Живот Бродяги по-прежнему кровоточил, ноги и руки ныли, так что у Морика не было ни малейшего желания возвращаться на Карнавал Воров.Морик предполагал, что решать будет Яркхельд, и это его здорово пугало, учитывая непредсказуемый нрав Вульфгара. Однако, к его облегчению, стражники миновали кабинет Яркхельда и провели их в небольшую комнату, над дверью которой ничего не было написано. Там за необъятным столом, заваленным ворохами бумаг, сидел маленький, суетливый человечек.Один из сопровождавших подал ему бумагу, написанную Дюдермонтом. Он глянул на нее лишь мельком и фыркнул, поскольку уже слышал о досадном происшествии на Карнавале. Маленький человечек торопливо написал на бумаге свое имя, подтверждая, что документ рассмотрен и принят.— Вы все равно виновны, — сказал он, протягивая бумагу Вульфгару, — поэтому обвинение с вас не снимут.— Но нам сказали, что нас отпустят, — возразил Морик.— Не отпустят, а выгонят, — сказал чиновник. — Вас освободили потому, что капитан Дюдермонт, видимо, не нашел в себе мужества быть свидетелем вашей казни, однако согласно законам Лускана вы все равно виновны в преступлении, в котором обвиняетесь. И посему подлежите пожизненному изгнанию. Так что направляйтесь прямиком к городским воротам, и если вас когда-нибудь заметят внутри городских стен, вы снова попадете на Карнавал Воров, который уж точно станет для вас последним. И даже капитан Дюдермонт не сможет вступиться за вас. Вам ясно?— Вполне. Это не так уж трудно, — ответил Морик.Тощий чиновник смерил его гневным взглядом, но Морик лишь усмехнулся.— Выведите их, — приказал маленький человечек. Один стражник ухватил Морика за руку, а другой потянулся к Вульфгару, но варвар смерил его тяжелым взглядом, и тот не решился коснуться его. Тем не менее, великан совершенно безропотно пошел следом за стражником, и вскоре приятели уже стояли на улице, залитой солнцем, без цепей и совершенно свободные.Но конвой не оставил их здесь, а довел до восточных ворот города.— Убирайтесь и не показывайтесь больше, — сказал один из стражей, и ворота с грохотом опустились.— Вряд ли мне захочется возвращаться в ваш поганый город! — крикнул Морик солдатам, наблюдавшим за ними со стены, сопровождая свои слова неприличным жестом.Один из солдат вскинул лук и прицелился в Морика.— Гляньте-ка, — сказал он. — Этот крысенок уже хочет пролезть обратно.Морик решил, что пора сматываться, и чем быстрее, тем лучше. Он приготовился бежать, но увидел, что солдат торопливо опустил лук. Это объяснялось появлением у ворот капитана Дюдермонта и Робийярда.Морик вдруг подумал, что капитан, быть может, спас их на Карнавале лишь затем, чтобы наказать самолично. Но Дюдермонт прямиком направился к Вульфгару и пристально посмотрел ему в глаза, однако без какой бы то ни было угрозы. Варвар равнодушно встретил этот взгляд.— Ты сказал правду? — спросил Дюдермонт. Вульфгар фыркнул, но ничего не ответил.— Что же произошло с Вульфгаром, сыном Беарнегара? — тихо произнес капитан. Вульфгар отвернулся и пошел было прочь, но капитан обогнал его и заставил посмотреть на себя. — Все-таки ты мне кое-чем обязан, скажи.— Я ничем тебе не обязан, — ответил Вульфгар.Дюдермонт умолк, и Морик решил, что капитан пытается поставить себя на место Вульфгара.— Согласен, — произнес он чуть погодя, а Робийярд возмущенно засопел. — Ты утверждаешь, что ни в чем не виноват, и в этом случае ты действительно ничем мне не обязан, поскольку я лишь поступил по совести. Однако выслушай меня хотя бы в память о прошлой дружбе.Вульфгар холодно посмотрел на него, но все же остался стоять.— Я не знаю, что стало причиной твоего падения, мой друг, и что разлучило тебя с Дзиртом До'Урденом, Кэтти-бри и твоим приемным отцом Бренором, — продолжал капитан. — Я лишь надеюсь, что они, а также хафлинг живы и здоровы.Он умолк на мгновение, но Вульфгар по-прежнему молчал,— Бутылка — это не выход, друг мой, — продолжал капитан, — а работа вышибалой в кабаке отнюдь не геройство. Почему ты променял на это свое славное прошлое?Вульфгару надоел этот разговор, и он двинулся прочь. Когда же капитан снова преградил ему дорогу, варвар попросту оттолкнул его и прошел мимо, не замедлив шага. Морик бросился вдогонку.— Я предлагаю тебе отправиться в рейс! — выкрикнул ему в спину Дюдермонт неожиданно даже для самого себя.— Капитан! — попытался остановить его Робийярд, но тот лишь отмахнулся и заковылял вслед за Вульфгаром и Мориком.— Вернемся вместе на «Морскую фею», — продолжил капитан. — Будем преследовать пиратов, чтобы Побережье Мечей стало безопасным для честных моряков. Обещаю тебе, там ты вновь обретешь себя!— И буду выслушивать, что ты обо мне думаешь, — ответил Вульфгар, потянув с собой Морика, который притормозил, услышав предложение капитана, — а это мне совсем неинтересно.Морик, открыв рот, остановился. Дюдермонт покачал головой и пошел к городским воротам. Робийярд же, напротив, с недовольным видом остался стоять на месте.— Можно я… — начал Морик, сделав шаг к чародею.— Убирайся отсюда побыстрее, Бродяга, — грозно ответил Робийярд. — Или превратишься в кучу грязи, которую ближайший дождь смоет с лица земли.Морику, который терпеть не мог чародеев, не надо было повторять дважды. Часть 3ДИКАЯ СТРАНА В своей жизни мне часто случалось созерцать природу добра и зла. Я не раз видел крайние проявления того т другого, но зла все же больше. Вся моя юность прошла среди зла, сам воздух Мензоберранзана был настолько пропитан злобой, что я просто задыхался в нем и поэтому сбежал. Совсем недавно, когда я сумел завоевать относительное расположение народов поверхности благодаря распространившейся обо мне доброй славе (пусть они и не любят меня, но, по крайней мере, терпят), мне стало ясно: все, что творится в Мензоберранзане, существует и наверху, только не в столь откровенном виде. Слишком уж здесь много оттенков серого, и соотношение света и тьмы весьма причудливо. И многие люди, если не большинство, имеют в душе темную сторону, тягу к страшному, низменному и нередко безразличны к чужой боли. Ярче всего это проявляется на мероприятиях вроде Карнавала Воров в Лускане, где страшная жестокость прикрывается именем правосудия. Приговоренных, иногда виновных, иногда нет — по существу, это не имеет значения, — проводят перед кровожадной толпой, их избивают, пытают, после чего казнят, и при этом зрелищность — непременное условие. Ведущий представление судья городского совета делает все возможное, чтобы исторгнуть из уст приговоренных самые душераздирающие вопли; его работа состоит в том, чтобы толпа смогла увидеть па лице несчастного выражение беспредельного ужаса и боли. Когда-то, будучи в Лускане вместе с капитаном Дюдермонтом, командиром «Морской феи», я посетил такое судилище, куда приведи нескольких пиратов, подобранных нами после того, как их корабль пошел ко дну. Увидев, как тысяча людей, сбившись вокруг высокого помоста, кричит и визжит от восторга, наблюдая, как несчастных преступников буквально разрезают на куски, я чуть было не сбежал с корабля Дюдермонта, решив покончить с охотой на пиратов, а вместо этого стать отшельником в месте, где не ступала нога человека. Но рядом была Кэтти-бри, которая напомнила мне, что те же самые пираты обращались со своими пленниками ничуть не милосерднее. Хотя она согласилась, что это не оправдывает Карнавал Воров, но все же она утверждала, что лучше такая расправа, чем встреча с этими же пиратами в открытом море. Но почему? Почему такое происходит? Этот вопрос не давал мне покоя, и в поисках ответа я стал исследовать темную сторону загадочного существа, называемого человеком. Почему обычные, как правило, милые люди могут пасть так низко, чтобы наслаждаться зрелищем вроде Карнавала Воров? Почему даже некоторые из членов команды «Морской феи», которых я считаю благородными, славными людьми, также с удовольствием смотрят этот жуткий спектакль? Среди миролюбивых народов только люди «празднуют» казни и наказания преступников. У хафлингов такого вида развлечений не существует — в их обществе все преступники умирают от переедания. И у дворфов тоже нет ничего подобного, несмотря на их суровость и грубость. У них принято расправляться с преступниками решительно и чистоплотно, не устраивая из наказания публичного зрелища. За убийство казнят одним-единственным точным ударом по шее. В толпе зрителей на лусканском Карнавале Воров я не видел светлых эльфов. Когда двое из них случайно оказались поблизости, они тут же бежали, испытывая глубочайшее отвращение. И, насколько я знаю, у гномов смертной казни не существует вовсе, там наказывают пожизненным заключением в довольно удобной камере. Но почему же так делают люди? Откуда эта потребность в зрелищах, подобных Карнавалу Воров? Может, зло — неотъемлемая часть их природы? Но это слишком простой ответ. Темные эльфы упиваются пытками — мне ли этого не знать! — и их поступки действительно основаны на жестокости и злобности натуры, а также объясняются жаждой угодить Паучьей Королеве, однако люди намного сложнее. Конечно, и городской судья, руководящий действом, и его помощники во многом услаждают свою кровожадность, но радость бесправных бедняков, орущих в толпе, проистекает, как мне кажется, из трех источников. Во-первых, крестьяне совершенно бесправны, они целиком и полностью зависят от прихотей нечестной знати и землевладельцев, к тому же живут в постоянном страхе нашествия гоблинов, великанов или же других людей, способных в одночасье разрушить их жизнь. Карнавал Воров дает этим бедным людям возможность попробовать, какова на вкус власть, власть распоряжаться жизнью и смертью. Им потом долго кажется, что и своей собственной жизнью они вольны распоряжаться. Во-вторых, жизнь людей быстротечна, в отличие от жизни эльфов или дворфов; даже хафлинги и те живут дальше. Человек же знает, что смерть может поджидать его за любым углом. Когда вся жизнь проходит в такой непосредственной близости от смерти, естественно рождается любопытство по отношению к ней, переходящее затем в страх, а потом и в безотчетный ужас. На Карнавале Воров эти люди видят смерть в ее самом страшном обличье, узнают худшее, что она может принести с собой, и черпают некоторое утешение в там, что их собственная смерть, если только им не случится попасть на лобное место к городскому судье, будет куда более легкой. Теперь они могут сказать: «Я видел самую страшную из твоих личин, угрюмая Смерть, и я тебя не боюсь». В-третьих, популярность Карнавала Воров обусловлена потребностью в правосудии, пусть даже показном, и видимой справедливости. Именно так рассуждал чародей Робийярд, когда по возвращении на борт «Морской феи» мы обсуждали увиденный кошмар. Робийярд отнюдь не испытывал удовольствия от этого зрелища и посещал его по возможности редко, но тем не менее отстаивал его необходимость с горячностью, какой можно было бы ожидать от самого судии. Маг считал, что публичное унижение преступников и лицезрение их мук должны удержать простых людей на праведном пути. Поэтому выкрики возбужденной толпы есть не что иное, как выражение приверженности закону и принятому устройству общества. Это трудно оспорить, особенно учитывая, что такие зрелища действительно во многом удерживают людей, готовых ступить на дорогу преступности, но разве это настоящая справедливость? Вооружившись доводами Робийярда, я отправился к старшинам Лускана рангом пониже под предлогом того, что мне нужны более четкие предписания, как поступать с пленными пиратами, но на самом деле мне хотелось разговорить их и узнать, что они думают о Карнавале Воров. Очень скоро мне стало ясно, что сам Карнавал не имеет почти ничего общего с правосудием. Немало невинных мужчин и женщин, признавших несуществующую вину под пытками, взошли на этот помост и были принародно замучены. Старшины знали это и очень радовались тому, что, по крайней мере, те преступники, которых мы им поставляем, виновны вне всякого сомнения! Хотя бы по этой причине я никогда не смирюсь с существованием Карнавала Воров. Оценить общество можно по тому, как оно относится к своим членам, отступившим от его законов и общепринятых правил, ведь жестокое обращение с преступившими закон низводит нравственность всего общества до уровня самого преступника. Однако эта практика уже много веков процветает в большинстве городов, а также во многих сельских общинах, где правосудие диктуется необходимостью выживать, а потому жестокость становится еще более неприкрытой. Возможно, есть и четвертое объяснение Карнавала. Это просто желание зрелища. И не надо выискивать глубинные причины и сложные объяснения: зрители просто хотят позабавиться. Мне не очень приятно так думать. Если люди способны быть до такой степени бесчувственными к страданиям другого существа, что готовы превратить зрелище его мук в потеху, то это, я боюсь, а есть наиболее точное определение зла. После долгого изучения, споров, расспросов и длительных размышлений о природе людей, среди которых живу, я так и не нашел простого объяснения такому явлению, как Карнавал Воров. Однако меня это не удивляет. Почти во всем, что касается людей, простых ответов не бывает. И возможно поэтому, путешествуя и встречаясь с людьми, я почти никогда не испытываю скуки. Возможно, по этой причине я и полюбил их. Дзирт До'Урден Глава 14ПОХИЩЕННОЕ СЕМЯ Вульфгар стоял за стенами Лускана и смотрел на город, где его ложно обвинили, пытали и публично унизили. Несмотря на это, он не чувствовал гнева ни к горожанам, ни даже к жестокому судье. Если бы ему случилось встретиться с Яркхельдом, он, скорее всего, свернул бы старикашке шею, но не из чувства личной ненависти, а так, для порядка. Вульфгар уже очень давно потерял способность ненавидеть. Так было в ту ночь, когда Громила пришел в «Мотыгу» за его головой и он убил его. Так было, когда он набрел на стоянку Небесных Коней, варварского племени, во многом напоминавшего его собственное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42