И голоса.
Существо повернулось и встало на колени, потом гибким движением поднялось на ноги и стало вглядываться сквозь кустарник в том направлении, откуда раздавались эти звуки.
– Черт! – выкрикнул юнец по имени Честер, растирая бедро. – Не хватало еще сломать ногу в этих колдобинах.
– А ты смотри, куда идешь, – отозвался его друг Тоби.
– Как ни смотрю, понять не могу, зачем мы сюда притащились.
– Я тебе говорил: здесь полно зверья.
– А еще – это частная собственность.
– Я тут был миллион раз, их не колышет.
– Да? А для чего же тогда вывески: «Охота запрещена, уматывайте к черту»?
– Страховка, – объяснил Тоби, которому уже исполнилось семнадцать и который располагал, таким образом, двумя лишними месяцами мудрости по сравнению с Честером. – Они обязаны их ставить.
– Ну, если они натравят на нас копов, то эту идиотскую штуку украл ты, а не я... Не думай, что не скажу.
– Ты помогал.
– Я смотрел.
– Один хрен.
– Кроме того, – заметил Честер, – я не понимаю, почему ты решил, что сможешь подстрелить хоть одного дурацкого енота этой идиотской штуковиной.
– На коробке написано: точность гарантируется до пятидесяти ярдов. Потом, может, нам вместо енота олень попадется.
– Ты что, и не думай! Сезон закрыт, я в эти игры не играю.
– Не будь козлом.
Они прошли еще несколько ярдов и остановились перед большим деревом, возвышающимся из густого сплетения ветвей и листьев.
– Отлично, – бросил Тоби, шагнув в заросли и обходя дерево.
– Это ядовитый плющ, – сказал Честер.
– На тебе длинные штаны.
– И что же здесь отличного?
– Рядом – каштан. Они пойдут прямо к нему, так как любят каштаны.
– Кто они?
– Зверье... Всякое.
– Я смотрю, ты знаток.
– Заткнись.
Они опустились на колени у дерева. Из колчана на поясе Тоби вытащил графитовую арбалетную стрелу длиной в восемнадцать дюймов со стальным наконечником. Приклад арбалета он упер в землю, натянул тетиву, взвел курок и положил стрелу в желоб.
– Как же эта штука полетит в цель без оперенья? – спросил Честер.
– Желоб закрутит ее, как нарезной ствол.
– Наконечник даже не зазубрен.
– Ты баран. У пули тоже нет зазубрин. У этой штуки убойной силы хватит, наверное, и на носорога.
– Или бегуна трусцой. По этому поводу можно будет по душам поговорить с...
– Заткнись, говорю!
Честер с минуту помолчал, а потом прошептал:
– Ну и что мы будем делать теперь?
– Что всегда делают охотники? Ждать.
* * *
Их было двое: один жирней, чем другой, но оба медлительные и уязвимые... Однако явно вооруженные, хотя существо не могло понять – чем. Оно наблюдало, намереваясь повременить и посмотреть, что они станут делать.
Они ничего не делали, просто сидели в кустах. Голоса птиц замолкли, так же как и цоканье белок. Существо медленно подвинулось влево, чтобы открыть себе проход к ним. Оно легко могло достать их – одного, потом другого – и утащить обоих в свое укрытие. Сначала жирного.
* * *
– Что это было? – спросил Честер.
– Что – это?
– Шум позади нас.
Тоби обернулся посмотреть, но увидел лишь заросли.
– Плюнь, – ответил он. – Здесь охотимся мы. Ты же не думаешь, что кто-то собирается подкрасться к нам!
– Ненавижу лес, – признался Честер. – Я... Тоби!
* * *
Жирный увидел существо и старался шумом привлечь внимание приятеля.
Существо выскочило из подлеска и двумя стремительными прыжками достало жирного. Когтями одной руки оно глубоко впилось жирному в грудь, а другой – в глаза и череп, отогнуло ему голову назад и зубами разорвало гортань.
Жирный умер быстро.
Существо повернулось ко второму.
* * *
– О боже... господи... боже мой... господи...
Тоби отшатнулся. Кто-то схватил Честера, кто-то огромный, серо-белый, и кровь хлестала во все стороны, потому что... О боже, о господи!.. Эта тварь ела его!
Тоби ударился спиной о ствол дерева.
Теперь существо поворачивалось к нему. У этого создания были желтоватые волосы, стальные зубы и белые глаза, похожие на бильярдные шары, а габаритами оно превосходило Арнольда Шварценеггера.
Тоби вскинул арбалет и, держа его перед собой, попытался сказать что-то, но не смог произнести ни слова. Он нажал на спусковой крючок.
Графитовая стрела сошла с желоба, и арбалет дернулся. Тоби увидел, как стрела поразила существо и вошла в него, выбив небольшую струйку чего-то похожего на кровь.
Но тварь не остановилась.
Завывая от ужаса, Тоби уронил арбалет, бросился за дерево и побежал.
В боку, под ребрами, странно жгло. Существо увидело, что из его тела торчит какой-то предмет, схватило его, выдернуло и отбросило в сторону.
Рана оказалась не тяжелой, ничто жизненно важное не пострадало, но боль замедлила движения существа и отвлекла его. Оно остановилось, наблюдая, как человек, спотыкаясь, ломится сквозь кусты. Потом существо вернулось к жирному, собираясь уволочь его в свою яму.
Здесь оно впервые познало чувство предвидения: второй человек может вернуться, возвратиться для охоты на существо. И не в одиночку. Существо оказалось в опасности, для борьбы с которой требовалось выработать какой-то план.
Оно уселось, прислонившись к большому дереву, и принудило мозг работать, прогнозировать, взвешивать, изобретать.
Первая задача очевидна: остановить кровотечение, чтобы выжить в ближайшее время. Существо набрало листьев из лесной подстилки, оторвало клок мха со ствола дерева, скомкало все это и запихало в рану.
Чтобы насытить себя, оно когтями содрало с жирного полоски плоти и проглотило их. Существо съело столько, сколько, как оно чувствовало, требовалось, а потом заставило себя есть еще, пока не поняло, что следующий кусок спровоцирует рвоту.
Теперь, как оно понимало, следовало скрыться, найти иное, более безопасное место.
Существо поднялось и направилось туда, где лес выходил на берег. Оно постояло под деревьями, чтобы убедиться в отсутствии слежки, потом шагнуло в воду.
Существо не могло погрузиться, но могло плыть; оно не могло больше кормиться в море, но могло выжить, пока не доберется до другой суши.
Как прежде существо узнало свое прошлое, так теперь оно начинало распознавать свое будущее.
41
Море было абсолютно спокойным, ветра недоставало даже, чтобы поднять зыбь. «Мако» сразу вышла на редан и полетела по зеркальной глади на скорости сорок миль в час.
– Я все думаю, кто же это прибыл с десятью кусками, – прокричал Длинный сквозь рев лодочного мотора.
– Наверное, какой-нибудь продюсер с телевидения, – ответил Чейс от штурвала.
– Ну, тогда они должны молиться дьяволу, чтобы эта тварь не поднялась на поверхность.
В глубоком проливе к юго-западу от острова Блок стояла на якоре единственная лодка. Хотя до нее оставалось еще четверть мили, Чейс узнал ее сразу же.
– Это лодка Сэмми, – сказал он. – Белая с голубой полосой. Выносной трап – ловить тунцов... Выносные площадки.
Солнце освещало небо на западе, опускаясь у них за кормой. Длинный приложил ладонь козырьком ко лбу и сощурился.
– На юте два идиотских устройства на марлинов, – доложил он. – Стальные поводцы. В рубке только два парня.
– Один – Пакетт?
– Ага. – Длинный помолчал, вглядываясь. – Другой – здоровый детина, не меньше меня. Похоже, обнимает АК-47.
– Обнимает, – уточнил Чейс, – а не целится.
– Пока нет.
Проходя мимо более крупной лодки, Чейс держался от нее в сотне ярдов. Он не увидел ни других членов команды, ни камер, ни звуковой аппаратуры.
– Они не снимают кино, – сказал он. – Они охотятся. Он обошел лодку Сэмми, выключил передачу, и «Мако» начала дрейфовать рядом с рыбаками. Пакетт перегнулся через борт и заорал:
– Отвали, Чейс! Каждый раз, как мне идет фишка, ты находишь способ меня трахнуть. Человек имеет право зарабатывать на жизнь.
– Только не убийством дельфинов, – ответил Чейс. – Тебе предстоит провести несколько лет в маленькой комнатушке и в полном одиночестве.
– Ты ни хрена не знаешь. – Пакетт сунул руку в карман, вытащил какую-то бумагу и помахал ею. – Этих дельфинов убил вирус, их и еще дюжину. Мы купили их в лаборатории в Мистике.
Чейс колебался. Пакетт говорил вполне возможные и даже разумные вещи. В последние годы сотни, а может, и тысячи дельфинов нескольких видов были выброшены морем на Восточном побережье – они погибли от заражения вирусом, происхождение которого оставалось загадкой. Предполагали, что катализатором болезни выступает загрязненная вода, но, видимо, никто не знал пока, какое именно загрязнение повинно в происходящем: канализационные стоки, сельскохозяйственные сбросы или химикаты.
– И что же вы тут делаете, ты и этот Рэмбо? – Чейс указал на крупного человека с автоматом на груди.
Прежде чем Пакетт успел ответить, Длинный толкнул Чейса локтем. Тот поднял взгляд и увидел видеокамеру, установленную на ограждении ходового мостика рыболовного судна. Камера поворачивалась вслед за перемещением «Мако».
– Ловим больших белых, что еще? – огрызнулся Пакетт. – За хорошие челюсти белой акулы легко можно взять пять штук.
– Ржавый, не вешай мне лапшу на уши, я знаю, что... Вмешался человек с автоматом:
– Мы не нарушаем никакого закона. Это все, что вас должно заботить.
– Нет, меня заботит другое. Я знаю, что вы, по вашему мнению, ищете, но вы совершенно не представляете, что...
Из репродуктора, установленного где-то под рубкой, неожиданно раздался голос – какой-то бесплотный, четко артикулированный, неестественный, звучащий почти механически, с сильным акцентом.
– Руди! Зайди! – выкрикнул он.
Человек передал автомат Пакетту, повернулся и вошел в каюту.
«Мако» отнесло от стоящей на якоре лодки. Чейс отработал мотором реверс и задним ходом снова поставил «Мако» к борту рыболова.
Пакетт держал наведенный на них автомат у пояса.
– Убери ствол, Ржавый, – сказал Длинный. – Ты и так по уши в дерьме.
– А ты заткни его пробкой, Джеронимо, – посоветовал Пакетт.
На палубу вышел Руди.
– Бросайте мне конец, – предложил он, – и поднимайтесь к нам на борт.
– Зачем? – спросил Чейс.
Репродуктор прогудел:
– Вы!
Чейс посмотрел в видеокамеру и ткнул в себя пальцем.
– Да, вы. Вы сказали, что знаете, чем мы занимаемся?
– Боюсь, так, – ответил Чейс.
– Поднимитесь... Пожалуйста... Вы и ваш спутник. Думаю, мы нужны друг другу – вы и я.
42
В каюте было темно; стекла в дверях – тонированные, шторы на окне задернуты. Воздух внутри оказался кондиционированным – прохладным и сухим.
Когда глаза привыкли к полумраку, Чейс и Длинный увидели, что вся мебель из каюты убрана и заменена чем-то похожим на оборудование реанимационной палаты. В центре помещения стояло кресло на колесах и с мотором, в нем сидел мужчина. Резиновая трубка от цифровой панели тянулась через подвешенную бутыль к вене на одном из локтевых сгибов этого человека. В другой руке он держал шланг, соединенный с кислородным баллоном. Позади него размещались разные аппараты, в том числе электрокардиограф и сфигмоманометр, а перед ним свисал сверху цветной телевизионный монитор, дававший изображение юта лодки.
Мужчина был, очевидно, стар, но насколько, сказать не представлялось возможным из-за выбритой головы и темных очков, закрывавших глаза. Судя по широким плечам, когда-то он был физически очень мощным, но теперь как бы усох. От груди до колен человек был закутан в одеяло.
Он поднял руку с кислородным шлангом, сдвинул в сторону широкий галстук-шарф и прижал шланг к горлу. Грудь поднялась, показывая, что легкие наполнены.
Потом человек заговорил, и озадаченный Чейс понял, что слова исходят не от него, а из ящика позади кресла.
– Где он?
«Он? – подумал Чейс. – Кто „он“?»
– Не знаю, – сказал он. – А теперь скажите вы мне: что оно такое?
Сидящий в кресле-коляске снова коснулся шлангом горла и заговорил:
– Прежде он был человеком. И стал объектом великого эксперимента. Что он такое сейчас – сказать невозможно. Может быть, мутант. Наверняка – хищник. Он не прекратит убивать, потому что его сделали именно для этого.
– Кто? И почему вы думаете...
– Я знаю, что ему требуется. Если я смогу завлечь его в...
Инвалид оборвал предложение – иссяк воздух; он пережидал, словно набираясь сил, чтобы дышать.
– Что значит «был объектом эксперимента»? – спросил Длинный. – Какого эксперимента? Человек сделал вдох.
– Садитесь, – предложил он, указывая на голый пол у двери.
Чейс посмотрел на телевизионный монитор и увидел, что Пакетт выплескивает в море рыбьи потроха и кровь. Второй – Руди – сидел на юте с автоматом на коленях.
– Если он появится, Руди пристрелит его, – пояснил старик.
– Значит, его можно убить, – уточнил Чейс. – Уже легче.
– Кстати, это еще вопрос. – Тон человека чуть изменился, словно он улыбался. – И хороший вопрос: можно ли убить того, кто в действительности не живой?
Чейс и Длинный сели, а хозяин, собрав силы, после минутного молчания заговорил. Сначала он выдавал текст короткими периодами, но постепенно выработал такой ритм вдоха-выдоха, который позволял выражать мысли не прерываясь.
Чейс закрыл глаза. Смотреть, как шланг прикасается к горлу и отрывается от него, как вздымается и опускается грудь, было неприятно. Слова лились на него, слагаясь в картины.
– Меня зовут Якоб Франк, – представился человек. – Я родился в Мюнхене и перед войной работал учеником в аптеке у отца. Мы могли уехать, нас подталкивали к этому, но отец отказался: он имел несчастную веру в изначальную порядочность людей. Отец не мог поверить в болтовню о нацистских планах по отношению к нам, евреям... Пока наконец однажды ночью уезжать уже не стало поздно. В последний раз я видел родителей и двух сестер, когда их выводили из телячьего вагона на запасном пути в каком-то городишке, о котором никто прежде не слыхал. Меня оставили в живых – я был молод, здоров и силен – и определили в рабочие. Я не знал, что участвую в строительстве крематория... Грубо говоря, копал себе могилу. Здоровье, конечно, начало сдавать из-за недостаточного питания, и, оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, что через несколько недель или месяцев мне предстояло обратиться в пепел...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32