– Ямы надо копать под деревья, а не под своих одноклассников, – крикнул Малинин.
– Как вам не стыдно! – крикнула Зина Фокина из-за решетки ограды. – Сбежали!..
– Мы не сбежали! И нам не стыдно! – крикнул в ответ Баранкин. – Сегодня День бегуна! Вот! – он достал из кармана куртки сложенную гармошкой «Вечерку». – Вот!.. Все на старт! – громко произнес Баранкин. – Там как раз нас с Костей не хватало!
– Мы бы и сейчас продолжали бы бежать!.. – поддержал Юру Костя.
– Продолжали бы, – согласилась за забором Кузякина, – если бы вас милиция не остановила!..
– Умникова! Светка! – крикнул на прощание Малинин. – Меняй свою фамилию на Фор! Света Фор!..
– Не свою фамилию, а свое фамилие! – ответила Умникова.
– Бегать по улицам надо грамотно! – посоветовал Баранкин. – А вы только грамотно выражаетесь!
– А не стыдно выдавать себя за каких-то Грачевых и Сорокиных?
– Трусы несчастные!
– Да не выдавали мы себя! Честное-пречестное слово! – клялся Баранкин, и справедливо клялся. – Это нас сама жизнь переименовала.
– Баранкин! Будь человеком! – крикнула Фокина. – Сдайся добровольно!!!
– Фокина! У меня нет слов, одни буквы! – сказал Баранкин, спрыгивая с цоколя забора.
Затем он и Костя почти что бегом направились к парку культуры и отдыха, не замечая, что по другой стороне улицы Венька Смирнов катил за ними вдогонку, а в здание ГАИ торопливо вбежала Марина Шкаева.

СОБЫТИЕ САМОЕ СЕДЬМОЕ


Внуки племянников сыновей братьев Стругацких

Баранкин быстро шагал по улице, и хотя казалось, что Малинин медленно плелся за ним, вместе с тем он ухитрялся не отставать от друга. Разве мог Баранкин не заметить, что за ними следят? Конечно, не мог!
– Между прочим, слева по курсу на той стороне улицы велошпионы, – сказал он тихо Малинину.
К этому времени Юра и Костя подошли к стоявшему у обочины автобусу, так что он загородил их от Веньки Смирнова и других прочих соглядатаев. Баранкин успел разглядеть, что на борту старенького автобуса было красивыми буквами выведено: «Споемте, друзья!»
– Ты заметил, Малинин, – спросил остановившегося Костю Баранкин, – что нам все время с тобой подают автобус за автобусом?
Малинин даже вздрогнул от этих слов, настолько он был погружен в свои усталые и голодные размышления. При слове автобус ему померещилось, что они с Баранкиным опять что-то нарушили и их опять под конвоем дружинников повезут в ГАИ, где еще раз им будут читать всевозможные нотации – и проверять их знания о переходе улиц в положенных для того местах. Поэтому, увидев автобус, Малинин стал пятиться от него, успев сообщить Баранкину скороговоркой, что еще одного ГАИ он не переживет и «вообще, сколько можно скрываться от своего класса, если уже нет сил и очень хочется есть?!»
– Скрываться нужно не сколько можно, а сколько нужно, – сердито выговорил Баранкин Малинину. – А бегство наше может закончиться только тогда, – продолжал выговаривать своему другу Юра, – когда они сдадутся всем классом и попросят: "Баранкин, пощади! ", и поднимут кверху руки со словами: «Мы сдаемся!» Вот тогда мы придем в школьный сад и прямо на земле, где нужно будет выкопать ямы под деревья, мы сначала решим задачи и потом эту землю вскопаем.
У дверей автобуса стояли две девочки с красными повязками на руках и с какими-то бумажками в руках.
– А вы из какой школы? – спросила одна из них Баранкина, уже поднявшего ногу, чтобы вступить на подножку.
– А вы из какой школы? – спросил ее Баранкин.
– Мы из двести третьей, – ответила девчонка, щуря кокетливо глаза.
– Если вы из двести третьей, – сказал Баранкин, – то мы с ним (жест в сторону Малинина) из триста второй.
– А вы кто такие? – поинтересовалась девчонка у Малинина.
– А мы братья-близнецы, – ответил Малинин, принимая ее кокетство на свой счет. – Мы самые непохожие братья-близнецы на свете!
– А-а-а, – протянула девочка и смешливо фыркнула.
– А что будут делать непохожие близнецы на вечере нашей самодеятельности? – спросила вторая девочка.
– Ах, этот автобус, значит, для самодеятельности? – настороженно спросил Баранкин. Он-то знал, что там, где слово «самодеятельность», там и работа до седьмого пота, а может, даже до восьмого или даже до десятого.
– Ас чем вы будете выступать? – продолжала их выпытывать дежурная.
– Он поэт, – сказал Малинин, представляя Юру, – а я – чтец, личный исполнитель всех его произведений.
– Как поэт и чтец? – удивилась девочка. – У нас же здесь хоровой коллектив, и вообще, кто вы такие и как ваши фамилии?..
– Мы внуки племянников сыновей братьев Стругацких, а вы кто такие? – выпалил Малинин, не моргнув даже глазом.
Девочка долго не могла разобраться, что это все значит и как все это надо понимать.
– И не запомнишь, и не выговоришь, – пожала плечами одна из девочек, которая назвалась Ниной, а другая сказала:
– Ну, если вы внуки племянников сыновей братьев Стругацких, то мы внучки племянников сыновей братьев Гримм… А теперь сказки в сторону! Говорите свои настоящие фамилии и что будете читать?
Баранкин представился Баранкиным, а Малинин – Малининым.
– А что будем читать? – повернулся Костя к Юре.
Так как Баранкин за всю свою и без того короткую жизнь не только не написал ни одного стихотворения, но и не прочитал (кроме, конечно, тех, что задавали на дом по школьной программе), то он ответил витиевато и непонятно: «Из ненаписанного!»
– Как это из ненаписанного? – удивилась та девочка, что была Ниной.
– Ну что тут непонятного? – пришел на помощь Юре Баранкину Костя. – У вас есть чистая тетрадь?
– Есть, – ответила Нина, доставая в доказательство из сумки, что висела через плечо, действительно школьную тетрадь.
Малинин взял тетрадь в руки, раскрыл ее и, указывая на чистый разворот, сказал:
– Вот это стихотворение мы и будем читать с Юрой…
– Но тут же ничего нет, – еще больше удивилась Нина.
– Не успеет ваш автобус доехать до места назначения, как все это, – Малинин потряс в воздухе чистой тетрадкой, – все будет исписано стихами!.. И какими стихами!..
Девочки недоверчиво и даже подозрительно посмотрели на Юру и Костю. Нина сказала:
– Похоже, что вы и впрямь внуки племянников сыновей братьев-фантастов Стругацких!..
А «не Нина» добавила:
– Сочиняйте, только поскорей, нам ведь ваши вирши еще художественному руководителю нашей передачи нужно показать!
Малинин совершенно был не уверен в своих заявлениях, но он был уверен в том, что нет такого затруднительного положения, из которого не вывернулся бы его лучший друг Юра Баранкин, чего на этот раз нельзя было сказать, судя по выражению Юриного лица…
– Проходите в автобус на самые почетные места! – пригласила их, так, видимо, и не поняв степень родства со знаменитыми писателями-фантастами, Нина.
– Малинин, за кого ты нас выдал, что нас так принимают? – спросил Баранкин уже в автобусе, плюхнувшись на сиденье. – Значит, я – поэт, а ты – чтец? Хитрый какой! Я должен сначала написать стихи, а ты потом прочтешь! Но ведь читать легче, чем писать. По написанному-то просто… Ты же знаешь, что я ненавижу стихи, – продолжал ворчать Баранкин, – не только писать, но и читать!..
– Ну как, братья Стругацкие, – спросила девочка, подходя к ним и восхищенно разворачивая бумажку со списком участников. – А для чего же вы здесь, если не поете? А не в автобусе для речевиков?
– Мы здесь специально для повышения художественного уровня вашей самодеятельности и именно вашего автобуса!
В автобусе было шумно. Сзади, у последнего сиденья, где на плечиках висело множество всевозможных живописных костюмов и нарядов, были свободные места, и дружки пересели с таким расчетом, чтобы при случае можно было за эти костюмы и спрятаться, что они и сделали, когда в автобус, продираясь с силой через не пропускавших его мальчишек и девчонок, влез Венька Смирнов, разыскивая глазами Баранкина и Малинина. Не заметив их, он добровольно подчинился выдворению его из салона автобуса. В это время колдовавшая в первых рядах автобуса над корзиной другая девочка стала разносить на подносе булочки и стаканчики с «фантой».
– Баранкин, – вздохнул Малинин, – если ты сейчас скажешь, что я не должен есть булочку и пить воду, то я моментально упаду в обморок. – При этом он так многозначительно посмотрел на булочки, которые лежали на подносе у девчонки, и на кувшин с «фантой», что Баранкин тут же понял, что если он скажет не угощаться, то Малинин действительно упадет в обморок.
– Из-за тебя, – сказал с укоризной Баранкин Косте, – придется отрабатывать этот легкий завтрак!.. Угроза воздушного нападения пиратов двадцатого века миновала. Отбой! – скомандовал Баранкин. – Я пишу стихи!.. И кто только тебя за язык дернул сказать, что я поэт?!
– Баранкин, а ты вообще-то умеешь писать стихи? – спросил Малинин.
– Не знаю, – ответил Юра. – Не пробовал. Нет… вообще-то, я, конечно, все могу… Но, может, не до такой степени, – продолжал Баранкин, грызя, как Пушкин, но не конец гусиного пера, а колпачок шариковой ручки.
Пока Малинин, пересев на соседнее кресло, уплетая булочку и запивая ее «фантой», говорил какой-то незнакомой школьнице всевозможные глупости и выслушивал от нее еще большие и просто даже невозможные глупости, пока Зина Фокина с Эрой Кузякиной и Светой Умниковой в сопровождении Марины успели выскочить из здания ГАИ и поспешили к телефону-автомату, выслушивая от Марины, в общем-то фантастические, невероятности насчет того, что в кино «голос Баранкина» был, а самого его не было, пока Венька Смирнов заглядывал в водопроводный колодец, что находился впереди автобуса и в котором, по расчетам Веньки, могли схорониться Баранкин и Малинин, но обнаружил там водопроводчиков, ремонтировавших чтото под землей и шумевших своей паяльной лампой, как картошкой, жарившейся на сковороде, Баранкин уже закончил, к своему удивлению, небольшую поэму в стихах примерно на двух с половиной страницах. Подсев к Баранкину и прочитав стихи, Малинин просто обалдел и замер, как дети в цирке, с разинутым от удивления ртом, и если бы ему не нужно было высказывать Баранкину свое обалдение и восхищение, то он бы так и просидел неизвестно сколько времени.
– Переписывай! – сказал Баранкин. – С цифрой один читаешь ты, с цифрой два – я! С буквой "В" читаем вместе!..
Малинин стал с интересом переписывать стихи в свой блокнот.
– Ну, Баранкин, – сказал Малинин, – если ты написал стихи, то ты все можешь!..
Баранкин подумал и сказал:
– Ну, Малинин, я не потому все могу, что написал стихи, а потому что я все могу, поэтому я и написал стихи.
Костя не знал, что Баранкин имеет в виду, говоря все это, но что Баранкин что-то имеет в виду, это он понял. Как раз к этому времени автобус подъехал к московской школе поблизости от Москвы-реки и Киевского вокзала. Началась суматоха высадки и переселения автобусного населения из автобуса в помещение школы, возле которой уже стояла машина – ретранслятор с лакированной семицветной радугой на бежевом корпусе. Черные кабели, уже раскатанные и еще не раскатанные, как змеи, лежали и грелись на асфальте. Суматоха переселения в школу еще более усилилась. Все бегали – кто вдоль по коридорам, кто поперек. Сталкивались. Расходились и снова налетали друг на друга. Баранкин и Малинин даже и представить не могли, как из всего этого может получиться организованная и благоустроенная телепередача.
– Может, сбежим? – предложил Малинин Баранкину, но тот в ответ только сердито сдвинул брови.
Разыскав Баранкина и Малинина и отняв на ходу у Кости Малинина Юрино стихотворение, девочки – «внучки братьев Гримм» – исчезли и вскоре так же бегом вернулись обратно.
– Художественный руководитель сказала, что это стихотворение поднимет нашу телепрограмму на космическую высоту! – сказала Нина, а «не Нина» попросила: «Можно я его спишу?»
– Я это сделаю лично для вас своею собственной рукою, – пообещал Малинин предельно любезным голосом.
Тем временем большая суматоха, разделившись на маленькие суматошки, достигла своего накала и неразберихи. Поудивлявшись всему этому, Малинин спросил Баранкина уже в который раз: «Может, сбежим с концерта?..» Только теперь – еле слышно. В горле у Кости пересохло от волнения с тех пор, как они вошли в здание школы, и он уже не мог говорить во весь голос.
– Сбежим?! – передразнивал его то и дело Баранкин. – Если бы ты не съел незаслуженно не принадлежавшую тебе булочку и не выпил стакан «фанты», мы бы могли не сбежать отсюда, а преспокойно уйти!
Малинин, уязвленный справедливым обвинением своего друга, тяжело вздыхая, пытался сглотнуть уже несуществующую слюну.
Передача началась с того, что стоявшие в актовом зале перед занавесом школьники из Москвы и подмосковного совхоза долго жали друг другу руки, обменивались школьными вымпелами и обещали приезжать друг к другу в гости и помогать друг другу.
Малинин, стоявший в задних рядах рядом с Баранкиным, понял, что школьники из Москвы будут приезжать к подмосковным школьникам и помогать им работать на поле, но он никак не мог понять, что будут помогать делать в Москве ребята из Подмосковья?
– Как же ты не понимаешь, Малинин? – удивился Баранкин Костиному вопросу. – В подмосковном совхозе они помогут нам с тобой решить задачу, решение которой мы с тобой не понимаем, а у нас в Москве они помогут нам выкопать ямы под деревья!..
– Законно! – поддержал слова Баранкина Малинин.
Затем начался концерт, который вели Федя Редькин (высоченный худющий мальчик) и Редя Федькин (мальчик маленький и толстенький). Интермедия, которую они разыгрывали, Косте и Юре понравилась, потому что она была из школьной жизни. Речь в ней шла о том, как одного мальчика выбрали старостой класса. Они говорили, какой он умница, что его все уважают, что им гордятся. Мальчику это все нравилось, и постепенно в разговоре с ребятами он начинает зазнаваться, просит называть его на «вы», не слушает ничьих советов, всем только приказывает, перечеркивает всю программу художественной самодеятельности и составляет свою, никуда не годную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11