Глория облизнула губы и сказала:
— О, Господи.
Шутник остановился возле нашего столика и несколько секунд молча на меня смотрел.
— Тебе, клоп, было ведено сидеть в своем номере, — наконец изрек он.
— Ну да. Под кроватью. И отложить все свои клопиные дела.
Я встал из-за столика и оказался с ним лицом к лицу.
Зрачки его глаз были величиной с булавочную головку. Я немедленно сел на место.
Он принял хорошую дозу. Я знал, что Шутник наркоман, однако в настоящий момент это было чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Судя по всему, он накачался под завязку, скорей всего морфином, а значит способен на все, что угодно. Поступки наркомана предсказать нельзя. Поэтому я не стал с ним связываться.
Шутник вел себя загадочно, что в его состоянии было естественно, только я был не в силах его разгадать. Он даже не глядел в мою сторону, он зыркал глазами по залу, заискивающе улыбаясь всем этим головорезам, которые улыбались ему в ответ. Он вовсю наслаждался собой, а те, кто знал его «игривые» наклонности, теперь не спускали с него глаз. Меня так и подмывало скрыться куда-нибудь подальше, но я чувствовал, что заторчу здесь помимо воли.
Шутник снова соизволил обратить свой взгляд на меня.
— Тебе, небось, не нравится, что я назвал тебя клопом, а?
— Не нравится.
— Тогда почему ты не сказал об этом мне? Я не буду называть тебя клопом. Я ведь всем на свете друг. Мне все это очень даже не нравилось.
— Лучше не трогай меня, ладно? — сказал я, подбирая слова самым тщательнейшим образом. — Ты портишь мне весь отдых.
Это его доконало. Он заржал точно чокнутый и хлопнул себя рукой по животу. Потом заткнулся, сделал разворот на сто восемьдесят и отбыл. Он держал путь в дальний конец зала, и у меня слегка полегчало на душе. Но не надолго, потому что он причалил к столику, за которым восседал Джордж Мэдисон и бросил там якорь.
— Крошка, мне здесь как-то не по себе. И нервишки пошаливают, — сказал я. — Вон там Шутник с твоим муженьком. Кому-то может показаться странным, что мы сидим с тобой.
Она вся позеленела.
— Тогда давай отсюда уйдем.
— Давай. По воздуху. — Я глотнул его, как выброшенная из воды рыба. — Хотя бы попытаемся.
Я привстал, и тут случилось нечто странное. Когда я отодвинул стул, он, отъехав назад дюймов на шесть, вдруг запнулся, вернулся назад и стукнулся о мои ноги. Я плюхнулся на сидение и обернулся.
Сзади за столиком на четверых, где восседало шестеро, был один тип моих габаритов, то есть весьма внушительных. Так вот, этот самый тип отфутболил мой стул назад ко мне, и теперь его ножища покоилась на спинке. Я не знал, кто он такой и что из себя представляет, хотя это последнее не представляло труда угадать. У него была физиономия бывшего боксера, который стал бывшим ввиду своей очевидной непригодности: приплюснутый нос, торчащие в разные стороны уши, шрам во весь лоб. Он качал головой — вперед-назад, вперед-назад — и молчал. Ему и не нужно было что-либо говорить. Его пять дружков были самых разных габаритов и степеней уродства. Они тоже качали головами, не одобряя моего поведения.
— Не обращай на них внимания, Глория, — сказал я, снова повернувшись к ней. — Знаешь, а мне тут несмотря ни на что нравится.
Она все поняла, осушила залпом свой стакан, схватила другой, только что принесенный официантом и жадно к нему припала. Я оказался расторопней — разделался с моим виски куда раньше, чем она и велел повторить. Если накачаешься, многое становится проще.
Обычно после такого количества виски со льдом из моего желудка поднимается теплая волна радости бытия. Теперь эта волна достигла самой макушки, но я все еще не начал радоваться жизни. Я осушил еще один стакан и стало чуть-чуть легче. Я не имел представления о том, что может произойти дальше, но что-то готовилось, и даже дураку было ясно, что поварами были Шутник и Мэдисон Смерть-на-месте, — то ли вдвоем, то ли каждый поодиночке.
— Слишком много поваров, — сказал я.
— Да, сэр, слишком много воров.
— Не воров.
— Воров, воров. Все они тут воры.
Я не собирался с ней спорить.
— Я не совсем то имел в виду, — уточнил я. — Мне не нравится, что Шутник и Джордж сидят вместе. Эти два головореза.
Глория несколько минут молча на меня смотрела.
— Наверное, они решили, что два головореза лучше, чем один головорез, — медленно изрекла она. И рассмеялась.
Я больше не стал распространяться на этот счет. Возможно, они решили, что я охочусь за бумагами. Они и еще какая-нибудь тысчонка бандюг. Не скрою, я бы с удовольствием поискал эти бумаги, если бы сумел отсюда выбраться. Особенно после того, что услышал от Глории.
Она оказалась милой малышкой.
— Глория, — сказал я. — Ты моя милашка. Ты мне очень нравишься.
— Ты тоже милашка. И тоже мне нравишься.
Итак, я кое-что понял, именно здесь, хотя здесь мне больше нечего было делать, в особенности после того, как сгустились тучи. А что если меня нарочно сюда заманили? Хотя нет, никто меня не заманивал — я сам свалял дурака. Не исключено, что официант тоже из их синдиката. Он мог подлить мне в виски воды из-под крана, а мексиканская вода такова, что можно запросто сыграть в ящик. Мои размышления прервали фанфары оркестра, а с утеса сзади нас на танцплощадку упал сноп света. Наступило время шоу. Церемонимейстер вытащил на середину площадки микрофон и сказал что-то по-испански.
— Сейчас начнется представление, — обратился я к Глории. — Думаю, это будет грандиозно.
Церемонимейстер перешел на английский и объявил Марию Кармен, танцовщицу-акробатку.
Глава 9
Наш столик находился в нескольких футах от края танцплощадки в самом центре зала, поэтому наши места оказались самыми лучшими. Вспомнив Марию, я был очень этому рад и чуть-чуть повернул свой стул, чтобы было удобней смотреть. Церемонимейстер убрал микрофон, вся площадка была теперь залита светом прожектора. На сцену вышла Мария Кармен.
Я думал, что она самых что ни на есть стандартных размеров, однако теперь понял, что обманулся, ибо видел ее в одежде. На ней и сейчас кое-что было надето, но что это была за одежда! Ее бюст, который оказался отнюдь не стандартных размеров, прикрывало что-то вроде бюстгальтера. А еще на ней были облегающие трусики, похоже, из тонкого, но очень прочного материала, так как они не порвались, когда Мария начала свое шоу. Что ж, хорошего понемножку.
Она была босая; медленно направившись в середину сцены и поклонившись в ответ на громкие аплодисменты, в которые и я внес свою лепту, Мария стала раскачиваться. Я последовал ее примеру. Барабанщик из оркестра начал выбивать дробь, сперва тихо, потом все громче и громче. Мария стояла в самом центре площадки лицом к публике, широко расставив ноги. Она начала медленно клониться назад, в обычный мостик. Но обычным все было лишь в самом начале. Вместо того, чтобы коснуться руками пола, она гнулась назад до тех пор, пока ее голова не очутилась между ног. Находясь в этой необычной позе, она широко улыбнулась.
Так продолжалось несколько секунд, и именно тогда она увидела меня, сидящего на самой грани света и тьмы.
Она легонько качнула головой, что выглядело весьма странно, и подмигнула мне.
Я ей улыбнулся, и она начала выпрямляться.
— Что это было? — спросила Глория.
— Что «что»?
Во мне уже играл бурбон.
— Сам знаешь, что «что».
— Похоже, она кому-то подморгнула.
— Похоже, тебе. Ты ее знаешь?
— Мы с ней всего лишь говорим друг другу здрасьте.
— Может, она таким образом сказала тебе «здрасьте»?
Вопрос остался открытым. Я не знал на него ответа, но мне было бы очень интересно его знать. Однако в настоящий момент было не до разговоров. Движения Марии стали быстрей, оркестр заиграл какую-то джазовую мелодию, под которую она кувыркалась, а потом, сев на пол, вытворяла всякие штучки. Она завела за голову сперва одну ногу, потом другую, и будь у нее три ноги, а не две, она бы, думаю, и третью туда завела, казалось, она вся вот-вот очутится там, за своей головой.
Я был в восторге; я повидал женщин в различных самых странных позах, но в таких не видел никогда. Вдруг Мария вся вывернулась наизнанку и уже через секунду стояла на голове, потом лежала на спине, а дальше лежала и стояла почти на всех частях тела в отдельности. Некоторые ее позы нет смысла описывать, так как они немыслимы, и в том, что она их принимала, мне чудилась какая-то мистика. Одним словом, она ходила по сцене ходуном, то и дело сопровождаемая взрывами аплодисментов, выделывала свои антраша на краю сцены прямо передо мной, что меня привело в неистовое восхищение.
Мария была примерно в двух футах от меня, может даже меньше, когда еще раз мне подморгнула.
— Ага! Так это она тебе! — злорадствовала Глория. Потом Мария Кармен прошлась по сцене колесом, сделала в центре контрольную стойку, очутилась на ногах и раза два поклонилась на неистовые аплодисменты публики, главным образом тех, кто сидел по краю танцплощадки. Она послала всем нам воздушный поцелуй и ускакала за кулисы с высоко поднятой головой. Церемонимейстер объявил на двух языках, что теперь Мария Кармен выступит с теми двумя смышлеными ребятами, Эрнандесом и Родригесом.
Они все трое одновременно выскочили в зал, запрыгали, завертелись волчками. Мужчины были в черных трико по щиколотки и в белых рубашках байронического фасона, Мария Кармен все в том же наряде, который, оказывается, так и не лопнул.
Один из ребят вдруг завопил: «Алле... гоп!», а, может, его испанский вариант. Мария разогналась и прыгнула прямо на него, и будь я проклят, если он не схватил ее обе ступни в свои ладони, по одной в каждую, и не швырнул ее обратно. Она взлетела в воздух и приземлилась на плечи второго парня. Потом было еще несколько этих «алле-гоп!» и Мария прыгала, взлетала, носилась в воздухе колесом.
Я закрыл глаза, но меня охватило беспокойство, и я их моментально открыл. Все как будто бы было в порядке. Акробаты все еще носились точно сумасшедшие в воздухе. Мария была восхитительной девчонкой, и я даже боялся подумать о том, что случится, если один из этих ребят ее не поймает. Тогда она навылет прочертит в своем полете не ограниченное никакими стенами пространство и... Нет, это ужасно. Они все скакали. Я закрыл глаза: все, все, она улетела. Когда я открою глаза, увижу, что двое мужчин перегнулись через перила и кричат что-то во мрак. Я открыл глаза. Все трое стояли рядом, сцепив в дружеском пожатии руки. Гремели фанфары и аплодисменты.
Они поклонились, потом один из них, как мне кажется, Эрнандес, приблизился к краю танцплощадки в нескольких футах от меня побеседовать с каким-то незнакомым мне типом и с Шутником. Я удивился, что с этим плоскомордым гиппопотамом можно о чем-то говорить. Интересно, что это Шутнику вдруг вздумалось поговорить с Эрнандесом и вообще... Глория кашлянула.
— Нравится, голубушка? — поинтересовался я, повернувшись к ней. — Тебе это доставляет удовольствие?
— Думаю, тебе гораздо больше, — ехидно ответила она. — Неужели не могут придумать шоу для женщин?
— Это мысль. Может, какой-нибудь умник сумеет заработать миллионы на этих самых шоу для женщин. Но, позволь, разве женщинам не нравится смотреть на других женщин?
— Ну, не так, как мужчинам. Надо же, что тут вытворяла эта маленькая... воображала! Ты, наверное, думаешь она очень сексуальна.
Я улыбнулся Глории и допил свой бурбон. И тут меня всего передернуло. Медленно поставив на стол пустой стакан, я обернулся, чтобы взглянуть на совещание, происходившее в нескольких футах за моей спиной. Пока шло представление, я от всего отключился. Забыл об этих бандюгах в зале, даже о Шутнике забыл, о котором обычно всегда помню. Я даже не больно насторожился, когда он вступил в беседу с Эрнандесом. Проклятье, что же там все-таки затевается?
Они стояли достаточно близко от меня, и я мог кое-что слышать из их разговора, но они говорили на испанском, что для меня все равно, что на птичьем. Тип, который был с Шутником, доказывал что-то Эрнандесу, я уловил «с разрешения», «великолепный» и «комический». Эрнандес закивал головой, сказал «да, да» и что-то еще мне непонятное.
Этот самый субъект, Шутник, вперся на танцплощадку и схватил микрофон, а Эрнандес между тем о чем-то болтал с Марией и Родригесом.
— Друзья и подружки, — сказал в микрофон Шутник.
Ему зааплодировали, засвистели, затопали ногами как в конюшне. Шутник просиял и расплылся в улыбке. Он взмахнул рукой, призывая соблюдать тишину. «Все устроено», — изрек он. Бандюги внимали каждому его слову, прямо-таки умирая от любопытства узнать, кого он собирается разыграть. А он был на седьмом небе от счастья.
— По специальному разрешению администрации и благодаря их доброму согласию, — Шутник показал оттопыренным большим пальцем куда-то позади себя, — нас с вами ждет еще одно развлечение. Знаменитый комический танцор, который находится сейчас здесь, покажет нам свои трюки вместе с ними.
Он снова ткнул пальцем куда-то назад.
— А теперь я рекомендую его вам, раз уж он с радостью согласился для вас танцевать. Этот знаменитый комический иностранный танцор — Шелл Скотт!
Глава 10
Святой Апостол! Нужно как можно скорей рвать подметки.
Я вскочил со стула и закружился под звуки фанфар в свете направленного на меня прожектора. Потом застыл как вкопанный и обвел глазами публику. Все орали «ура!», свистели, визжали. Ужас один. И командовал парадом старина Шутник.
Я все еще рассчитывал на то, что мне удастся смыться, однако какой-то глистоподобный субъект за ближайшим от меня столиком, поймав мой взгляд, убрал салфетку, под которой оказался револьвер, и тут же снова его накрыл. Мне в бок уперлось жесткое дуло. Обернувшись, я увидел тупое ухмыляющееся рыло Джорджа Мэдисона.
— Ну, Скотт, будь умницей. Станцуй для нас красиво, — сказал он и больно поддел мне дулом под ребро.
Подскочил Шутник, и они оба стали теснить меня со света во мрак. Там Шутник незаметно вытащил у меня из-под пиджака кольт и легонько стукнул им меня по затылку.
— Танцуй красиво, — повторил он приказ Джорджа.
У меня екнуло сердце.
— Что ты задумал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20