М., – я порасспросил бы тебя о твоей жизни и о жизни миссис Синклер. В разное время вы с ней оба проявили чудеса ловкости. Интересно, вы работали вместе или порознь?
– Наши дела вас не касаются, – отрезал Фергюсон. – А пока… Что еще вам известно? Мне нужны факты. «Будь у вас время!» Время! Да у вас его сколько угодно!
– Знаю, сынок, – кивнул Г. М. – А вот у тебя нет.
– Вы будете говорить или дать вам пилюлю? – Фергюсон взвел курок. – Она пойдет вам на пользу.
– Да послушай же! Не будь полным кретином! Дурак, кем ты себя возомнил? Я вот что пытаюсь тебе сказать…
Вместо ответа, Фергюсон выстрелил. Как в кошмарном сне, Сандерс услышал знакомый глухой хлопок. Он невольно дернулся вбок и склонился над кадкой, постепенно заполняющейся кровью. Но он услышал и новый звук и увидел, как в стене, в нескольких дюймах над головой Г. М., образовалась дырка. Марша сдавленно вскрикнула. Было ясно: она долго не выдержит. Выражение лица Г. М. не изменилось.
– Ты промахнулся, – заявил он.
– Жаль, – пролаял Фергюсон. – Значит, попробуем еще раз. Если…
– Я бы не стал на твоем месте. – Г. М. покачал головой. – Можешь разнести мою голову на куски, если прицелишься получше и рука не дрогнет. Но она дрогнет. И потом, ты совершишь глупость. Сынок, кто-то решил от тебя избавиться. Молоко, которое ты пьешь, отравлено! И если ты не перестанешь валять дурака и немедленно не примешь противоядие, через десять минут тебе крышка.
Наступила такая пронзительная пауза, что даже потрескивание дров в камине стало невыносимо громким. Доктор Сандерс быстро посмотрел в глаза Фергюсону и понял, что Г. М. прав. Симптомы отравления атропином проявлялись так стремительно, что не приходилось сомневаться – злоумышленник не пожалел яда.
Молчание нарушил сам Фергюсон.
– Ах, какие мы умные! – язвительно протянул он. – Кажется, все мы еще не наигрались вдоволь. Не старайтесь меня провести, Мерривейл! Меня на пушку не возьмешь!
Г. М. широко раскрыл маленькие глазки.
– Неужели, сынок, ты думаешь, будто я беру тебя на пушку? Неужели сам ничего не чувствуешь?
– Я чувствую себя отлично, – возразил Фергюсон. Шлепанец упал на пол, он подцепил его ногой. – А вот вы нет. И когда я закончу, вам будет гораздо, гораздо хуже, чем мне.
В комнате было очень жарко. По лбу Г. М. катился пот.
– Отдай мне пистолет! Черт тебя подери, ты что, хочешь покончить с собой в присутствии двух врачей?
– Надо рискнуть. Предупреждаю, Мерривейл: хватит нести чушь. Отвечайте! Откуда вы узнали, что…
Г. М. с трудом поднялся на ноги.
– Отдай мне пистолет!
– Ладно. Смотрите, сейчас вылетит птичка, – сказал Фергюсон. Он поднял пистолет и оперся локтем о ручку кресла, чтобы удобнее было целиться.
Глава 12
НЕВИНОВНОСТЬ БОНИТЫ СИНКЛЕР
Бонита Синклер сидела в маленьком пустом зале ожидания Нового Скотленд-Ярда, изображая на лице вежливую терпимость. Но она все чаще и чаще бросала взгляд на свои наручные часики, а потом на настенные часы, как будто сравнивая, какие из них точнее. В данный момент и те и другие показывали без пяти двенадцать ночи.
Из противоположного угла за ней наблюдал сержант Поллард. Он по-прежнему восхищался ее красотой, хотя теперь его чувство дополнялось интересом иного рода.
Миссис Синклер была вся в черном – от шерстяного пальто до шляпки с полями, загнутыми спереди кверху. Она сидела грациозно закинув ногу на ногу и облокотившись на спинку стула, с таким достоинством, словно восседала на троне. Лицо ее с твердым подбородком и округлым ртом было совершенно спокойным. Иссиня-черные глаза ни разу не встретились с глазами Полларда; ее взгляд блуждал по комнате, не пропуская ни одного угла, однако носил печать полнейшего безразличия.
Однако безразличие, видимо, было напускным. Она улыбнулась Полларду, и тот, захваченный врасплох, невольно улыбнулся в ответ подозреваемой.
– Можно мне… Здесь можно курить? – спросила она.
– Конечно, миссис Синклер. Вот, возьмите.
В просторном помещении все звуки отдавались гулким эхом; в поздний час их голоса звучали громче обычного. Поллард не знал, слышит ли их разговор Мастерс в соседней комнате. Он поспешил предложить миссис Синклер сигарету. И даже дал ей прикурить – Мастерс наверняка не одобрил бы его поступок.
– Большое спасибо, – с улыбкой поблагодарила миссис Синклер, слегка склонив голову.
Поллард задул спичку и некоторое время недоуменно озирался, не зная, куда ее деть. Наконец пошел на компромисс: швырнул за спину, в направлении камина. Попал он очень ловко – прямо на пальто старшего инспектора Мастерса, который как раз в тот момент вошел в зал ожидания.
– Прошу вас, мэм, – пригласил Мастерс. Затем кивнул Полларду. Взгляд его не сулил подчиненному ничего хорошего.
В кабинете Мастерса горела лампа. На столе, придавленные пресс-папье, лежали три телеграммы, полученные от французской полиции. Показав на стул, Мастерс задумчиво воззрился на гостью красными от усталости глазами.
– Я как раз говорила сержанту, – начала миссис Синклер, словно находилась в компании близких друзей, – что не могу понять, зачем меня вызвали в такой поздний час. – Она еле заметно пожала плечами. – Насколько мне известно, моя бедная служанка тоже здесь. Я просто в ужасе! Вы что, собираетесь продержать меня здесь всю ночь, применить ко мне третью степень устрашения или еще что-нибудь?
– Нет, мэм.
– Тогда?..
– Прежде всего, должен сказать, что вы, если захотите, имеете право отвечать на наши вопросы в присутствии вашего адвоката.
Услышав зловещую фразу, миссис Синклер задумчиво стряхнула пепел, а потом смерила Мастерса растерянной улыбкой.
– Мистер Мастерс, сами посудите, какой адвокат явится сюда посреди ночи? Разве не проще подождать до завтра? Тогда мы с адвокатом приедем вместе.
Мастерс остался невозмутим.
– Если настаиваете, мэм. В то же время у меня для вас есть очень серьезная новость; думаю, вы предпочтете узнать ее сейчас. – Он замолк.
– Какая новость? – спросила миссис Синклер слегка изменившимся тоном.
– Вам известно, что если кое-кто подаст на вас в суд за вымогательство, то вам грозит длительное тюремное заключение?
Какая неприятность! Миссис Синклер держала сигарету горизонтально, стряхивая пепел длинным пальцем. Ее грудь вздымалась и опускалась, как если бы она спала.
– Извините, но я… не понимаю.
– Буду с вами откровенен, миссис Синклер. – Мастерс наклонился к женщине с видом человека, делающего честное деловое предложение. – Я знаю, как вы работали. С вашими методами знакомы все опытные полицейские. Хотя не скрою: до сих пор никому так долго не удавалось выходить сухим из воды, так преуспеть и придумать столько ухищрений, как вам. – Он откинулся на спинку стула с довольным видом. – Мы имеем дело с новой отраслью мошенничества, о ней известно немногим. Дело касается полотен великих мастеров. Лично я в них не разбираюсь, но я проконсультировался со специалистами. Подлинные имена мы опустим, мэм, хотя список фамилий у меня имеется. – Мастерс похлопал по лежащим на столе запискам и заговорил с расстановкой: – Допустим, в XVI веке некий итальянский художник пишет картину, которая нравится всем. Как говорят сейчас, у него вышел хит. Он знаменит, и его полотно тоже прославилось. Что же потом? Родной город художника мечтает иметь его картину. Она становится предметом вожделения всех картинных галерей Европы. Некий герцог готов отдать любые деньги, чтобы картина стала жемчужиной его частной коллекции. И так далее. Так кто, спрашиваю я, получит картину? – Мастерс опять откинулся на спинку стула и продолжил довольным тоном: – Сэр Эдвард Литл сообщил мне, что даже великие художники были не прочь заработать несколько лишних гульденов, талеров или других монет. Себе они цену знали, но и обижать никого не хотели. Что, скажите мне, делать художнику, который оказался между двух огней: герцогом таким-то и князем сяким-то? Он берет и рисует картину еще раз, а иногда и два, и три раза. И подписывает все экземпляры своей фамилией, и покупатели хвастают перед соседями, что приобрели подлинник великого мастера. Никакого обмана, разве что номинальный. Картины на самом деле подлинные и нарисованы великим мастером. По словам сэра Эдварда, такое случается довольно часто. Главное, чтобы все было шито-крыто.
Как ни странно, миссис Синклер как будто воспрянула духом.
– Но при чем здесь я?! – воскликнула она, широко раскрыв глаза.
– Будьте добры, дослушайте меня до конца. Что же происходит потом? Проходит сто, может быть, двести лет. – Мастерс сделал щедрый жест рукой. – Картины нашего мастера рассеиваются по свету. Известность получает одна из них. Чаще всего та, что попала в картинную галерею. Она и считается оригиналом. Никто ничего не подозревает. Притом что по свету гуляют миллионы ее копий, никто даже и не думает искать другой оригинал, даже если натыкается на него случайно. Я больше чем уверен, что «Пробуждение души», которое висит дома на стене…
Миссис Синклер вздрогнула.
– …это подлинное «Пробуждение души», написанное великим мастером. Но, если верить сэру Эдварду, в мире полным-полно таких вот, с позволения сказать, оригиналов. И вот, – Мастерс посерьезнел, – допустим, кто-то специально отыскивает другие оригиналы. Предположим, этот «кто-то» вы. Вы находите дубликат. Каковы ваши дальнейшие действия? Тут возможно несколько вариантов. Вы идете к миллионеру, обладателю частной коллекции, и спрашиваете, не купит ли он подлинную «Венеру в купальне». Коллекционер отвечает: «Держите карман шире, мадам! Подлинная «Венера в купальне» находится в Лейпцигской картинной галерее». Надеюсь, вы понимаете, что название картины вымышленное?
– Да, я догадалась, – сухо отозвалась миссис Синклер.
Мастерс еще ближе придвинул к ней свой стул.
– Итак, мадам. Вы говорите коллекционеру: «Поверьте, у меня настоящая «Венера в купальне». Если сомневаетесь, пригласите вашего эксперта и пусть он проверит». Разумеется, терять вам нечего: даже самый тщательный анализ установит подлинность картины. Коллекционеру не терпится ее купить. «Я продам ее, – говорите вы, – только никому о ней не рассказывайте, потому что у вас выйдут неприятности с Лейпцигской галереей. Когда они узнают, что у них на самом деле…» Подразумевается, что в картинной галерее копия, но вы недоговариваете. Поскольку сэр Эдвард сам коллекционер, он радостно потирает руки, сияет, как начищенная монета, и помалкивает. Он получил то, что хотел. За дубликат «Венеры» вы заплатили фунтов десять, а продали ее за десять тысяч. И даже если правда все же всплывет, к вам не придерешься: все, что вы делаете, вполне законно.
Сержант Поллард подумал: теперь он уже не сможет просто восхищаться картинами. Всякий раз, очутившись в картинной галерее, он будет гадать, что перед ним – подлинник или один из бесчисленных дубликатов. О чем думала в тот момент миссис Синклер, понять было трудно.
– Не уверена, что до конца понимаю вас, – заявила она. – Если все, чем я занимаюсь, законно, к чему разговоры о вымогательстве и прочем?
– И шантаже, – пояснил Мастерс. – Все гораздо серьезнее. Если бы ваша деятельность этим и ограничивалась, можно было бы говорить о мелком мошенничестве. Разумеется, при условии, что вы не преступаете закона.
Но все становится гораздо серьезнее, когда вы имеете дело с крупными национальными или частными картинными галереями. У них имеется шедевр живописи. Отличный экземпляр, который стоит двадцать тысяч фунтов. Люди приезжают со всех концов света только ради того, чтобы полюбоваться им. Картина становится городской достопримечательностью. Что же будет, если предать достоянию гласности тот факт, что где-то гуляют еще несколько таких же?
Здесь коммерческий вопрос, мэм. Картина ценна постольку, поскольку уникальна. Такая причуда. Иначе она резко упадет в цене на рынке, что вполне понятно. Итак, допустим, вы идете в музей. Предъявляете дубликат шедевра. Галерейщики понимают, что оказались в щекотливом положении. Они и так выложили кучу денег за свой шедевр – возможно, больше, чем того хотел директор, или оценили картину выше того, во что ее ценит общественное мнение. Вы же предлагаете им купить дубликат и показать себя разумными людьми, спрятав то, что у них висит, подальше, с глаз долой. В противном случае вы угрожаете продать картину кому-то другому. Подобные действия, миссис Синклер, я называю вымогательством.
Можно еще неплохо заработать и на неоконченных картинах. Сэр Эдвард Литл и тут все мне разъяснил. Когда умирает знаменитый художник, после него обычно остается кипа незаконченных работ, эскизов и холстов. Умный вор спешит домой к новопреставленному и скупает все оптом. Если с ним в связке работает опытный рисовальщик, он «заканчивает» картину так ловко, что даже эксперты не отличат ее от подлинника. Картина и есть подлинник… почти. На том вы и стоите, миссис Синклер: вы всегда торгуете только подлинниками.
Как только можно деликатнее, Мастерс отодвинулся назад, но взгляд его, направленный на миссис Синклер, был напорист.
Некоторое время женщина молчала. В темной комнате единственным источником света была лампа над столом старшего инспектора; она фиксировала малейшие изменения на подвижном лице миссис Синклер, которая смотрела вниз, на сцепленные пальцы рук; казалось, веки у нее восковые. Наконец она тяжело вздохнула, и сержанту показалось, что подозреваемая вот-вот во всем признается.
– Подобные вещи, – проговорила миссис Синклер, – очень трудно доказать. – Она подняла взгляд. – Простите, что напоминаю вам очевидные вещи, но… Чтобы обосновать случай мошенничества с неоконченной картиной, требуется доказать следующее: никто не прикасался к картине, кроме самого художника, написавшего ее. В данной же области способны разобраться только специалисты, не так ли? Разве глубокие познания в определенной области не самоценны? Разве они не заслуживают похвалы?
– Возможно. Но я о другом…
– Картинные галереи, – продолжала миссис Синклер, – в суд не подадут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31