– Как?
– «Мистер Салливан», – передразнила Рита. – Как судья. Он хочет все рассказать Алеку.
– С какой целью? Чтобы муж дал вам развод?
Рита раздраженно покачала головой и окинула маленькую приемную таким взглядом, словно это была тюремная камера. Думаю, она искренне чувствовала себя как в тюрьме. Здесь не было никакой игры или притворства. Разумная и вполне уравновешенная женщина начала говорить и даже мыслить как восемнадцатилетняя девушка.
– Алек – католик, – сказала Рита, нервно теребя белую сумочку. – Разве вы этого не знали?
– Вообще-то нет.
Бегающие глаза остановились на мне.
– Он бы не развелся со мной, даже если бы я этого хотела. Но дело не в том. Я не могу нанести Алеку такой удар. Меня бросает в дрожь при мысли о том, как он будет выглядеть, если я все ему расскажу. Алек всегда был добр ко мне. А сейчас он стар, и у него никого нет, кроме меня.
– Да, это верно.
– Поэтому я не могу просто сбежать и бросить его, получу я развод или нет. Но я не могу и отказаться от Барри, доктор Люк! Наша тайная связь тяготит его не меньше, чем меня. Он не желает больше ждать, и, если я буду откладывать решение, кто знает, что может произойти. Все так запуталось… – Она посмотрела в угол потолка. – Вот если бы Алек умер…
Непрошеная мысль заставила меня похолодеть.
– Что вы намерены делать? – осведомился я.
– В том-то и беда, что не знаю!
– Сколько времени вы женаты, Рита?
– Восемь лет.
– А нечто подобное случалось с вами прежде?
– Нет, доктор Люк, клянусь вам! Вот почему я уверена, что это действительно… ну, великая страсть. Я читала и даже писала о ней, но никогда не знала, какова она на самом деле.
– Предположим, вы убежите с этим парнем…
– Говорю вам, я не хочу этого делать!
– Не важно – только предположим. Как вы будете жить? У него есть какие-то деньги?
– Боюсь, что немного. Но… – Рита снова заколебалась, собираясь мне что-то сообщить, но, к сожалению, снова передумала. Ее зубы блеснули между полными губами. – Я не говорю, что это неосуществимо. Но к чему думать об этом в такое время? Я беспокоюсь об Алеке. Вечно Алек, Алек, Алек!..
Рита начинала нести литературщину. Хуже всего было то, что она произносила высокопарные речи абсолютно искренне.
– Его лицо, словно призрак, постоянно присутствует между мною и Барри. Я хочу, чтобы он был счастлив, но в такой ситуации не может быть счастлив никто из нас.
– Скажите, Рита, вы когда-нибудь были влюблены в Алека?
– Да, по-своему. Когда я с ним познакомилась, он был очарователен. Алек всегда называл меня Долорес – имея в виду Долорес Суинберна.
– А теперь?
– Ну, он, конечно, не бьет меня. Но…
– Когда в последний раз у вас была физическая близость с Алеком?
Ее лицо стало трагическим.
– Говорю вам, доктор Люк, все совсем не так! Наша связь с Барри – что-то вроде духовного перерождения. Не трите лоб и не смотрите на меня поверх очков!
– Я только…
– Это нечто, чего я не в состоянии описать. Я могу стимулировать актерское мастерство Барри, а он – мой поэтический дар. Когда-нибудь Барри станет великим актером. Он смеется, когда я это говорю, но это правда, и я могу ему помочь. К сожалению, это не решает мою проблему. Я буквально схожу с ума! Мне нужен ваш совет, хотя я заранее знаю, каков он будет. Но больше всего я нуждаюсь в том, что поможет мне крепко поспать хотя бы одну ночь. Пожалуйста, дайте мне какое-нибудь средство!
Через пятнадцать минут Рита ушла. Я смотрел ей вслед, когда она шагала по боковой дорожке между живыми изгородями из лавра. Подходя к воротам, Рита заглянула в сумочку, словно убеждаясь, что в ней что-то находится. Рассказывая свою историю, она была на грани истерики. Но сейчас истерии как не бывало. В том, как Рита пригладила волосы и расправила плечи, ощущались мечтательность и вызов. Она спешила в «Мон Репо» и к Барри Салливану.
Глава 2
Вечером в субботу 30 июня я отправился в дом Уэйнрайтов играть в карты.
Погода была предгрозовой, и события во многих отношениях приближались к кульминации. Франция капитулировала, фюрер был в Париже, дезорганизованная, безоружная и истощенная британская армия отступала зализывать раны на побережье, где ей вскоре, вероятно, придется сражаться. Но мы все еще сохраняли бодрость – и я в том числе. «Нам надо держаться вместе, – говорили мы. – Так будет лучше». Один Бог знает почему.
Даже в маленьком мирке Линкома нависающая трагедия ощущалась так же четко, как стук в дверь. Я узнал больше об отношениях Уэйнрайтов и Салливана, когда на следующий день после визита Риты поговорил с Томом.
– Может вызвать скандал? – эхом отозвался Том, застегивая саквояж перед утренним обходом. – Да скандал уже полыхает вовсю!
– Ты имеешь в виду, что об этом говорят в деревне?
– Во всем Северном Девоне. Если бы не война, ты бы ни о чем другом не услышал.
– Тогда почему мне об этом не рассказали?
– Мой дорогой панаша, – отозвался Том со своей раздражающей добродушной ухмылкой, – ты не в состоянии разглядеть то, что творится у тебя под носом. И никто не передаст тебе сплетни, так как они тебя не интересуют. Дайка я усажу тебя в кресло.
– Черт возьми, я еще не старая развалина!
– Нет, но тебе надо быть осторожнее с сердцем, – возразил мой серьезный сын. – Меня удивляет, – продолжал он, щелкнув замком саквояжа, – как люди могут так себя вести и думать, что их не замечают. Эта женщина совсем потеряла голову.
– Ну и что о них говорят?
– Что миссис Уэйнрайт – дурная женщина, соблазнившая невинного молодого человека. – Том покачал головой и выпрямился, готовясь к лекции. – С точки зрения медицины и биологии это абсолютно неубедительно. Понимаешь…
– Я достаточно знаком с медицинскими и биологическими фактами, о чем свидетельствует твое присутствие в этом мире. Значит, все сочувствуют Салливану?
– Да, если это можно назвать сочувствием.
– Ты хоть знаешь, что собой представляет этот Барри Салливан?
– Я его не встречал, но говорят, он достойный парень. Типичный янки, швыряет деньги направо и налево и так далее. Тем не менее меня бы не удивило, если бы он и миссис Уэйнрайт сговорились и прикончили старика.
Том произнес это зловещее предсказание с глубокомысленным и напыщенным видом. Он сам этому не верил, но его слова настолько соответствовали моим неприятным мыслям, что я прореагировал так, как реагируют все отцы.
– Чепуха!
– Ты так думаешь? – отозвался Том. – Вспомни Томпсон и Байуотерса. Вспомни Рэттенбери и Стоунера. Вспомни… ну, их наверняка более чем достаточно. Замужняя женщина средних лет влюбляется в молодого парня.
– Кто ты такой, чтобы рассуждать о молодых парнях? Тебе всего тридцать пять.
– И что они делают? – продолжал Том. – Стараются добиться развода? Как бы не так! Они теряют голову и убивают мужа. Так происходит в девяти случаях из десяти, но не спрашивай меня почему.
«Поговори с одним из них, мой мальчик, – подумал я, – и ты увидишь, как у него напряжены нервы, путаются мысли и теряется самоконтроль. Тогда ты, возможно, поймешь».
– Но я больше не могу стоять здесь и болтать, – заявил Том, подбирая саквояж. Он был высоким, широкоплечим и рыжеватым, как я в его возрасте. – У меня интересный случай неподалеку от Эксмура.
– Должно быть, нечто особенное, если ты называешь это интересным.
Том усмехнулся:
– Я говорю не о болезни, а о человеке – старике по имени сэр Генри Мерривейл. Он остановился у Пола Феррарса в Ридд-Фарм.
– Ну и что с ним стряслось?
– Сломал большой палец ноги. Стоит поехать туда, чтобы услышать его лексикон. Я собираюсь продержать старика в инвалидной коляске шесть недель. Но если тебя интересуют последние эскапады миссис Уэйнрайт…
– Интересуют.
– Ладно, попробую осторожно расспросить Пола Феррарса. Он должен хорошо ее знать, так как писал около года тому назад ее портрет.
Но я счел это неэтичным и прочитал Тому лекцию на соответствующую тему. В результате мне пришлось ждать больше месяца, в течение которого люди были не в состоянии разговаривать почти ни о чем, кроме Адольфа Гитлера. Я узнал, что Барри Салливан вернулся в Лондон. Однажды я поехал на автомобиле повидать Риту и Алека, но мне сказали, что они в Майнхеде. И наконец пасмурным субботним утром я встретил Алека.
Каждый был бы потрясен при виде происшедшей с ним перемены. Я столкнулся с ним на дороге среди скал между Линкомом и «Мон Репо». Он брел медленно и без всякой цели, заложив руки за спину и покачивая из стороны в сторону головой. Шляпы на нем не было – ветер ерошил его редкие седеющие волосы и развевал полы пальто из шерсти альпаки.
Несмотря на низкий рост, Алек Уэйнрайт был широкоплечим. Теперь же он словно съежился. Его квадратное и грубоватое, но добродушное лицо и серые глаза под густыми бровями казались утратившими всякое выражение, а веки слегка подергивались.
Алек был пьян и шагал как во сне. Мне пришлось окликнуть его.
– Доктор Кроксли! – отозвался он, прочистив горло. Его взгляд слегка прояснился. Для Алека я не был ни доктором Люком, ни, тем более, просто Люком – он предпочитал формальное обращение. – Рад вас видеть. Я собирался навестить вас, но…
Алек сделал неопределенный жест, как будто не мог вспомнить причину.
– Подойдите сюда. Сядьте на эту скамейку.
Дул сильный ветер, и я посоветовал Алеку прикрыть голову. Достав из кармана старую суконную шапку, он нахлобучил ее и сел рядом со мной, удрученно покачивая головой.
– Они не понимают, – бормотал Алек. – Они не понимают!
Я оглядывался по сторонам, пока не понял, что он имеет в виду.
– Гитлер приближается. Он будет здесь со дня на день. У него войска, у него самолеты, у него все. Но когда я говорю это в пабе, мне отвечают: «Ради бога, заткнитесь! Неужели нам и без вас недостаточно бед?»
Алек откинулся назад, сложив на животе короткие руки.
– Знаете, в каком-то смысле они правы. Но они не понимают. Смотрите! – На сей раз он вынул из кармана мятую газету. – Видели эту статью?
– Какую статью?
– Не важно. Лайнер «Вашингтон» направляется в Голуэй забрать американцев, которые хотят вернуться в Штаты. Американское посольство предупреждает, что это их последний шанс. Что это означает, если не вторжение? Неужели им это не ясно?
Алек умолк, но мне почудилась в его словах внезапная надежда.
– Кстати, об американцах… – начал я.
– Да, я вспомнил, что хотел вам рассказать. – Алек потер лоб. – Это о молодом Барри Салливане. Симпатичный парень. Не знаю, встречали ли вы его.
– Он тоже возвращается на «Вашингтоне»?
Алек быстро заморгал, суетливо жестикулируя:
– Нет-нет! Я этого не говорил. Барри не возвращается в Америку. Напротив, он снова гостит у нас – приехал вчера вечером.
Думаю, в этот момент я ощутил уверенность, что мы приближаемся к катастрофе.
– Я хотел спросить, – продолжал Алек, тщетно пытаясь изобразить радушие. – Как насчет того, чтобы прийти к нам вечером сыграть в картишки? Как в старые дни, а?
– С величайшим удовольствием. Но…
– Я собирался пригласить Молли Грейндж – знаете, дочку адвоката. Молодому Барри она, кажется, приглянулась, и я несколько раз звал ее, когда он гостил у нас. – Алек неуверенно улыбнулся. – Я даже подумывал пригласить Пола Феррарса, художника из Ридд-Фарм, и его гостя, а может быть, Агнес Дойл. Тогда нас бы набралось на два стола.
– Как хотите.
– Но Молли вроде бы на этот уик-энд не приедет домой из Барнстейпла. К тому же Рита считает, что вчетвером нам будет уютнее. У горничной свободный вечер, и с толпой гостей было бы нелегко управиться.
– Конечно.
Алек посмотрел на море, слегка сдвинув брови. Его настойчивое стремление всех удовлетворить, несмотря на собственные тревоги, выглядело довольно жалким.
– Мы должны чаще устраивать приемы. Надо приглашать молодежь. Я понимаю, что Рите скучно. И она говорит, что я опускаюсь…
– Это верно. Если вы не перестанете пить…
– Дорогой мой! – воскликнул Алек обиженным и удивленным тоном. – Вы хотите сказать, что я пьян?
– Нет. Не сейчас. Но вы выпиваете пинту виски каждый вечер перед сном, и если не прекратите это делать…
Алек снова уставился на море и откашлялся. Его голос будто бы изменился – теперь он произносил слова более отчетливо.
– Это было нелегко.
– Что именно?
– Все.
Казалось, он борется с собой.
– В том числе финансы. У меня было много французских ценных бумаг. Ладно, не имеет значения. Мы не можем перевести стрелки часов назад… – Внезапно он выпрямился. – Совсем забыл. Я оставил мои часы дома. Вы, случайно, не знаете, сколько сейчас времени?
– Должно быть, немного позже двенадцати.
– Двенадцати! Господи, я должен возвращаться! В час дня новости, и я не могу их пропустить.
Его беспокойство было настолько заразительным, что мои пальцы дрожали, когда я вынимал часы из кармана.
– Но сейчас только пять минут первого! У вас полно времени!
Алек покачал головой.
– Я не могу пропустить новости, – повторил он. – У меня с собой машина – я оставил ее на дороге и пошел прогуляться. Но у меня болят суставы, и мне придется идти к автомобилю черепашьим шагом. Не забудьте насчет вечера, хорошо? – Поднявшись со скамейки, Алек стиснул мою руку и посмотрел на меня некогда острыми серыми глазами. – Боюсь, я не слишком занимательный компаньон, но приложу все усилия. Может быть, поиграем в головоломки – Рита и Барри их обожают. В восемь вечера – не забудьте.
Я попытался задержать его:
– Одну минуту! Рита знает о ваших финансовых неприятностях?
– Нет-нет! – Алек был шокирован. – Я бы не стал беспокоить женщину подобными вещами. Не упоминайте при ней об этом. Я не говорил никому, кроме вас. Фактически, доктор Кроксли, вы мой единственный друг. – И он медленно заковылял прочь.
Я зашагал назад к деревне, физически ощущая на своих плечах бремя тревог. Мне хотелось, чтобы, разрядив атмосферу, наконец пошел дождь. Небо было свинцовым, море – темно-синим, а скалы с зелеными пятнами травы напоминали соединенные вместе куски пластилина.
На Хай-стрит я заметил Молли Грейндж. Алек сказал, что девушка в этот уик-энд не должна вернуться из Барнстейпла – там у нее было машинописное бюро, которым она управляла, – но, вероятно, профессор ошибся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23