Даже когда его жена и Струензее приближались к нему, несчастный кричал от ужаса.
В виду неспособности ее супруга заниматься государственными делами, всевозрастающих интриг при дворе, Каролина-Матильда все больше и больше приближала к себе Струензее и упрочивала его влияние в государстве. Сперва он стал государственным советником, затем тайным советником, возглавлявшим кабинет министров. Его власть росла вместе с любовью королевы. 15 декабря 1770 года он потребовал отставки канцлера Бернсторфа. То был весьма почтенный старик, обладавший феодальными взглядами, которые сильно отдавали мрачным средневековьем. Тем самым Струензее практически завладел правительственной властью.
С неуверенным Рантцау и своим самым верным другом Брандтом они образовали своего рода триумвират. Эти трое со времен своего знакомства в Алтоне пережили тяжелые времена и поклялись друг другу в вечной дружбе. В том случае, если одному из них удалось сделать карьеру, он должен был тянуть за собой другого. Струензее сдержал слово.
Симпатия королевы, чьим любовником он вскоре стал, придавала ему уверенности. В любой ситуации она принимала его сторону, и они настолько не скрывали своей любви, что при дворе в Копенгагене острословы распустили языки. Местом, откуда исходили все слухи, которые затем превращались в грязные сплетни, были покои королевы-матери.
Юлию-Марию почти невозможно было увидеть. Она жила очень уединенно в своих владениях, но это ничуть не означало, что она бездействовала. Она укрылась в своем замке, как паук в засаде, и со злобным удовлетворением смотрела, как восходит звезда человека, при помощи которого она собиралась в обозримое время покончить с ненавистной Каролиной-Матильдой.
Поскольку отныне практически правил Струензее, он при помощи своего преданного Брандта принялся осуществлять программу реформ, которую уже давно замыслил для Дании. Он превратит датскую монархию в конституционную монархию. Для этого он освободил крестьян от крепостного права и облегчил им жизнь. Реформировал судопроизводство. 14 сентября 1770 года он упразднил цензуру. Два месяца спустя распустил государственный совет. Затем без предупреждения урезал расходы двора и государства, реформировал подчиняющуюся Рантцау армию и вверил своему брату, Карлу-Августу, способному математику, финансовую политику государства. Затем он запретил применение пыток, открыл приюты для подкидышей, высказался за религиозную терпимость и попытался ограничить привилегии высших слоев общества.
Немногие понимали необходимость реформ и его стремление к усовершенствованию. Повсюду, даже среди крестьян, которых подстрекала Юлия-Мария, он встречал вражду и недоверие. Даже его друг Рантцау, который считал себя знатным аристократом, стал возмущаться дерзостью этого выскочки. В глубине души Рантцау был посредственным, завистливым и жестоким человеком. Через некоторое время превосходство Струензее становится для него невыносимым.
Но Каролина-Матильда счастлива, она живет как во сне. Она восхищается человеком, которому открыла путь к вершине, она любит его и старается возвысить еще больше. 18 июля 1771 года он был назначен премьер-министром, 22 июля стал графом и рыцарем Ордена Данеборга. Этот день был ознаменован роскошным празднеством, в котором принял участие даже Христиан, сделавшийся настолько больным, что ему почти не позволяют покидать свои покои.
После праздника Рантцау не возвратился домой, а прямиком направился к королеве-вдове.
– Он слишком настороже, – с ненавистью сказал Рантцау, – к нему не так легко подступиться.
Лицо королевы-матери осветилось улыбкой, которая казалась несколько натянутой.
– Не говорите глупостей, дорогой граф. Разве армия не в ваших руках? Немного хитрости и терпения – и вы сможете сделать все, что пожелаете. Этот Струензее всего лишь колосс на глиняных ногах. Вскоре он будет свергнут.
– Не так легко это сделать. Все эти реформы вызывают восхищение.
– Но и беспокойство. Даже крестьяне не понимают их. Они боятся безбожия, разрушения старого порядка. Все это заставляет их быть недоверчивыми.
Рантцау пожал плечами.
– Они привыкнут и к этому. Вскоре Струензее будет всецело окружен друзьями и единомышленниками.
– Мы не дадим ему столько времени.
Юлия-Мария нетерпеливо стукнула рукой по подлокотнику кресла. Она поднялась и беспокойными шагами прошлась по полутемной комнате. Какое-то мгновение было слышно лишь потрескивание дров в камине и шуршание ее бархатного платья по ковру.
– Вы, мужчины, не имеете никакого понятия о том, как борются женщины. Моя полиция лучше, чем ваша, Рантцау. Она обнаружила множество любопытных вещей. Вы знаете, что королева беременна?
– Я слышал, как люди поговаривали об этом…
– И вы наверняка полагаете, что отец ребенка – несчастный Христиан?
– Почему бы и нет? Безумие еще никому не мешало зачать детей. А любовь короля к своей жене очевидна. Создается впечатление, что королева – единственное существо в этом мире, которое его еще интересует. Он все время требует ее и воет как зверь, когда она уходит.
Злая усмешка искривила губы королевы-матери.
– Но тем не менее она уходит. Вообще же, когда появится ребенок, будет легко установить, на кого он похож. Кроме того, одна из моих женщин находится в непосредственном окружении королевы. Она знает, где королева прячет частную переписку и тайные бумаги. Это такая мелочь – похитить письмо! Когда королева и Струензее не могут видеться, они постоянно обмениваются письмами.
– Но еще не известно, есть ли там компрометирующие факты.
Юлия-Мария вновь села в кресло и тщательно разгладила складки своего фиолетового платья на коленях. – Если мы не найдем таких писем, то по крайней мере в наших руках будет образец почерка и стиля. Я знаю некоторых очень искусных фальсификаторов. Но я думаю, что это едва ли понадобится.
– Так что же вы предлагаете, мадам?
Она ответила не сразу. С закрытыми глазами и скрещенными руками она была похожа на спящую у камина кошку. Медленно заговорила, подчеркивая каждое слово:
– Дождаться рождения ребенка и подсунуть королю письмо, которое однозначно говорило бы, кто отец ребенка. Я его знаю, гнет окажемся сильнее безумия. Тогда не будет ничего легче, чем вынудить короля отдать приказ об аресте Струензее… и его любовницы.
Рантцау вскочил.
– Королеву? Ваше величество хочет арестовать королеву?
– Женщина, изменившая мужу, не может быть королевой.
– А если король откажется арестовать Струензее?
– Это первое, на чем мы должны настоять… затем он уже ни от чего больше не откажется.
* * *
Несколько месяцев спустя Каролина-Матильда произвела на свет девочку со светлыми волосами и голубыми глазами… девочку, у которой был слишком высокий лоб и слишком красиво очерченный рот, чтобы она была дочерью Христиана VII. Но молодая королева не беспокоилась на сей счет. Струензее был на вершине власти, и кто бы осмелился выразить подозрения относительно его самого или ребенка…
В глубине ее сердца гнездилась одна мысль, которая со временем становилась все отчетливее, пока не превратилась в безумную затею: сделать человека, которого она любит, настоящим правителем страны, то есть возвести его на престол.
К своему первому выходу в церковь после родов она устроила роскошный бал-маскарад, на который была приглашена вся знать страны.
Праздник закончился поздно. Когда Струензее возвратился к себе, было уже около трех часов утра. Усталый, он сразу же бросился на кровать, отложив до завтра изучение досье, которое лежало на его письменном столе. Снаружи снег засыпал город. Даже гавань замерзла, и там чернели мачты кораблей. Резкий северный ветер гнал перед собой густые снежинки. Наступали холода.
Около четырех часов утра группа людей под предводительством полковника Келера, доверенного лица Рантцау, подошла к дому министра. Молниеносно были выломаны двери, дом занят, слуги заперты, а Струензее взят прямо в постели. Полусонный, мутными ото сна глазами он смотрел на мужчин в его комнате, пока, наконец, не узнал красное лицо полковника Келера.
– Вы с ума сошли, Келер? Что вам нужно от меня? – воскликнул Струензее дрожащим от возмущения голосом.
– Именем короля вы арестованы.
Его посадили в карету с решеткой, которая ждала у дверей. Час спустя заскрипел замок за спиной того, кто еще вечером благодаря любви королевы был на вершине своей карьеры, а теперь являлся государственным преступником. В то же самое время был арестован комиссар Берингскольд Брандт, который был отправлен к своему другу в крепость. И в ту же самую ночь Юлия-Мария и Рантцау вошли в спальные покои, где Христиан VII как раз видел дурной сон.
Король со своими всклокоченными волосами, диким взглядом и в широко распахнутой рубашке, которая открывала его тощую грудь, показался обоим посетителям затравленным зверем. В дрожащей руке он держал письмо, которое всучила ему для прочтения Юлия-Мария. Время от времени он смотрел на них так, как будто не мог поверить, что все это действительно произошло.
Это украденное письмо было адресовано Струензее. На вершине своего счастья, родив ребенка от человека, которого она любила, королева выразила всю свою радость в двадцати строках.
Заговорщики не могли бы найти более недвусмысленного письма и более убийственного орудия… Юлия-Мария подошла к Христиану.
– Честь короля задета, сир. Скандал должен быть погашен, виновные должны быть наказаны. Распишитесь здесь.
Она протянула ему пергамент, на котором уже стояла печать государственной канцелярии. Король колебался.
– Что это?
– Приказ об аресте Струензее и его любовницы, вашей, совершившей прелюбодеяние, супруги, и заключении их в крепость под стражу, – вмешался Рантцау, которому казалось, что все затянулось, и который боялся нерешительности короля.
– Арестовать? Мою королеву?
– Ваша королева насмеялась над вами. Вместе со своим любовником она потешалась над вашей доверчивостью! Вы же относились к ней дружелюбно и с доверием. Но ваша дочь зачата не от вас, а от этого человека. Вы должны подписаться, сир… Они должны быть наказаны. Иначе весь мир будет смеяться над вами.
– Смеяться?.. Надо мной?
Около минуты он был неподвижен – жалкий, трагический призрак в ночной рубашке. Слезы катились по его исхудалому лицу и редкой бороде, которую он не брил уже несколько дней. Рантцау вложил перо в его холодную руку и подвел к столу, на котором лежал пергамент.
– Вы должны подписаться, сир. Над вами очень жестоко посмеялись. – Гневная молния сверкнула в мрачных глазах больного короля. Дрожащей от ярости рукой он расписался. Затем неожиданно бросился на пол, закричал как зверь, зарыдал, сотрясаясь, от нервных конвульсий. Но он расписался!
Когда вбежал камердинер, которого встревожили крики, Юлия-Мария и Рантцау на цыпочках вышли из комнаты, унося драгоценный документ.
Через час после этого несчастная Каролина-Матильда была прямо с постели посажена в закрытую карету и препровождена в тюрьму. Все ее помещения были тщательно обысканы. Из осторожности королева не была посажена в крепость. Заговорщики не хотели, чтобы она находилась вблизи от Струензее. Кроме того, существовала опасность, что возникнут волнения среди населения. Ее отвезли на самый дальний север, на остров Зелан дия, в крепость Кронборг. Дальше все развивалось очень быстро. Собранные заговорщиками доказательства супружеской неверности королевы были не совсем достаточны. Струензее отказался дать показания, несмотря на то что его подвергли пыткам, которые он сам в свое время упразднил и которые были введены вновь ради него. Но когда он узнал, что королева тоже арестована и обвиняется в том же преступлении, он сломался. Ему сказали, что она будет находиться в ледяной тюрьме до тех пор, пока он не признается. Струензее знал Кронборг и камеры этой крепости, где стекающая по стенам вода замерзала зимой. Он мог себе представить страдания, которые выпали на долю нежной Каролины-Матильды. Он признался… Это означало приговор для них обоих.
Струензее и Брандт были приговорены к тому, что сперва им должны были отрубить правую руку, затем они должны были быть обезглавлены, их тела четвертованы и выставлены для всеобщего обозрения. Некоторые судьи пытались смягчить жестокий приговор, прежде всего Бернсторф, который вновь вернулся на свое место. Струензее в свое время сместил его, но он был справедливым, честным человеком. Этот постыдный процесс претил ему. Но он тщетно боролся за смягчение приговора. Рантцау, друг виновного, в своей речи подтвердил приговор.
28 апреля Струензее и Брандта отвели на место казни. Пастор Мунтер сопровождал их. Брандт умер первым. Оба приняли свою участь с мужеством, достойным восхищения. Когда палач занес свое орудие, бывший министр содрогнулся. Но он уже простился с жизнью. Его последняя тревога и страх относились к той, которую он любил больше всех на свете.
Королева была уже приговорена. Одновременно с приговором был расторгнут ее брак с королем по причине супружеской неверности. Она была приговорена к пожизненному заключению в крепости Кронборг. То есть к медленной смерти от холода и сырости.
От одной лишь мысли, какие муки ожидали ненавистную королеву, Юлия-Мария могла удовлетворенно и злорадно потирать руки. Но она, между тем, не учла очень важного обстоятельства. Она забыла про Англию.
* * *
Через несколько дней английский фрегат с восьмидесятые пушками и под королевским флагом вошел в гавань Копенгагена. С этого фрегата сошел лорд Кейт и именем короля Георга III потребовал немедленного освобождения английской принцессы Каролины-Матильды.
О дипломатических переговорах не могло быть и речи. Англия занесла кулак и грозила опустить его. Юлия-Мария и Рантцау прекрасно понимали опасность положения: они должны подчиниться, иначе английские пушки расстреляют столицу. И они подчинились.
Каролина-Матильда и ее дочь (Кейт потребовал, чтобы ей вернули дочь) взошли на борт фрегата и он отчалил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43