сказал в Девайзесе. Ты сказал, что никогда больше не будешь командовать армией обреченных. Ты боишься, что это предприятие не принесет удачи?
— Нет, — спокойно ответил Херефорд. — Я считаю, что ничего нет зазорного в том, чтобы тебе самому отдавать приказы, не оглядываясь на меня.
— Не оглядываться на тебя! Роджер, что беспокоит тебя? Ты меня сюда вызвал. Я мог сожрать половину королевства Людовика и его самого поставить на колени, если бы ты не сказал, что мои люди здесь доведены до крайности. Я бросил выигрышную войну. Я влез в долги, чтобы прийти сюда. Разве я не выполнил своего обещания вернуться? Разве не стоило ждать два года, чтобы прийти опять?
Бесполезно объяснять Генриху, что он не вызывал его, подумал Херефорд. Не только бесполезно, но и опасно, потому как вызов был мудрым и своевременным. Он должен был сделать это по своей собственной воле, так же, как и по своей воле должен был предложить мир Стефану. Гордость и честь ничего сейчас не значат. Не будь Вильям бесчестным, Уоллингфорд и Уорчестер пали бы.
Сейчас Уорчестер опять у де Бошана, но не ценой его усилий, пролитой крови, а из-за того, что Вильям и Роберт Лестер надоумили Мейлана забрать золото и покинуть замок, как только Стефан снимет осаду. Допустим, Вильям и Роберт поступили бы так до перемирия со Стефаном. Это было бы благородно, но Уоллингфорд бы пал.
Херефорд успокаивал себя подобными мудрыми мыслями, но от них почему-то воротило с души. Поскольку он был уверен, что Генрих сейчас справится и без его помощи, он будет просто выполнять свои обязанности.
Херефорд увидел искорки возмущения в глазах человека, который, вне всякого сомнения, станет новым королем.
— Эта демонстрация силы мне не нравится. Я не.. буду возглавлять чужеземных разбойников, грабящих мою страну.
— Роджер, ты сведешь меня с ума. Ты же знаешь, как ненадежны вера и настроения большинства английских пэров. Кроме тебя, все будут трусливо выжидать, пока не увидят, на чьей стороне сила, и только тогда на что-нибудь решатся. Приди я гол и одинок, как прежде, одна половина поддержит Стефана, другая останется в стороне. Если они почувствуют мою мощь, то присоединятся ко мне. Клянусь, я отправлю свои отряды обратно, как только увижу, что мои позиции здесь крепки. Теперь ты доволен? Я клятв на ветер не бросаю…
— Ты не дал мне закончить, — обаяние Генриха, его искренняя любовь и стремление угодить произвели впечатление на Херефорда. Его голос заметно потеплел. — Важнее всего то, что ты во мне на самом деле больше не нуждаешься. Генрих, ты уже мужчина, а не мальчик. Будет лучше, если ты один станешь во главе своих вассалов, ведь тебе нет равных.
— В этом, милорд, Роджер прав, — впервые вступил в разговор Вильям. — Так же, как и насчет наемников. Может быть, мудро было показать Стефану вашу мощь, но все же разумнее их как можно быстрее спровадить из королевства. Дедушки нынешних английских пэров отбивали свои земли у нормандских завоевателей, с тех пор они не любят иностранцев. Раз уж есть возможность, давайте возьмем какую-нибудь небольшую крепость короля. Если он выступит против нас и мы разобьем его, вы добьетесь своей цели. К тому же у него мало людей.
Херефорд хотел возразить, но передумал. Все, о чем говорили Вильям и Генрих, было очень верно. Честь требовала, чтобы Уоллингфорд, такой стойкий в своей верности, был освобожден и вознагражден по заслугам, но честь оказалась устаревшим и никому не нужным товаром. Преодолевая головную боль, вызванную беспорядочными мыслями, Роджер Херефордский включился в разговор о том, какой город стоило взять первым.
* * *
Так просто, подумал Рэннальф, слушая споры, собрать своих людей и уехать домой. Никому он здесь не нужен. Нортхемптон и Уорвик, возможно, еще считаются с его мнением, но с той поры, как вернулся Юстас, он не смеет открыть рот на совете. Если он что-то одобрял, король тут же восставал против, а если же Рэннальф возражал против какой-либо идеи, то король сразу же за нее хватался.
Рэннальф пытался до возвращения Юстаса заслужить доверие Стефана. Как же он заблуждался! Рэннальф чувствовал, что сам становится злобным и язвительным, понимал, что от его присутствия королю больше вреда, чем пользы, но уехать сейчас без разрешения Стефана было настоящим предательством.
Во время совета никто не заговаривал с Рэннальфом. Немногие осмеливались даже смотреть на него. Когда совет закончился и король удалился, Нортхемптон потянул его к камину. Соук ободряюще улыбнулся.
— Слава Богу, — начал Нортхемптон, — ты не теряешь головы, Рэннальф.
— Полноте! — ответил с кривой улыбкой Соук. — Хорошо, что Стефан еще не настолько безумен, чтобы требовать и этого.
Нортхемптон нахмурился.
— Твоя шутка неуместна. Я хотел воздать тебе должное. Ты сумел держать себя в руках. Ты бросал такие мрачные взгляды, что мог в любую минуту разразиться гневной речью.
— Что бы я ни сказал, было бы только хуже.
— Не забывай, что я тебе сказал в ночь перед взятием моста на Уоллингфорд. — Нортхемптон выразительно посмотрел на него. — Тем не менее он должен скоро понять, что не прав в отношении тебя. Не теряй терпения, Рэннальф, в своей обиде ты несправедлив к Стефану. На сей раз он непоколебим. У него определенно твердые намерения.
— Как перед Уоллингфордом, не так ли? — горько сказал Рэннальф, удивленный страдальческим выражением лица Нортхемптона. Обернувшись, он увидел стоящего за его спиной короля. Какое-то мгновение все стояли как громом пораженные, пока Джеффри довольно грубо не оттолкнул Нортхемптона и не стал плечом к плечу с отцом, нарушив немую сцену.
Рэннальф смотрел в глаза своего властелина, не изменив выражения лица, только незаметно сжал руку своего сына.
— Я никогда не утверждал, что мои суждения совершенны, — разразился Стефан, — но это не я составлял соглашение. Мой мудрый совет вынудил меня это сделать. И ты, Соук, не последний из их числа со своими россказнями, что Херефорду можно доверять. Я вечно получаю плохие советы, и меня же клеймят за скверные результаты. Когда я поступаю по-своему и добиваюсь успеха, я все равно плох. Тогда мои лорды важно кивают друг другу, самонадеянно гордящиеся тем, что проявили мудрость, согласившись с королем!
В его голосе звучали истерические нотки. Рэннальф нахмурился и бросил обеспокоенный взгляд на Джордана Малмсбери, чей замок осаждали войска Генриха Анжуйского, Стефан склонялся к тому, чтобы дать Анжуйцу бой под стенами Малмсбери, хотя многим лордам эта идея казалась чистым безумием. Кровно заинтересованный в исходе обсуждения, Джордан выглядел встревоженным. То, что Стефан вытворяет со своими придворными, людьми, которые хорошо его знают, было ужасно, но показывать свои слабости людям, не знавшим его характера, значило терять сторонников.
— Не направлена ли твоя критика не в ту сторону? — продолжал Стефан с чувством собственного достоинства. — Слишком много разговоров о стойкости и твердости, но что-то я не вижу помощи нашему делу.
— Мои люди отслужили свой срок и даже более того, — ответил Рэннальф, перекрывая своим резким голосом возмущенный вздох Джеффри. — И тем не менее я снова призову их, уверяю вас. Нет срока службы в оборонительной войне, а то, что Генрих нападет, сомнений не вызывает.
— Чертовски ловко, — огрызнулся Стефан. — Ты подождешь, пока он не начнет атаку по всей Англии. Таким образом, ты будешь знать наверняка, что твои вассалы придут слишком поздно.
Рэннальф сильно сжал дрожащую руку Джеффри. Он едва сдерживал бьющее через край возмущение, но не смел напомнить Стефану о том, что он уже сделал для него, в присутствии Джордана. Свидетельство такой черной неблагодарности может легко разрушить и ту малую веру, которую еще испытывали вассалы к своему королю.
— Не нужно так говорить, милорд, мое терпение не безгранично. Я служил вам верой и правдой многие годы.
— И теперь хочешь уйти на покой, да? Речи о твоем долготерпении имеют гадкий привкус угрозы, Соук, — голос, злой и резкий, принадлежал Юстасу. Он прибыл в Англию по пятам Генриха и уже успел своими обвинениями довести до белого каления половину преданных сторонников Стефана.
— Я утверждаю, что нам необходим каждый человек, который может стать в строй. Когда мой трусливый свояк заключил мир с Генрихом, Анжуец, как дьявол, унесся в Барбелю и взял корабль. Там его уже ждала армия. Для чего, вы думаете, он сюда явился? Отпустить грехи? Самое время собирать вассалов. Я считаю, что каждый, кто уклонится от этого призыва, — предатель!
Наверное, зря, но Рэннальф решил попробовать. — Я не отказываюсь ни от чего. Милорд, — сказал он, обращаясь к Стефану, — мои люди устали и не хотят сражаться в чужих владениях. Позвольте мне уехать и противостоять Бигоду. Вы же знаете, они отдадут всю силу на защиту собственных земель.
Разумность просьбы была неоспорима. Для Уорвика и Нортхемптона было естественно сражаться на западе, потому что единственное направление, в котором мог продвигаться Генрих с пользой для себя, — восточное, как раз там и лежали их земли. Люди Рэннальфа должны были больше опасаться Норфолка. Даже Джордан, озабоченный безопасностью не только своего замка, но и города, понял и одобрительно закивал головой.
Стефан нахмурился, чутье полководца боролось с подозрительностью, разросшейся до необычайных размеров.
— Ты показал себя таким мудрым в военных делах, — проворчал Юстас, имея собственные причины удерживать Рэннальфа подальше от его земель, — что мы просто не можем себе позволить потерять тебя. Возможно, будут найдены какие-то другие варианты. Люди Соука, вассалы твоей жены, еще ничего не сделали для защиты своего короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43