туда — сюда, сюда — туда. Слаженная, отличная команда.
— Вы бы видели их лица!
— Самое потрясающее в мире зрелище!
— Словом, нам надо собрать деньги, и побыстрее.
— Старые добрые торты «Мейбл»! — Кендал слегка качнул пакет в сторону Лютера, как бы предлагая заглянуть в него.
— Прославились на весь мир.
— Их выпекают в Германсберге, Индиана, столице кондитерских изделий фирмы «Мейбл».
— Там полгорода трудится над этими тортами. Ничего больше не производят, кроме фруктовых тортов.
«Вот бедняги», — от души пожалел обитателей Германсберга Лютер.
— Рецепт держат в тайне, используют самые свежие ингредиенты.
— И получаются у них лучшие в мире фруктовые торты.
Лютер терпеть не мог тортов, особенно фруктовых. Ненавидел все эти фиги, черносливины, орехи, мелкие кусочки высушенных, окрашенных пищевой краской плодов.
— Вот уже восемьдесят лет производят эти торты.
— Самые раскупаемые в стране торты. В прошлом году продано целых шесть тонн!
Лютер стоял неподвижно, сдаваться не собирался, только и знал, что переводить взгляд с одного торговца на другого.
— Ни химии, ни искусственных добавок.
— Просто уму непостижимо, как удается сохранять их свежими!
«С помощью химии и искусственных добавок, как же еще?» — так и хотел вставить Лютер.
И вдруг он ощутил острый приступ голода. Прямо чуть колени не подогнулись, а непроницаемое лицо едва не исказила гримаса. За последние две недели обоняние у него обострилось, без сомнения, это был побочный эффект строгой диеты. Возможно, он унюхал самое удачное изделие «Мейбл», и им овладело неукротимое желание съесть хоть что-нибудь и немедленно. Захотелось вырвать пакет из рук Кендала, разодрать его и начать пожирать фруктовые торты.
А потом приступ прошел. Стиснув зубы, Лютер немного расслабился. Кистлер с Кендалом были так увлечены своим делом, что ничего не заметили.
— У нас огромный выбор.
— Торты так популярны, далеко не всем выдают полный ассортимент.
— Нам повезло, удалось получить девятьсот штук.
— По десять баксов за каждый, вот и соберем девять кусков на игрушки.
— В прошлом году вы купили пять, мистер Крэнк.
— Желаете повторить?
«Да, верно, в прошлом году я купил пять, — вспомнил Лютер. — Три отнес в офис и тайком поставил по торту на стол каждого из трех коллег. К концу недели торты так часто перетаскивали со стола на стол, что бумажная упаковка изорвалась. И Докс перед закрытием конторы на рождественские праздники выбросила их в мусорное ведро».
Два других Нора отнесла своей парикмахерше, даме, весившей не меньше трехсот фунтов. Та получала их дюжинами, и хватало ей тортов до июля.
— Нет, — ответил Лютер. — В этом году обойдусь.
Молодые люди просто окаменели. Кистлер взглянул на Кендала, тот — на Кистлера.
— Что вы сказали, простите?
— В этом году торты мне не нужны.
— Наверное, пять для вас многовато? — спросил Кистлер.
— Даже одного многовато, — ответил Лютер и с вызывающим видом скрестил руки на груди.
— Так ни одного, что ли? — поразился Кендал.
— Ни единого, — ответил Лютер.
Они изобразили скорбь.
— А вы, ребята, вроде бы устраиваете на Четвертое июля соревнования по рыбной ловле для детей-калек? — спросил Лютер.
— Да, каждый год, — ответил Кистлер.
— Вот и замечательно. Приходите летом, и я пожертвую сотню долларов на закупку удочек для этих соревнований.
Кистлер все же умудрился тихо выдавить:
— Спасибо.
Еще несколько секунд замешательства, и вот наконец их удалось выдворить из дома. Лютер вернулся в кухню, но не увидел там ни Норы, ни своей тарелки с двумя недоеденными кусочками рыбы, ни стакана с водой, ни салфетки. Все словно испарилось. Вне себя от ярости, он совершил налет на кладовую, и трофеями его стали банка с арахисовым маслом и пачка зачерствевшего соленого печенья.
Глава 9
Отец Стенли Уайли основал «Уайли и Бек» в 1940 году. Бек ушел из жизни так давно, что уже никто и не помнил, почему его фамилия красуется на двери. Просто уж очень красивая была вывеска — «Уайли и Бек», да и к тому же менять ее было дорого. Удивительное дело, но в проработавшей примерно полвека налогово-бухгалтерской фирме изменилось за это время очень мало. Все те же двенадцать партнеров, включая Лютера, занимались налогами, да человек двадцать или около того — аудитом. И клиентами их были средних размеров компании, которые просто не могли позволить себе воспользоваться услугами крупных частных и государственных аудиторских фирм.
Если бы лет тридцать назад у Стенли Уайли было побольше амбиций, фирма наверняка бы пошла в гору, укрепилась и расширилась. Но амбиций у него не было никогда, и он притворялся, что вполне доволен положением дел, и шутливо называл детище отца «фирма-бутик».
Лютер как раз собирался ускользнуть на очередной сеанс загара, как вдруг, словно из ниоткуда, материализовался Стенли с длинным сандвичем, по краям которого свисали лохмотья зеленого салата.
— Минутка найдется? — пробормотал он с набитым ртом.
И не успел Лютер вымолвить и слова, как Стенли уже сидел напротив. Как только умудрился?.. Он носил дурацкие галстуки-бабочки, а рубашки с воротничками на пуговках всегда были украшены разнообразными пятнами — от чернил, майонеза, кофе. Вообще этот Стенли был порядочным неряхой, документы и бумаги пропадали у него в конторе пачками, и искали их месяцами. «Хочешь спрятать клад, обратись в контору Стенли» — это стало расхожей шуткой и почти девизом фирмы.
— Слышал, тебя не будет завтра на рождественском обеде, — сказал, продолжая жевать, Стенли. В обеденное время он просто обожал расхаживать по кабинетам конторы с сандвичем в одной руке и стаканчиком колы в другой, делая вид, будто слишком занят, чтобы позволить себе нормальный ленч.
— Да, в этом году я отказываюсь кое от чего, Стенли, да не в обиду тебе или кому другому будет сказано, — ответил Лютер.
— Так, значит, это правда?
— Да, правда. Нас здесь не будет.
Стенли хмуро проглотил кусок, затем оглядел сандвич со всех сторон, прикидывая, где бы откусить следующий. Он не был боссом, всего лишь управляющим и партнером. Лютер же был полноправным партнером вот уже шесть лет. И никто, ни один сотрудник «Уайли и Бек» не мог оказать на него давления.
— Что ж, прискорбно слышать. Джейн очень расстроится.
— Я черкну ей записку, — пообещал Лютер.
Нельзя сказать, что ежегодное празднество проходило столь уж ужасно. Нет, нормальный обед в старом ресторанчике в центре города, хорошая еда, вполне приличные вина, несколько тостов, а далее оркестр и танцы допоздна. Ну и, разумеется, черный галстук. Дамы из кожи вон лезли, чтобы переплюнуть одна другую роскошью нарядов и драгоценностей. Джейн Уайли была восхитительной женщиной и, уж конечно, заслуживала лучшего мужа, чем Стенли.
— И в чем же причина? — осведомился Стенли.
— Мы в этом году вообще отказались от традиционного праздника, Стенли. Ни елки, ни подарков, ни всей этой мишуры. Сэкономили, и на эти деньги отправляемся в десятидневный круиз. Блэр все равно уехала, а нам не мешает передохнуть. Но в будущем году все наверстаем, а если не в будущем, так через год.
— Ведь Рождество наступает каждый год, верно?
— Да уж, точнее не скажешь.
— А ты похудел.
— Сбросил десять фунтов. Пляжи ждут.
— Шикарно выглядишь, Лютер. Даже загораешь, я слышал.
— Ну так, чуть-чуть. Иначе просто изжарюсь на солнце.
Стенли отхватил изрядный кусок ветчины с хлебом и листиками салата. На секунду он замер с ошметками салата на губах, затем началось пережевывание.
— Недурная идея, — пробурчал он.
Мечты Стенли об отпуске не шли дальше недели в пляжном домике, сущей развалюхе, поскольку за тридцать лет он не вложил в него ни цента. Однажды Лютер с Норой были его гостями и провели совершенно чудовищную неделю. Уайли отвели себе главную спальню, а их поместили в «гостевой» — узенькой каморке с жесткими деревянными лежаками и без кондиционера. Стенли с утра до вечера накачивался джином с тоником и даже ни разу не вышел позагорать.
И вот он наконец ушел с набитым ртом, но едва Лютер поднялся, как в кабинет зашел Янк Слейдер.
— Уже почти пять тысяч двести баксов, старина, — объявил он, — Конца и края этому не видно. Абигайль только что потратила шестьсот долларов на платье к рождественскому обеду. Не понимаю, почему нельзя надеть то же, что в прошлом году? Но спорить бесполезно. Туфли обошлись в сорок. Сумочка — еще девяносто. Шкафы забиты сумочками и туфлями, но попробуй только слово сказать! Если так пойдет и дальше, семью тысячами в этом году не обойтись. Пожалуйста, возьми меня с собой в круиз.
Вдохновленный Лютером, Янк продолжил говорит о нанесенном семейному бюджету ущербе. Окончательный результат был пока не ясен, но перспективы самые мрачные.
— Ты мой герой, — снова сказал он и ушел так же быстро и неожиданно, как пришел.
«Все они мне просто завидуют, — подумал Лютер. — До праздника еще целая неделя, а сумасшествие нарастает с каждым днем. Вот они и завидуют. Прямо лопаются от зависти. Но кое-кто вроде Стенли отказывается это признавать. А другие, подобно Янку, откровенно гордятся мной».
Идти загорать было уже поздно. Лютер подошел к окну с видом на город и холодный дождь. Серое небо, голые деревья, несколько сухих листиков отчаянно трепещут на ветру, на улицах пробки. Просто чудесно! Он самодовольно похлопал себя по плоскому животу, потом спустился в туристическое агентство и распил с Биф баночку диетической колы.
* * *
При звуке звонка Нора соскочила с «Загар-матраса» и схватила полотенце. Она не слишком любила потеть и терла себя с неукротимым пылом.
На ней было узенькое красное бикини — такой купальник выглядит просто шикарно на молоденьких стройных моделях из каталогов. Она знала: ни за что не наденет его на людях, но Лютер настоял на покупке. Просто запал на эту модель и пригрозил, что закажет сам. Купальник был не слишком дорогой, и Нора решилась.
Она взглянула в зеркало и даже немного покраснела, увидев себя в столь вызывающе открытом купальнике. Нет, конечно, она похудела. И загорела вполне прилично. Но чтобы оправдать этот наряд, надо было морить себя голодом лет пять как минимум и до седьмого пота заниматься в спортивном зале.
Она быстро оделась, натянув брюки и свитер прямо поверх бикини. Лютер клялся, что загорает нагишом, но сама она раздеваться не собирается.
Даже одетая, она чувствовала себя неловко. Купальник жал в интимных местах, и ходить в нем, надо сказать, было не слишком удобно. Ей не терпелось добраться до дома, сбросить дурацкую вещицу и залезть в ванну с горячей водой, чтобы лежать там долго-долго.
Нора благополучно выбралась из торгового центра, свернула за угол и лицом к лицу столкнулась с преподобным Дью Забриски, священником. Он был обвешан пакетами и сумками с покупками, в то время как у нее в руках не было ничего, кроме пальто. Он был так бледен, а она вся раскраснелась. Он ощущал себя вполне комфортно в старом твидовом пиджаке, пальто, черной рубашке с воротничком-стойкой. Норе же ужасно мешал купальник, а трусики вроде бы начали сползать.
Они сдержанно обнялись.
— Мне вас так не хватало в прошлую субботу, — заметил преподобный Дью с долей упрека и даже раздражения в голосе.
— Мы были очень заняты, — ответила Нора и провела ладонью по вспотевшему лбу.
— Вы в порядке, Нора?
— Да, все отлично, — ответила она.
— Похоже, у вас отдышка.
— Просто много ходила, — ответила она, солгав самому священнику.
Он почему-то взглянул на ее туфли. Интересно, что он ожидал увидеть? Неужели кроссовки?
— Мы можем поговорить? — спросил Забриски.
— Да, конечно, — кивнула Нора.
Неподалеку от лестницы пустовала скамья. Преподобный подхватил сумки и свалил их в кучу возле скамьи. Нора села, и маленький красный купальник, подарок Лютера, снова дал о себе знать. На этот раз, видимо, сползла бретелька, а трусики держались на честном слове. Последнее осложнение возникло, очевидно, потому, что она похудела и слаксы обтягивали не слишком плотно.
— Ходят разные слухи, — тихо и многозначительно начал Забриски.
У преподобного была раздражающая привычка наклоняться при разговоре к самому лицу собеседника. Нора то закидывала ногу на ногу, то поджимала их, но все эти ухищрения ни к чему хорошему не приводили.
— Какие еще слухи? — пробормотала она.
— Буду с вами предельно откровенен, Нора. — Он придвинулся еще ближе. — Из надежного источника я узнал, что вы с Лютером решили в этом году не праздновать Рождество.
— Ну, в каком-то смысле да.
— Сроду не слыхивал ничего подобного, — скорбно произнес священник. Можно было подумать, что Крэнки свершили некий новый, еще неведомый ему грех.
Нора боялась пошевелиться, но все равно создавалось впечатление, что она буквально выпадает из одежды. На лбу снова выступили капельки пота.
— Вам нехорошо, Нора? — спросил священник.
— Нет, все отлично, у нас полный порядок. И мы по-прежнему чтим Рождество. Знаем, что надо праздновать рождение Христа. И всегда его праздновали. Просто в этом году все так сложилось — Блэр уехала, а мы с Лютером решили передохнуть.
Он долго и сосредоточенно обдумывал услышанное, Нора снова заерзала на скамье.
— Немного странно все это, вам не кажется? — произнес священник, разглядывая гору пакетов у скамьи.
— Да, пожалуй. Но мы в полном порядке, Дью, честное слово. Мы счастливы и здоровы, просто решили устроить себе в этом году передышку. Вот и все.
— Слышал, вы уезжаете.
— Да, в круиз. На десять дней.
Он задумчиво погладил бороду, точно не был уверен, одобряет ли подобное решение.
— Ну а полуночную службу вы, надеюсь, не пропустите? — улыбнулся он.
— Ничего не могу обещать, Дью.
Преподобный отец покровительственно похлопал ее по коленке, и они распрощались. Нора выждала, пока он не скроется из виду, и только после этого собралась с духом встать со скамьи. И поспешила вон из этого торгового центра, проклиная Лютера и красное бикини.
* * *
Дочь двоюродной сестры жены Вика Фромейера слыла в местной католической церкви активисткой, руководила там большим детским хором, который накануне Рождества выходил на улицы петь гимны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18