Так, теперь маленький провокационный спектакль. Для одного зрителя, в пиджаке.
Свернув с трассы к дому, я поехал проселком. Вон, в кустиках» присела иномарочка, а вот где-то там, возле разлапистого дуба, следит за мной мой верный киллер. Которого через несколько минут примут в свои нетерпеливые руки его прежние жертвы. Стало быть, так.
Подогнав машину к дому, я быстро, показывая, что тороплюсь, взбежал на крыльцо, отпер дверь – и прямо всей кожей затылка почувствовал, как за моей спиной всплывает из травы голова с нетерпеливо прищуренными глазами… Я вхожу, закрываю за собой дверь – и нетерпение сменяется удивлением, досадой, недоумением, лихорадочным поиском ошибки и выхода.
Я тем временем, не огорчаясь последними переживаниями мужика в пиджаке и не испытывая из-за того, что доставил их ему, ни малейших угрызений совести, снова набрасываю на скобочку леску, перекидываю через вколотую в дверь кнопку и дважды оборачиваю вокруг нее. Вот и все. Можно выходить, а войти уже безнаказанно нельзя.
Теперь хватай, Сергеев, авосечку и изо всех сил поспешай в село, в магазин, надо же харчишками в дорогу запастись. Покажи-ка всей округе, что ты скоро вернешься (даже дверь не запер), но за время твоего отсутствия опытный человек в пиджаке вполне успеет проверить устройство и исправить не сработавший узел. Он бросится к дому, но не сразу, конечно, вдруг я за чем-то забытым вернусь, рванет незапертую дверь – и все, стало быть…
Главное, чтобы вместо этого не рванул за мной иным путем исправлять техническую ошибку – место вполне подходящее, глухое. Но, думаю, не захочет, догадается, что и я в этом месте дремать на ходу и на цветочки пялиться не буду. Да к тому же очень мне хотелось, чтобы он из своего же горшка стряпни отведал, сам того варева нажрался, что для меня готовил…
Я вышел на крыльцо, остро взглянул на часы и затрусил к селу за покупками. Никто по моим следам не бросился.
Взлетев на колокольню, я успел увидеть салют в честь и память Полковника: дверь моего дома в сполохе огня плавно поднялась над землей вместе с распластанным на ней пиджаком. Потом долетел грохот взрыва, шевельнула над головой ветками и листвой потревоженная березка.
Ну и ладно. Стало быть, мне и здесь больше не ночевать. И эту дверь мне никто не откроет.
Я спустился вниз, повернул в скважине ключ и положил его куда было указано.
Все, вот теперь можно ехать с легким сердцем – долги отданы. Да вместо одного доброго дела два получилось. Еще одна зарубка на прикладе, как сказал бы Полковник, Но, видит Бог, я не стрелял первым,
Через полчаса мы с Поручиком ехали в город. Он свернулся на моих коленях и спал.
Я рассчитывал застать Женьку дома и сдать ей кота. Конечно, мне хотелось бы взять его с собой – проверенный в бою товарищ, хлопот с ним не будет, но кто знает, как у меня сложится? Кто первым выстрелит?
Не знаю, мне такое положение вещей не по нраву – отвечать предупредительными выстрелами на прицельные. Или отстреливаться, когда загнали в угол. Не считаю зазорным упреждающе выстрелить в негодяя, поднимающего преступную руку на жизнь, честь или достоинство человека.
– Женя, – твердо сказал я, когда он радостно открыла мне дверь. – Ты обещала принять меня любого и всякого – прими с котом. Приласкай его, он многое пережил.
– А ты с ним останешься? – с лукавом надеждой в голосе отозвалась Женька м погладила Поручика, который ревниво сидел у меня на руках. – Или будешь его навещать? С ночевкой.
– Я не скоро вернусь…
– Я знаю, – сказала Женька (ей бы не знать!). – Но мне очень жаль, у мамы аллергия на кошачью шерсть, она заикаться начинает… Давай я его в контору заберу.
– Нет, тосковать будет. Возьму с собой. Закрывай дверь, мы поехали.
А может, это и к лучшему? Кто же видал, чтобы мент на задание с котом ездил?..
В назначенный день и час Серый сидел в машине с беззвучно работающим двигателем и ждал условного сигнала.
Смеркалось. Наступало самое время для задуманного. Но ничего не происходило.
Вдали, в новом центре городка, зажигались огни, вставало и разливалось красно-зеленое трепещущее зарево, доносился оттуда глухой вечерний шум. А здесь» в Старой слободе, было тихо и уже почти темно. Размытые глыбы низеньких пузатых, вроде древних комодов, купеческих домов, ряд лип, сухо, по-осеннему шелестящих листвой, трогательные лавочки у ворот и калиток – все начинало исчезать, теряться в спускающемся мраке. Только яснее пробивался свет через щели ставен (как же нынче без них!) и резче выделялся в светлом еще на западе небе силуэт церкви, много лет безуспешно охранявшейся государством.
Заморосил по листьям деревьев дождик, сбрызнул брусчатку мостовой – лучше не придумаешь для предстоящего. Серый потянулся было включить щетки, но их шум мог бы помешать – нужно было не только смотреть, но и слушать.
Однако все было пусто и тихо. Он начал нервничать, злиться, тоскливо подумал: что-то у кого-то сорвалось, где-то не сработало.
Но тут раздался испуганный, отчаянный крик, и из темноты переулка рванулась женщина в распахнутом плаще. За ней с руганью гнались трое.
Ни о чем уже не думая, Серый включил дальний свет, одновременно газанул и, бросив машину вперед, отрезал ею женщину от преследователей. Расчетливо тормознул, чуть довернув руль, и вскользь ударил одного из них задним крылом – он покатился по булыгам, оставляя на них клочки одежды.
Машина еще скользила по маслянистой брусчатке, а Серый уже выскочил из нее и принял на себя пьяных, разгоряченных погоней ребят, озлобленных его попыткой отбить у них жертву.
В любом случае Серому нужно было беречь руки. Поэтому он сделал всего два удара ногами – по одному на каждого. После таких ударов только в кино вскакивают и бьются дальше, а в жизни либо не встают вовсе, либо долго лечатся.
Парни беззвучно, мешками свалились на дорогу. Женщина уже догадливо сидела в машине. Серый хлопнул дверцей, переключил свет на ближний и резко взял с места, коротко глянув на свою пассажирку.
Женщина была еще молода, очень красива, прекрасно сложена, изящно и очень дорого одета. От нее пахло какими-то волнующими духами, которые заставляют вспоминать грешную юность. И почему-то чем-то неуловимым она показалась ему знакомой.
Женщина тоже бросила на него искоса быстрый взгляд, удивленно вскинула голову, же ничего же оказала, только на мгновение
Благодарно положила на его руку длинные вздрагивающие пальцы. Потом достала сигареты и щелкнула зажигалкой.
Серый гнал машину в центр, женщина курила, роняя пепел на круглые коленки, нахально торчавшие из распахнутого плаща и сбившейся короткой юбки. Она удивительно бистро пришла в себя.
– Ну, привет тебе, – задорно сказала она, загасив сигарету.
Ему почудилось вдруг, что и голос ее он когда-то, очень давно, слышал. И этот голос когда-то, очень давно, тревожно волновал его маленькое сердце.
– Ловко у тебя получилось. Ты не артист?
Серый возмущенно покрутил головой.
– Но из крутых, да?
– Вроде того…
– На кого же ты работаешь?
– На себя, стало быть. Волк-одиночка. Рыщу мо дорогам и гостиницам. Похищаю красивых женщин. Отбиваю добычу. Либо наоборот. Что сути не меняет.
– Ты врешь, все, я чувствую.
– Конечно, вру, – легко согласился Серым. – А кто не врет женщинам? Я тебя еще вчера, в гостинице срисовал, И с дружками все подстроил. Чтоб неотразимо представиться, без осечки. Сейчас доставлю тебя в номер, вернусь за ребятами, и мы к тебе завалимся. Погудим малость, а потом я…
– Вот так вот? – Она взялась за ручку дверцы, – Тогда – привет тебе! Притормози.
– Сиди, – усмехнулся Серый. – Привезу в отель, а там как знаешь. – Вздохнул: – Мне чужого не надо. Своего добра девать некуда.
К подъезду гостиницы он соваться не стал, остановил машину в сторонке, под кронами лип – светиться номерами теперь не стоит.
Выходя из машины, женщина бросила:
– Меня зовут Лариса. Гридина.
– Леня, – ответил он, снимая щетки. – Фамилию все равно не запомнишь.
– Ну, Леня так Леня. Чего не бывает, – загадочно согласилась она. – Часов в десять сделай столик в ресторане. Надо же тебя отблагодарить.
– Тогда лучше поужинаем в номере.
– Вообще-то мне наглецы нравятся, с ними проще. Но тебе это не идет, – сказала Лариса, запахивая плащ. – Сволочи, какие пуговицы оборвали! Привет тебе.
Столик я сделал. И ужин заказал. Ничего себе благодарность! Спаси ее от насильников да еще и накорми…
Дожидаясь Ларису, я с удовольствием выпил, покурил и даже сплясал с какой-то юной начинающей путаной, накрашенной до ушей и в стоптанных туфлях – наверняка девица сбежала с молочной фермы ближайшей деревеньки. Она на мне повисла, как хомут на плетне, я еле от нее отделался, сославшись на плохое здоровье. Что уж она подумала – не знаю, но живо шарахнулась и даже смотреть в мою сторону боялась.
Лариса, как я и рассчитывал, пришла не одна. Ее сопровождал поживой мужичок – крепкий, добротный, уверенный, но с тревожным блеском в глазах.
– Гридин, – назвался он, протягивая сильную широкую ладонь. – Отец этой шалавы.
Официант принес еще один прибор и еще одну бутылку.
Гридин, тяжело хлопая меня по плечу, называя «сынком», горячо, трогательно и утомительно долго благодарил за спасение чести, а может быть, и жизни его единственной дочери. Сетовал, что в наше время таких молодых людей почти не осталось и что он постоянно тревожится за Ларку.
– А ты, батя, возьми его на службу, в мою охрану, – посоветовала Лариса, болтая соломинкой в фужере. – Он здорово дерется. Положи ему оклад в «зеленых» и аккордно в рублях – за каждую вражескую челюсть.
– Ларка, не хами, – нежно осадил ее Гридин. – И юбку одерни – заголилась до пупка.
– Батя, не мешай Ленечке – видишь, как он на мои коленки уставился. Надо же отплатить человеку добром.
Гридин повертел шеей в тесном воротничке.
– А ты, сынок, кто по профессии будешь? Не спортсмен?
Не от себя вопрос задал, это ясно. И пришел уже не от Лариски.
– Был когда-то и спортсменом. Потом кое-кого единоборствам обучал. В охране помаялся, Сейчас на свободной охоте. Думаю свое дело открыть, Это у меня, видимо, в крови, Зов предков. Они до октября крупные заводчики были. – Мы чокнулись и выпили. – И меня теперь тянет, время уж очень подходящее…
– Но «капитал не дозволяет»? – догадался Гридин.
Я вздохнул и развел руками.
– Батя, да ты сведи его с «Билдингом», – опить вмешалась Лариса.
– Не встревай. – Гридин украдкой оглянулся, промокнул лоб краем скатерти. – Не распускай язык-то. Ишь завелась.
– А что? Мне там нравится. Правда, попахивает чем-то…
– Лариска! – В глазах Гридина уже не тревога плескалась, а тоска, да не зеленая даже – черная.
Я пригласил Ларису на танец, давая ему прийти в себя. Он, благодарно глянув на меня, облегченно хлопнул рюмку водки, навалился на салат.
– Батя, а он меня прижимал к себе, – злорадно пожаловалась Лариса, когда мы вернулись к столику.
– И правильно делал, – одобрил Гридин. – Знаешь, Леня, я о тебе поговорю на президиуме фирмы…
Ну да, если есть президент, должен быть и президиум.
– Может, найдем тебе хорошее место, чтоб ты на ноги стал. Гридин зла не простит, но и добра не забудет, – Он снова налил и выпил. – Ну} детки, погуляйте, а я еще посижу.
Мне очень хотелось остаться в ресторане, где-нибудь в дальнем уголке, и посмотреть, с кем он еще «посидит». Но, пожалуй, это было бы глупо, элементарно неграмотно.
И еще мне хотелось вспомнить – на кого же все-таки похожа Лариса, в каком давнем сне я ее видел?
Проводив Ларису (в номер она его не пригласила, да он, наверное, и сам бы не пошел), Серый отправился к себе.
Было поздно. Тихо. И почти темно в гостиничном коридоре. В конце его, у двери в номер, где поселился Серый, стояли четверо парней. Они не разговаривали, не курили. Ждали. И наверняка ждали его, опять, вздохнул Серый.
Двое из них пропустили Серого мимо себя и оказались сзади, а двое других шагнули навстречу…
Гридин (в прежнее время) был толковый хозяйственник – мудрый, прижимистый, расчетливый и осторожный. Честный – вертеться приходилось по-всякому, но закон уважал. Хотя дога пользы дела и приходилось лавировать между расплывчатым «можно» и категорическим «нельзя», между указаниями «верхов» и интересами «низов». Решая экономические вопросы, с ювелирной точностью останавливался у запретной черты, за которой грозно торчал недремлющий палец неумолимого закона.
Словом, ухитрялся и государство не обманывать, и своих колхозников не обделять. А вот как задули шалые ветры непонятных перемен, малость растерялся, ориентиры потерял и искренне соблазнился «человеческим фактором», как он его понимал: возможностью с помощью первого в округе кооператива под заманчивым названием «Сельский клуб» решить извечную проблему села – благоустроенное жилье и культурное благоустройство.
С этого и началось. Организаторы кооператива, напористые ребята – двое с юга, двое с востока, двое из средней полосы, – за дело взялись круто: за полгода отстроили центральную усадьбу, правда, колхозную кассу при этом до дна выскребли. Дальше – больше: подсобные промыслы пошли с расчетом на зарубеж, закупили, наладили и пустили линию по производству «поп-корна», а затем и два колбасных цеха, какие-то СП возникли да холдинги с трастами, валютой запахло, колхоз вдруг акционерным обществом стал, а кооператив – строительной фирмой с загадочным названием «Билдинг», которая, естественно, оказалась владельцем контрольного пакета акций. Расширила поле деятельности, взялась за строительство частных коттеджей на землях колхоза и отчасти на его средства в счет будущих дивидендов. И пошло-поехало: по форме предпринимательство, а по содержанию форменный разбой. Многое такое развернулось, что Гридин уже под контролем держать не мог. Да ему и не давали. Откровенно не отстранили, делали вид, что «прислушиваются и учитывают», а на практике все решалось без него. Дело-то, правда, неплохо шло. Денежка текла и даже «зелененькая», да вот где оседала?..
Чем больше расширяла фирма свою деятельность, тем смурнее становилось на душе председателя и члена президиума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11