Площадь с четырех сторон окаймляло шестиэтажное, строгое, с величественной колоннадой здание Дворца Света. На протяжении многих веков здесь обучались мудрости лекари и философы, маги-ремесленники и свободные жрецы. В его лабораториях постигались тайны бытия или возрождались старые знания. Когда-то лишь избранные могли войти в касту «размышляющих». Это считалось почетным. Ныне же плебс научился презирать знание. И его носителей.
«Размышляющие» — каста лучших», — усмехнулся про себя советник Картанаг Змея, с ног до головы закутанный в тонкий черный плащ — в такие обычно облачались жители северных провинций. — Сейчас эти лучшие — подмастерья и ученики, под улюлюканье ремесленников, плебса и отпущенных рабов, кидали в пламя книги и свитки.
— Огонь! Больше огня! — стоял дикий визг. Так кричит потусторонняя нечисть, вызванная -чарами черных магов.
— Кидайте больше! Еще пламени!!!
Толпа бурлила. Толпа радовалась. Картанаг пристроился в стороне. Опершись о колонну, он, щурясь, наблюдал за происходящим. Рядом с ним стоял низенький, полноватый, с вытянутым лицом человечек, одетый в одежду уличных торговцев Овощами. Если бы кто-то мог вытряхнуть из его карманов все содержимое, то скопился бы неплохой арсенал — метательный нож, крохотный, с ладонь, арбалет со. стрелкой, взрывающаяся коробочка, несколько заостренных зубчатых колес, которые при умелом броске перепиливают горло. Ну а также удавка, стилет и прочие мелочи. Можно было бы подумать, что человек принадлежит к разбойничьему племени или к убийцам-наемникам. Но это было не так. Этот человек звался Пантеомоном и являлся преданным слугой Картанага. Для преданности у него были определенные причины, ибо он не относился к числу людей, которые делают что-то без причин.
Тем временем вакханалия вошла в новую стадию. Если есть возбужденная толпа, обязательно должны появиться и те, кто будет заводить ее дальше. Причастность к толпе — уже счастье для плебса. Вести за собой толпу — это вершина блаженства. И желающих обычно находится немало.
— Знания? — вопросительно завизжал долговязый школяр в тоге послушника школы философии.
— Прах! — взревела толпа.
— Прошлое?
— Дерьмо!
— Учителя?
— Бараны на мясо!
— Будущее?
— Наше! Наше! Наше!
Школяры и маги-недоучки буйствовали больше всех. Поротые за нерадивость и глупость, отоспавшие множество часов за недочитанными рукописями и книгами, утомленные видом пути, который им предстоит пройти, сегодня они с радостью жгли книги.
— Почему перво-наперво плебс уничтожает храмы и дворцы Знаний? — произнес Пантеомон. — Набожные люди ломают алтари? Школяры жгут книги?
— И вера, и поиски истины требуют душевного труда, — ответил Картанаг. — Освобождаясь, люди скидывают с себя опостылевшие оковы.
— Значит, они хотят быть свободны?
— Точно. Самое большое счастье для плебса — освободиться от тонкого слоя культуры, морали, веры. Они свободны.
— Но попадают в худшее рабство — тьмы.
— Тьмы? — вскинул бровь Картанаг. — А кто сказал, что им нужен свет? Они хотят наслаждаться. Утолять похоть. Угнетать ближнего. Им весело. Хорошо.
— А что нужно нам? Мудрость? — усмехнулся Пантеомон.
— Всего лишь власть.
— Власть — пьянящая отрава.
— Да. Я как на струнах играю на их страстях и страхах. На их жажде разрушения и удовольствий. Эти люди — ступени на пути к власти. Они послушны мне.
— Да, господин, — кивнул Пантеомон, усмехнувшись про себя самонадеянным словам хозяина. Тот не первый считал себя властелином плебса. И не последний.
— Приступай, — приказал Картанаг и отступил за колонны, где скрывались переодетые телохранители.
— Считай, уже сделано, — Пантеомон ринулся вперед.
Как выпущенная в воду рыба, он растворился в толпе. Несколько минут, и вот начинавшая успокаиваться человеческая масса заволновалась вновь. Опять послышались крики, призывы. Пантеомон свое дело знал. Толпа — это была его среда обитания. Он знал ее повадки, умел зажигать или тушить огонь.
— Маги! — послышался визг; — Они забирают кровь наших детей!
— Они воруют наши души!
— Ненавидят нас!
— Они слуги Харимана!
— Сжечь рассадник.
— Стереть!
— Вперед!!!
Металлические ворота Дворца неожиданно услужливо распахнулись. Привратники лежали с перерезанными горлами — лазутчики Картанага расчистили для толпы путь.
И началось. Толпа теснилась у дверей, врывалась в здание и растекалась по нему. В окнах заплясал огонь.
— Вперед, — приказал Картанаг своим спутникам и ринулся во Дворец Света.
Они шли по длинным коридорам, оставляли позади комнаты для занятий, лаборатории, хранилища, где буйствовал плебс. Вандалы, охваченные безумием и страстью к разрушению, метались по помещениям, разбивали машины, рвали рукописи. Не забывали они и о себе, рассовывая по карманам золотые безделушки и камни. Понадеявшиеся на толстые стены маги и философы погибали, падали под ударами рук и ног, в их тела вонзались разделочные ножи для мяса и острые стилеты, так любимые уличным сбродом.
— Хаос берет свое, — советник засмеялся, глядя на тлеющие книги — всеобщее безумие заразило и его.
Из боковой анфилады комнат выскочил Пантеомон и кивнул:
— Он там. Дверь не выдержит наших ударов.
Дверь была разрисована магическими значками. Хозяин считал, что они защитят его убежище от темных сил. Возможно, они и оберегали от духов, но перед людской злобой и ненавистью были бессильны.
Дверь действительно не выдержала страшных ударов палицы, которые наносил один из телохранителей советника — краснокожий гигант из юго-восточной пустыни, и пошла трещинами. Рогатые собаки из стали, служившие ручками, злобно оскалились на пришельцев. Дерево подалось, и палица провалилась внутрь. Затем от двери отлетел еще кусок.
Плебс буйствовал в других частях Дворца. По зданию можно было бродить часами, так что мест для забавы имелось более чем достаточно. Советник не обращал на толпу внимания. Ему не было дела до их забав. Он пришел сюда с определенной целью. И он привык, что его цели стоят гораздо дороже чужих никчемных жизней. Он не привык останавливаться.
В комнате блекло-малиново светился шар, похожий на те, которые освещают улицы. За столом, задумчиво уставившись в одну точку, сидел старик. Он был одет в мантию, усеянную звездами. Пройдут тысячелетия — и так будут одеваться звездочеты и астрологи, колдуны и фокусники в Европе и на Востоке. И никому в голову не придет, что традиция берет начало еще в нижних временах Атлантиды. Одежда говорила о роде занятий этого человека: он был смотрящим за Звездными Часами — магом Времени. Он привык читать по движениям планет судьбы монархов и подданных, проникать острым взором в будущее. Он знал, что близок его смертный час и что ему суждено погибнуть вместе с Дворцом Света, которому отдана большая часть жизни. И это наполняло его сердце скорбью.
Он не обернулся, когда в крохотную каморку, завешанную звездными картами и заставленную глобусами и объемными золотыми схемами звездного свода, ворвался советник со своими псами.
— Значит, это все-таки ты. Змея.
— Я, — кивнул Картанаг.
— Зачем ты это делаешь? Ты губишь Империю. Ты губишь нас, хранящих Знание. Ты еще дальше откидываешь во тьму народ.
— Ты слишком много мнишь о себе. Кому нужны ваши обветшалые истины? Ваша абстрактная мудрость? Спасу Империю я!
— Глупец…
— Хватит пустых разговоров, — Картанаг протянул ладонь и потребовал: — «Лунный осколок».
— Ты пришел из-за него? Из-за него ты погубил столько людей?
— Я не рассчитывал, что ты отдашь его по моей просьбе.
— Я должен был его уничтожить, чтобы он не достался тебе.
— За чем же дело стало?
— Камни имеют власть над хозяевами… Я не могу тебе помешать. На.
Не глядя на Картанага, маг Времени протянул ему массивную золотую цепь с невзрачным синим камнем в оправе. Не знающий не обратил бы на него внимания. У знающего бы перехватило дыхание. «Лунный осколок» — один из главных камней Видения;
Картанаг сжал в руке камень, глаза его блаженно закатились. Ради него он бы сжег не только Дворец Света, но и весь Перполис. Камень даст Видение. А именно Видение сейчас нужно ему больше всего. Сегодня в Атлантиде любой торговец и последний нищий смутно ощущает, что грядет время перемен. Уловить их суть, понять их и обратить себе во благо — это удел избранного. Того, кто владеет «Лунным осколком».
— Не думаю, что твои надежды оправдаются, — будто прочитав мысли советника, произнес маг Времени.
— А это не твое дело, — сказал Картанаг. — Твои дела вообще закончены.
Он кивнул телохранителю. Сверкнул малиновой молнией в лучах светового шара меч. Маг Времени упал на пол. На его лице было спокойствие. И оно насторожило Картанага. Старый мудрец, похоже, знал нечто такое, что Картанагу неизвестно.
— Будет по-моему, а не по-вашему, — змеей прошипел Картанаг и пнул бездвижное тело. — По-моему!!!
РУСЬ. БОЛОТНЫЕ ЛЮДИ
Сколько Гришка помнил себя — всегда его преследовали холод, голодные спазмы в желудке, свист кнута и розог, ну а еще — леденящие крики боли и смерти. Такова уж судьба — родиться в суровое лихолетье, когда, казалось, сам Господь отвернулся от Великой Руси, когда двинулись на землю русскую польские полчища с мечом, огнем и верой своей. С хлебом да солью встречало их отребье и сволочь, и запылали костры, задымились пожарища. Кого из православных голод не косил — война прибирала.
Сельцо Гришкино было небольшое. Жил он с матерью. Только родился он, когда был великий голод. Отец ушел в Москву да там и сгинул. Старшие братья и сестры умерли. Страшные времена были тогда для Руси.
Девять годков ему было, когда в сельцо пришли поляки. Отбившийся от основных сил польский отряд попал не туда — поживиться в сельце было нечем. До сих пор стоит перед глазами Гришкиными надменное и красивое лицо пана, имя которого так и осталось неизвестно. Одет тот был в богатую шубу, шитые жемчугом сапоги, лисью шапку. На боку болталась дорогая сабля. Он прямо восседал на вороном коне, и сама смерть виделась в нем перепуганным селянам.
Порядка в польском королевстве никогда не было, а потому каждый знатный шляхтич имел свое войско, нередко промышлявшее грабежами да разбоем. А уж чтоб русскую деревню в разор пустить — это сам Бог им велел.
Нет, чтоб, увидев нищету, оставить мирных жителей в покое, но шляхта как с цепи сорвалась — кого из селян порубили, кого в хате пожгли, а самые счастливые в лесу схоронились. Совсем еще маленький Гришатка сумел убежать и вернулся в сожженную деревеньку, над которой витал дым и висел плач чудом выживших баб. Мать Гришатки так и осталась в обрушившейся избе. Мальчишка в последний раз взглянул на изничтоженный, спаленный дом и побрел прочь, не в силах даже расплакаться.
Брел он через зимний лес, наугад, незнамо куда. Холод был такой, что трескались деревья, а замерзшие птицы падали на землю и вскоре превращались в стеклянные игрушки. Сперва Гришка еще боялся, что замерзнет до смерти, сгинет, но потом страх прошел. Наоборот, стало тепло и спокойно, он привалился к дереву и прикрыл глаза. Так бы и остался там, если бы не набрел на него странствующий инок. Отогрел его у костра, растер снегом обмороженные руки и уши — хорошо еще, что приморозило их не очень сильно, да и малец оказался крепким. А потом Гришка дрожащими руками держал краюху хлеба и откусывал крошечные кусочки, глядя на пылающий и потрескивающий в лесной зимней глуши костер.
Инок Алексий был человеком добрым, привыкшим ко всяким лишениям и трудностям. Теперь в его странствиях, длившихся долгие годы, у него появился.спутник, и инок благодарил Бога за это. Он привязался к смышленому мальчишке, мягко, без напора втолковывал ему благостное слово и различные премудрости. Гришка любил вечера, когда все больше узнавал о царе Давиде, Деве Марии, о первых веках христианства, когда подвижников травили львами, но они, счастливые, исполненные сознания правоты своей, принимали смерть. И от этих рассказов Гришка забывал о пустом желудке, о том, что постелью служит охапка листьев. Будто разливался вокруг мягкий, ласковый свет, и самые грязные углы казались не такими уж и грязными, а мир вдруг обретал смысл и наполнялся благостью.
Посмотрел Гришка в странствиях своих и людей, и землю русскую. Наконец инок оставил его на обучение в монастыре на самом юге государства рядом с басурманскими землями.
Жизнь в обители была не из легких. Строгие правила, работа по хозяйству, молитвы да послушания. Настоятель монастыря был суров и непреклонен. Гришке приходилось несладко, но у него была крыша над головой, еда и не было бесконечной дороги, не было страха смерти, которая идет за тобой по пятам и готова навалиться в удобный момент.
Ждало Гришку в будущем монашество или государева служба. Оплотом грамоты и просвещения на Руси испокон веков была церковь. Из нее выходили дьяки и подьячие — они вели государственные дела, поскольку бояре в них разбирались плохо, интересовались чаще своей мошной, а грамотой многие вообще не владели.
Да, такова должна была стать судьба Гришкина в будущем, но испытания даются человеку Господом, чтобы укрепить дух его и чтоб перед судом вечным встал он, незапятнанный богатствами и излишествами, испивший до конца нелегкую «чашу земного бытия. Так говорил некогда инок Алексий, Гришка был с ним полностью согласен и неоднократно после имел возможность убедиться в справедливости этих слов. Хотя порой казалось, что испытания эти вовсе не укрепляют дух, а надламывают его, пронизывают все существо слабостью и страхом. Ну а где страх и слабость — там и поступки, попирающие Христовы заповеди. Как бы то ни было, а повторилось все у Гришки почти в точности.
Монастырь не взяли бы никогда, хоть и желали этого племена басурманьи. Крепки и высоки были монастырские стены, сильны и обучены воинскому искусству послушники и монахи, как и во всех обителях, расположенных на окраинах Руси. Не раз приходилось им отбивать атаки грабителей, которым спать не давали церковные богатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41